68 “Отеч. записки”. 1843, Т. 26. № 1. Отд. VI. С. 13.]. Именно в “Уральском казаке” проявилось умение Даля, по словам Белинского, “лицо типическое сделать представителем сословия, возвести его в идеал, не в пошлом и глупом значении этого слова, т.е. не в смысле украшения действительности, а в истинном его смысле - воспроизведения действительности во всей ее истинности”.
Теме казачества, чрезвычайно занимавшей В.И. Даля и в связи со служебными делами, была посвящена упоминавшаяся в письмах к сестре “Памятная книжка для нижних чинов Императорского казачьего войска” [38], которая была написана по предложению В.А. Перовского и вышла из печати летом 1837 г.
Оренбургский казак
В составленной самим Далем “Росписи напечатанным сочинением” по поводу этой небольшой книжечки сказано: “Правительство разослало в казачье войско, весьма некстати, общую памятную книжку (воинские правила, наставления и пр.) для всей армии; пошел ропот на солдатчину; я написал особую книжку и она принята, напечатана в Департаменте военных поселений и разослана во все казачьи войска”. Даль очень гордился этим сочинением. В письме к М.П. Погодину от 2 декабря 1840 г., перечисляя свои труды, он заметил, что это - “полезнейшее и, может быть, самое лучшее, что я написал”.
“Памятная книжка” вышла без указания имени Даля, но его авторство ни у кого не вызывало сомнения. Так, в “Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду” от 1 августа 1837 г. читаем: «Мы с величайшим удовольствием прочли присланную нам недавно из Оренбурга “Памятную книжку для Императорских казачьих войск”, писанную, как слышно, по поручению начальства одним из лучших наших литераторов, живущих в том краю. Простота и народность языка, коим объясняются в ней важнейшие нравственные и служебные обязанности казака как человека и русского воина, обличают талант высокий, постигший искусство говорить понятно русскому необразованному человеку».
В “Памятной книжке” обобщены традиционные воззрения казака на службу, присягу, долг перед отечеством, приведены сведения о казачьем войске, о правилах несения службы. В ней, в частности, сказано: “Помни, что дороже всего тебе отчизна твоя. Помни и то, что отчизна эта, или Отечество, не одна станция твоя, не один двор твой да изба, а вся земля русская, которую из конца в конец не проедешь на коне своем, хоть и самом ретивом, в пять, не то шесть лет”. На вопрос: “Что такое присяга?”, - следует ответ, - “Присяга дело великое, страшное, святое. Присяга есть клятва, обещание, которое возносится от уст человека прямо к Богу... Святее и ненарушимее присяги на этом свете нет ничего”.
Осенью 1837 г. В.И. Даль закончил повесть “Бедовик” (которая, как он признавался П.И. Шлейден, нравилась ему больше других), рассказы “Болгарка” и “Подолянка”, “Солдатские досуги” и начал писать повесть из казахской жизни “Майна”. «Заготовлено у меня, - писал Даль сестре, - также все для новой “Киргизской повести”, не так плачевной, как “Мауляна”, а более забавной - и смешная, шуточная, забавная сторона быта азиатского, кажется, будет новой».
Занимался В.И. Даль и литературно-критической работой: в 1837 г. были опубликованы две большие статьи о недавно вышедших сочинениях украинского писателя Г.Ф. Квитки-Основьяненко, которым он дал самую высокую оценку.
Внимание В.И. Даля по-прежнему привлекала модная тогда восточная тематика. К этому времени он уже свободно владел татарским языком, который начал изучать вскоре после приезда в Оренбург под руководством муллы Абдуллы, последний стал его близким другом. Оказывал ему помощь и знаток татарского и персидского языков, выпускник, а затем преподаватель Неплюевского военного училища, Мартиниан Иванович Иванов, служивший одновременно переводчиком при Оренбургской пограничной комиссии. Кстати, мало кому сейчас известно, что М.И. Иванов был автором “Татарской хрестоматии” и “Татарской грамматики”, которые были опубликованы в Казани в 1842 г. и сразу стали библиографическими редкостями.
Нет в биографической литературе о В.И. Дале упоминаний о том, что он занимался переводами с татарского языка, между тем, в 1835 г. он напечатал в журнале “Сын отечества” свой перевод татарской легенды “Жизнь Джингиз-хана”, а в 1837 г. в “Литературных прибавлениях к Русскому инвалиду” вышел перевод ее продолжения - “Об Аксак-Тимуре”. В примечаниях к первому переводу Даль писал: “Кажется, перевод верен и близок: впрочем, подлинник во многих отношениях сбивчив и неясен, да притом и словаря татарского у нас в России нет вовсе. Я ссылаюсь во всем, что сделал, на муллу Абдуллу и на учителя татарского языка при Неплюевском военном училище г. Иванова, который со всегдашним радушием и готовностью нередко служил мне, так сказать, живым словарем” [24, с. 227].
В 1837-1838 гг. особый интерес оренбургской администрации вызывала недоступная европейцам Хива, отношения с которой все осложнялись. Сведения об этой практически неизвестной стране черпались главным образом из рассказов бывших русских пленников. В.И. Даль обработал и опубликовал ряд таких рассказов, которые, при всей их документальности, носят характер художественных очерков.
К этому же времени относится большая статья медицинского содержания, написанная в форме письма к В.Ф. Одоевскому и опубликованная в журнале “Современник”. Из нее видно, что и в оренбургский период жизни доктор медицины В.И. Даль не прекращал врачебной практики. Статья озаглавлена “Об омеопатии” [47] и посвящена защите гомеопатических методов лечения, горячим сторонником которых Даль стал, применяя их на практике и убеждаясь в их действенности.
Знакомясь с работой, которую Даль вел в 1837-1838 гг., нельзя не удивляться необыкновенному многообразию его творческих интересов и поразительной трудоспособности. В это время очень успешно шли и его научные дела, связанные прежде всего с организацией Музеума естественных произведений Оренбургского края и поиском интересных экспонатов для Зоологического музея Петербургской Академии наук. Уже в первом письме к Ф.Ф. Брандту, которое датировано сентябрем 1837 г.[69 ПФА РАН.], Даль сообщал, что отправил ему шкуру странного волка, убитого в Бирском уезде, которого “не могли принять ни за быка, осла, лошадь, или за волка” и пришли к выводу, что это “какой-то выродок, игра ветренной природы”. Кроме того, им выслано несколько экземпляров птиц, среди которых, по мнению Даля, были представители видов, неизвестных науке. С этого времени началась регулярная отправка посылок с шкурами редких животных и птиц, их оценили ученые и аккуратно фиксировали в протоколах Академии наук.
В переписке В.И. Даля и Ф.Ф. Брандта много внимания уделялось “казачьим малолеткам” - подросткам, обучавшимся в Петербурге набивке чучел у консерватора Зоологического музея Е.И. Шрадера. Двое из них (Иван Мелихов и Павел Волженцов) вернулись в Оренбург уже в 1838 г. и, поступив в полное распоряжение Даля, стали его помощниками по изготовлению экспонатов для оренбургского музея.
С организацией музея было связано и приглашение в Оренбург молодого дерптского ученого Александра Лемана, в 1837 г. сопровождавшего академика К.М. Бэра в экспедиции на Новую Землю. В.И. Даль знал его еще мальчиком в Дерпте и, несомненно, по его совету В.А. Перовский послал Леману приглашение в Оренбург, предложив заняться естественно-научным описанием Южного Урала и устройством Музея естественных произведений Оренбургского края.
В 1837-1838 гг. началось знакомство и установилась переписка В.И. Даля еще с одним академиком - знаменитым востоковедом Х.Д. Френом. В их письмах обсуждались вопросы, связанные с приобретением восточных монет и рукописей, которые должны были пополнить коллекции Академии наук. Так, в письме от 1 мая 1838 г. Даль сообщил, что ему удалось купить у бухарцев превосходный экземпляр чрезвычайно интересной рукописи хивинского историка XVII в. Абу-л-Гази Бахадур-хана “Родословная тюрок”. Эта ценная находка, переданная им в Академию наук, особо отмечалась в научной печати. Исследованием рукописи занялся крупный востоковед П.И. Демезон, служивший в Оренбурге до 1835 г.; позднее он издал текст этого сочинения вместе с французским переводом.
Среди дел, которыми В.И. Даль активно занимался в то время, была и подготовка к Аральской научной экспедиции, как следует из архивных документов[70 ГАОО, ф. 6, оп. 10, № 4632, л. 92 об.], он получил значительную сумму на строительство лодок для нее. 23 марта 1838 г. он сообщал академику Брандту, что у экспедиции “есть шанс” и “здесь все собрано в дорогу”. “Между прочим, - писал он, - я построил две большие лодки, которые следует одну за другой разобрать и транспортировать; они также должны быть взяты с собой. Каждая лодка имеет примерно 35 футов длины, 12 весел и парус. Короче, за приготовлениями дело не станет, если только хивинцы не устроят штуки и не задержат еще дольше пленных или дело затянут и отложат. Последнее, однако, невозможно; напротив, мы надеемся довольно твердо закончить все летом 1838 года”[71 ПФА РАН.].
Но эти предположения не оправдались, отношения с Хивой осложнились. Задержание купцов не привело к ожидаемому результату, так как хан, который поначалу был готов освободить всех пленных, стал медлить, изворачиваться и ограничился присылкой немногих, преимущественно стариков, а похищение людей с Каспийского моря и пограничной линии не прекратилось. Поэтому Аральская экспедиция была отложена на 1839 г.
Летом 1838 г. В.И. Даля постигло страшное горе - умерла его жена Юлия Егоровна. После рождения в феврале 1838 г. дочери, которую тоже назвали Юлией, она не переставала болеть и в конце июня скончалась.
В.И. Даль. Рисунок неизвестного художника
Из писем Даля сестре видно, что сначала ничто не предвещало беды. Он писал ей 27 февраля:
“Не забыть бы сказать, что у меня 22 февраля родилась дочь, кажется, будут звать ее Ольга и Софья. Первое имя от меня, второе от крестного отца. Жена здорова и весела; я продержал ее неделю в постели, а сегодня она встала. Ребенок тоже здоров”.