Дверь открылась, и в горницу вошла Зарема и с ней очень просто одетая женщина, лицо которой показалось Белуну знакомым.
— Прости, княжна, что я к тебе без приглашения, — поклонилась волшебница. — Время сейчас такое, что не до церемоний.
Любава нахмурилась, кивнула и перевела взгляд на незнакомку:
— Так это тебя Настыркой кличут?
— Нет, это наш друг, — ответила вместо нее Зарема. — Ведуньи Лерии сестра родная. Она здесь, чтобы помочь всем нам.
— Меня Евдохой зовут, — тихо промолвила та.
Внезапный вопль перекрыл ее слова.
— Ведьма! — вопила Настырка, стоя в полураскрытых дверях. — Евдоха! — Она бросилась было назад, но могучий дружинник не пустил ее и легонько подтолкнул в спину, отчего маленькая Настырка влетела в горницу и упала на пол. Ползая на коленях, она обращалась к Евдохе, глядя в то же время на Любаву. — Матушка, не погуби! Не виновата я! Это Анисья все подстроила!
Любава с недоумением смотрела то на нее, то на незнакомую Евдоху, которую зачем-то привела Зарема. А незнакомка, видно, знала Настырку, потому что покачала укоризненно головой и произнесла негромко:
— Зла я не держу ни на кого. Мальчик мой жив, а значит, все, что вы против него затевали, неугодно было Перуну. Вот у него прощения проси, а не у меня.
Услышав про мальчика, Белун сверкнул глазами, хотел о чем-то спросить Евдоху и даже сделал шаг по направлению к ней, но вдруг остановился. В дверях опять произошла какая-то возня, шум борьбы, послышался тяжелый стук упавшего человеческого тела. Дверь распахнулась. На пороге стоял мужик с безумными глазами. В руке он держал короткий меч, видимо отнятый у дружинника. С обоюдоострого лезвия капала кровь. Он оглядел присутствующих и остановил взгляд на Евдохе. Лицо его исказила гримаса ярости, он отвел руку, намереваясь вонзить меч в грудь чем-то ему ненавистной женщины. Никто не успел бы ему помешать, но тут неожиданно вскочила на ноги Настырка, преградив ему путь.
— Саврас, опомнись! — взвизгнула она.
Острие меча вошло ей в живот, пронзив женщину насквозь. Саврас выдернул меч и, не глядя на рухнувшую Настырку, замахнулся для второго удара. Рука его зависла в воздухе, он покачнулся и вдруг повалился на убитую, полностью накрыв ее своим большим телом. Из его затылка торчала рукоять метательного ножа.
В комнату вбежал Ждан и бросился к Любаве:
— Жива? Не ранена? Что тут у вас произошло? Кто это?
Княжна почувствовала, как у нее подкашиваются ноги, и оперлась о плечо воеводы. Ждан подхватил ее и бережно усадил на скамью с высокой спинкой.
— Я не знаю, кто это, — прошептала она. — Я не понимаю, что тут вообще происходит.
— Ты вовремя пришел, Ждан, — сказал Белун. — Еще бы секунда, и…
Евдоха стояла с окаменевшим лицом, не выражающим ничего, кроме страдания.
— Настырка спасла меня, — только и смогла она вымолвить.
Ждан еще раз оглядел собравшихся и тяжело вздохнул:
— Эх, времени нет разобраться, что к чему. Гонцы прискакали от Бажены Ильмерской и Грыма Отважного. Рум вторгся в пределы Братских Княжеств. Война!..
Гвидор долго не мог понять, где он находится. Голова болела, в пыльное стекольчатое оконце нудно билась большая зеленая муха. Было светло, но он долго соображал, какая сейчас пора суток — утро, вечер или же полдень. Гвидор только что проснулся. В комнате стоял затхлый дух, кровать, на которой он спал, была застелена несвежим бельем, во время сна оно сбилось в кучу, обнажив клочья соломы, торчащие из старого тюфяка. Как он не побрезговал лечь здесь — он, Гвидор, искусный чародей, привыкший в своем Золотом Замке к роскоши и неге!..
Гвидор встал и, ощущая непривычную слабость в ногах, перебрался к скрипучему креслу возле небольшого круглого стола, на котором стояло овальное зеркало в золоченой оправе. Он взглянул на свое отражение и застонал, будто от зубной боли. Под глазами, покрасневшими и тусклыми, чернели мешки. Волосы растрепались. Терлик был весь в розовых пятнах, на вороте не хватало пуговицы. Всегда предельно аккуратный, гордившийся своим внешним видом и уделявший ему немало времени, он выглядел теперь не лучше горького пьяницы.
Гвидор почувствовал сильную жажду. Облизав пересохшие губы, он потянулся к высокому кувшину, стоявшему тут же на столе и оказавшемуся неожиданно тяжелым. Он наполнил большой серебряный кубок и пригубил из него. Это было вино. Поколебавшись и не сумев преодолеть искушения, он осушил кубок до дна. Вино было сладковатым на вкус, даже приторным, и оно сразу притупило чувство голода. Тревога, смятение и стыд отступили. Гвидор вновь посмотрелся в зеркало. Вместо собственного отражения на него глядело прекрасное лицо царицы Мороши.
Губы чародея расплылись в блаженной улыбке. Он вновь наполнил кубок и выпил его уже не торопясь. Когда, немного помедлив, он в третий раз потянулся к кувшину, чудесный образ в зеркале подернулся пеленой, стал меркнуть и постепенно исчез. Волна свежего воздуха вторглась в душную комнату. Гвидор обернулся. В дверях стояла сама царица, и взгляд ее не был равнодушно-приветливым, как мгновение тому назад в зеркале, она смотрела сердито и даже гневно. В руках царица держала знакомый ларец, обитый бархатом.
— Ты обманул меня! — грозно произнесла она. — Книга молчит, и в ней не хватает страниц. Уж не припрятал ли ты их? — Она швырнула ларец Гвидору. Тот от неожиданности не сумел его поймать, ларец упал на пол и развалился, Книга пророка Смаггла отлетела под стол.
— О нет! — вскричал Гвидор, вскакивая. — Я ничего не утаивал от тебя, я бы не посмел! Просто… — Он замялся.
— Что такое? Говори! — приказала царица.
— Просто книга не всегда открывается тем, кому она не предназначена. Так объяснял Белун.
— Бред! — воскликнула Морошь. — Как только ты осмелился сказать мне это! То, что недоступно Белуну, тебе и твоим, как ты их назвал, собратьям, мне открывается с легкостью. Я не нашла в этой хваленой книге ничего, кроме глупой истории рода подземных коротышек.
— Прости, — промолвил Гвидор, — но ведь ты сама просила меня доставить именно эту книгу и никакую другую.
— Просила тебя? — Тонкие брови царицы взметнулись вверх. — Ты опять забываешься! Не просила, а велела! И ты, как раб, бросился исполнять. По-иному и быть не могло.
Нечто вроде уязвленной гордости царапнуло Гвидора по сердцу. Хмель начал выветриваться из больной головы. Он вдруг вспомнил, что явился сюда, чтобы пленить могущественную красавицу, доставить ее в свой замок и сделать наложницей на зависть остальным чародеям, особенно молодому Алатыру, посмевшему поучать его при всех на чародейском синклите. Вместо этого он сам стал пленником, одурманенным магической красотой царицы и беспрекословно выполняющим любую ее волю. Она, видимо, догадалась о его мыслях и, усмехнувшись, произнесла:
— О, да у львенка режутся зубки? А ведь он еще даже не расплатился. Не пора ли взыскать с тебя за постой?
— Чем ты хочешь, чтобы я заплатил? — спросил Гвидор. — Золотом, серебром, драгоценными камнями? Только скажи.
— Нет, мне этого не нужно, — засмеялась та. — Посмотри в зеркало и вспомни о своих так называемых собратьях.
— Зачем мне вспоминать о них? Я теперь не с ними, а сам по себе.
— Затем, что я так хочу, — оборвала его царица. — Смотри в зеркало.
Гвидор пожал плечами и подчинился. В зеркале проявилось обеспокоенное лицо юного Алатыра. Его сменил лик Белуна. Хмурый Горята скреб свою жесткую бороду. Сверкнули взволнованные очи Заремы…
— Я ее видела, — услышал он голос царицы у себя за спиной. — Странно, что она жива. Но не она интересует меня. Думай о другой.
— О другой? — переспросил Гвидор и хотел обернуться, но не смог. Шею и голову словно стиснули колодками. Он видел перед собой только овальное зеркало.
— Не заставляй меня повторять. Где она?
— Я не знаю, о ком ты спрашиваешь.
— Среди вас должна быть еще одна женщина, которая живет у Чурань-реки. Думай о ней!
Зеркало не отразило ничего, кроме испуганного лица самого Гвидора.
— Какой же ты никчемный! — воскликнула Морошь с досадой и презрением. — Все твои собратья — сборище немощных старцев, и ты ничуть не лучше их. Убирайся, ты мне противен.
— Но, царица! — Гвидор вновь обрел способность двигаться и упал на колени. — Ты не можешь так просто прогнать меня. Ради тебя я изменил товарищам, пренебрег честью и достоинством, позабыл свою гордость… — От жалости к себе голос его задрожал, он поднял голову и… никого не увидел. Гвидор был в комнате совершенно один. Неужели визит царицы ему привиделся? Взгляд его упал на разбитый ларец и книгу, валяющуюся под столом. Гвидор потянулся, чтобы поднять ее, и вдруг замер, услышав скрип двери. Он резко обернулся и встретился глазами с какой-то маленькой девчонкой, некрасивой и взлохмаченной. Она неприятно захихикала, затем скорчила рожу, показала чародею язык и тоже исчезла.
Гвидор с трудом поднялся на ноги, подошел к столу и наполнил кубок до краев. Руки его тряслись, и не более половины содержимого удалось ему донести до пересохшего рта.
Рум, скорчившись, лежал на своем ложе, и при мысли, что надо сейчас встать, стряхнуть оцепенение, заняться неотложными делами, его охватывали раздражение и досада. Никого не хотелось видеть. Более того, он боялся, что злоба, накопившаяся в нем за последнее время, может некстати выплеснуться на первого встречного, будь то воин у двери, начальник стражи или вождь восточных кочевий Салым, и тогда не сносить бедняге головы. Рум знал за собой это чувство лютой ненависти ко всему на свете, предшествующее большой резне, и не хотел растрачивать его, — оно удваивало его силы, когда дело доходило до кровавой битвы. Еще несколько дней, и он освободится от беспокойного томления, станет казнить без пощады пленных, упиваться их муками, словно это они виновны в неудачах и унижениях, которые в последнее время выпали на долю верховного айгурского вождя.
Какой-то шум послышался за дверьми. Рум нехотя поднялся, хотел открыть дверь и посмотреть, что там такое, но остановился на полпути. Небось опять толстый Салым спрашивает у стражников, когда выйдет верховный вождь. Неймется ему. Льстивые речи опять начнет говорить, подношения богатые с поклонами преподносить. Известно, что у него на уме. Хочет, чтобы первым советником назначил его Рум. А может, действительно дать Салыму эту должность? Пожалуй, нет среди вождей умнее, хитрее, расчетливее его. Пусть ведет все дела в отсутствие Рума. Но не слишком ли опасно дов