— Ничуть. В обмен на службу я сделал все, как ты просил: основал храм в твою честь. И ныне ты можешь находиться в Риме. А об остальном у нас не было договора.
— Мне нужен камень…
— Не сейчас…
— Когда же?..
— Ты слышал — Минерва дарует мне ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ в третий день Столетних игр… Вот тогда мы и получим сполна. Ты — свой талисман, я — свой…
— А ты хитрая тварь, Филипп…
— Филипп Август, — поправил его Араб. — На третий день я выведу на арену тысячу гладиаторов, по пятьсот с каждой стороны. Один из отрядов возглавит Архмонт Безумец. Ты будешь в его отряде.
— Кем? Гладиатором? — спросил Зевулус.
— А почему бы и нет? — Филипп улыбнулся своей хитрой задумке. — Ты — чародей, и без труда изменишь внешность. Он не узнает тебя. Но при этом… при этом… если тебе, конечно, удастся остаться в живых, ты можешь претендовать на камень.
— Каким образом? — Зевулус в ярости дернул свою черную бороденку — план Филиппа ему нравился все меньше и меньше.
— Я объявлю победителем Безумца. И тут вмешаешься ты… Скажешь, что дрался лучше и награда положена тебе.
— В самом деле? Никогда не слышал о подобной дерзости со стороны гладиатора.
— Ничего, я милостив и прощу тебе эту дерзость. Я велю вам выяснить в поединке, кто из вас лучше. И победитель получит свое.
— А если я проиграю?
— Значит, ты плохой чародей и плохой боец — только и всего… И помни, ты должен заявить свои права не раньше, чем появится мой ВЕЛИКИЙ ХРАНИТЕЛЬ.
Зевулус бросил короткий взгляд на янтарный амулет, который Араб специально вытащил из-под своей триумфальной туники и, будто ненароком, коснулся его пальцем. Зевулус буквально кипел от ярости — камень здесь, рядом, а он не может им завладеть! Можно, конечно, попытаться убить Араба. Но если чары на него не действуют, то у Зевулуса очень мало шансов победить императора в обычной схватке.
— Хорошо… Пусть будет так, — без всякой охоты кивнул Зевулус. — Но не вздумай обмануть меня.
— Как можно! Я всегда был с тобой честен, Зевулус…
Глава 7КОЛИЗЕЙ
Ночью накануне третьего дня Столетних игр Рим пировал на берегу Тибра. На Марсовом поле были сооружены деревянные сцены и помосты, расставлены столы с яствами. Темноту ночи прорезали языки пламени многочисленных факелов. Третья ночь была посвящена матери-земле. Ей в жертву на алтаре целиком сожгли трех свиней.
Сенатор Векций расположился на ложе возле изображения Минервы, пил кубок за кубком и не хмелел. Раб-разрезальщик только успевал накладывать на его блюдо куски жареной свинины.
Векций наклонился к терракотовой, закутанной в мелкоскладчатый пеплос Минерве и доверительно шепнул:
— Что-то плохо ты нам помогала, богиня. Верно, тебя, да и других, там, наверху, мало что интересует, кроме вкусной жратвы и дорогих благовоний. Знаешь, почему я так много пью? Чтобы забыть о происходящем вокруг. Разумеется, я могу утешиться тем, что мои глаза не увидят, как этот город будет разграблен и предан огню. Но это увидят мои дети или внуки… неважно. Поэтому у меня нет детей… Впрочем, все чушь… будем пить и смотреть игры… те игры, которые больше никогда не увидит ни один из смертных. Ромул обещал Риму двенадцать столетий… Еще два века… Можно долго пировать… и напиться так, что свалиться в Тибр… Пей, богиня!..
Он поднес к губам терракотовой Минервы бокал… рука его дрогнула, и вино полилось на пеплос… казалось, что пятно крови расплывается по одежде богини.
Сосед Векция, охмелев, заснул, и рабы осторожно погрузили господина в носилки и унесли домой. А прислужник в вышитой тунике и с венком на голове подскочил к ложу Векция и наполнил кубок до краев. У него были светлые глаза навыкате. Векций сразу узнал его — этот человек не был рабом. Но он не стал спрашивать, к чему понадобилось это переодевание.
— Светлейший, ты что-то сегодня грустен… — заметил Филимон, глядя, как Векций подносит чашу с вином к губам. — Я даже догадываюсь о причине… Увы, не в моей власти тебе помочь… А вот твоя помощь мне бы чрезвычайно пригодилась.
— Что тебе нужно?
— Завтра на играх я должен быть в первых рядах зрителей. Я знаю, ты будешь сидеть подле арены. Так вот, почему бы мне не прислуживать тебе, поднося прохладительные напитки?
— Ты ничем не поможешь Безумцу. Помолись лучше богам, чтобы он остался жив в завтрашней бойне.
— Мне будет удобнее молиться, если я буду рядом с ареной.
— Хорошо. Утром приходи ко мне домой. Покажешь вот это… — Он снял с пальца перстень и сунул в руку Филимона. — А то мои рабы тебя и на порог пустят. Не знаю, что ты там задумал, но надеюсь, будет забавно… и немного досадит Арабу…
— Да хранят тебя боги, светлейший! — И Филимон исчез в темноте.
В подвальных помещениях Колизея, где гладиаторы дожидались своего выхода на арену, было нестерпимо душно. Рядом с Владигором стоял Луций, сзади — Коротконожка и Одноухий.
С утра была травля зверей, а после полудня, когда зрители уже успели подкрепиться, ожидалось грандиозное сражение тысячи гладиаторов. Туши животных уже убрали, а арену засыпали чистым песком. Тех, с кем предстояло сражаться, Владигор прежде никогда не видел — их привезли накануне из других городов. Они устали с дороги, но и их противники были измотаны не меньше — два предыдущих дня они были на арене. Больше сотни трупов сволокли крючьями в сполиарий. Некоторые из них еще были живы. Надсмотрщики добили раненых и раздели трупы.
— Мы победим… С таким бойцом, как ты, Архмонт, мы непременно победим, — раздался рядом вкрадчивый голос.
Владигор обернулся — перед ним стоял незнакомый боец атлетического сложения, с черной длинной бородой, заплетенной в косицы. Он не помнил, чтобы кто-нибудь из его собратьев по несчастью носил такую бороду. Зато доспехи на нем знакомые — с убитого вчера гладиатора, — только несколько пластинок, там, где меч Владигора перебил противнику ключицу, были заменены. Как и весь отряд Владигора, незнакомец был вооружен коротким мечом и круглым щитом с острым шипом посередине. Сам же Владигор сражался длинным мечом. Этого меча теперь не мог лишить его и сам император, ибо едва он выходил на арену, как зрители начинали вопить:
— Безумец! Где твой длинный меч?!
Владигору незнакомец не понравился. Скосив глаза, взглянул князь на висящий на шее перстень — камень горел красным огнем. Опасность!.. Ну что ж, он и сам знает, что опасность близка. Вот только от кого она исходит — от странного соратника или от пятисот противников, каждый из которых мечтает прикончить Безумца.
Владигор повернулся к Луцию и спросил весело:
— Ну как, твой меч сегодня хорошо наточен? — и, не дожидаясь ответа, добавил шепотом: — Глянь на чернобородого? Знаешь его?
— Из новых… Сегодня в Колизее они на каждом шагу.
— Он мне не нравится.
— Мне тоже. Пригляжу, — пообещал Луций.
В этот момент подали сигнал и поднялись решетки. Гладиаторы стали выходить на арену. Проходя мимо ложи, где в креслах из золота и слоновой кости восседал Август вместе со своей обожаемой Августой, Владигор лишь открыл рот, делая вид, что выкрикивает приветствие. Но не проронил ни звука. К его изумлению, его товарищи в большинстве поступили так же, и вместо стройного крика раздалось лишь сиплое мычание.
«В самом деле, чего им бояться? Ведь у них почти нет шансов остаться в живых. В предыдущие два дня Араб никому не даровал жизнь… Ни единому бойцу. Всех велел прикончить. А сам при этом визжал от радости и потирал руки. А его мальчишка, хмуро глядя на происходящее, кусал губы».
Владигор заметил, как перекосилось лицо Филиппа и сжались его могучие кулаки.
— Ему не идет пурпурная тога, — усмехнулся Луций. — Как ни старается, он все равно выглядит в ней погонщиком мулов. Хорошо, что я сегодня ничего не ел, — меня всегда тошнит, когда я смотрю на это отмеченное печатью богов лицо.
В этот момент сын императора поднялся со своего места и что-то швырнул в проходящих гладиаторов. Он попал в лицо чернобородому.
— Это же дерьмо… — шепнул Луций. — Первый раз такое…
Пока чернобородый утирался, Араб хохотал, указывая на него пальцем, но его сын даже не улыбнулся.
Владигор больше не смотрел на императора — среди воплей зрителей послышался ему странный крик — крик филина. И крик этот донесся с мраморной террасы, где располагались роскошные сиденья знати. Повернув голову, Владигор заметил возле облеченного в тогу с пурпурной каймой сенатора прислужника в льняной тунике. Сомнений не было — Филимон… Уму непостижимо — как он мог попасть в первый ряд.
Две группы гладиаторов разошлись в противоположные стороны арены. У каждой сотни бойцов был свой, гладиаторский, «центурион». Одним из них был Луций. Владигор построил своих людей клином и сам встал впереди. Раздался сигнал, и пятьсот его гладиаторов кинулись в атаку. Едва они врубились в стоящих шеренгой противников, как меч Владигора стал разить направо и налево. Луций, двигаясь чуть позади отводил направленные сбоку удары. Шеренга противника гнулась. Несколько бесконечных мгновений ни те, ни другие гладиаторы не могли одержать верх. Зрители на трибунах вопили от восторга. Наконец на золотистый речной песок хлынула кровь, и несколько тел разом повалилось под ноги сражающихся. В живой стене образовалась брешь, и Владигор кинулся вперед. Но его тут же встретила вторая шеренга. В центре ее стоял высоченный — выше всех на голову — германец со светлыми, заплетенными в косы волосами. В руке он сжимал точно такой же длинный меч, как у Владигора.
«Предводитель второго отряда…» — догадался синегорец.
Германец тоже заметил Владигора и что-то заорал на неизвестном языке. В следующее мгновение они сошлись друг с другом. Владигор, сделав вид, что хочет ударить сверху, замахнулся. Германец тут же подставил щит. Клинок Владигора описал полукруг и ударил в живот. Германец не успел опустить щит, и меч вспорол ему внутренности. Германец рухнул, как подрубленное дерево. И хотя брешь тут же закрыли другие бойцы, но это было все равно что воздвигать песчаную стену на месте каменной. Вставшему на место германца Владигор нанес один за другим три удара в шею. Обмякшее