131 ПФА РАН, ф. 56, on. 1, № 22, л. 2-3.].
В письме к академику Ф.Ф. Брандту от 25 мая В.И. Даль сообщал, что Леман погружен в работу и уже насобирал много прекрасного и интересного. В частности, он нашел, что местный рак относится к виду, еще не описанному, и с его мнением согласен Э.А. Эверсман. Передавая суждения Лемана об ибисе, Даль делает примечание: «Леман протестует против слова “утверждает”, ибо он лишь “предполагает”».
В.А. Перовский возлагал на Лемана большие надежды и в связи с предполагавшейся научной экспедицией к восточным берегам Аральского моря. Однако Леман от этой поездки отказался, но когда в ноябре 1839 г. начался зимний военный поход на Хиву, то Леман стал участником этого похода и впервые получил возможность познакомиться с природой зауральской степи. В труднейших условиях он вел систематические научные наблюдения, о результатах которых сообщал В.И. Даль в письмах к друзьям. К сожалению, дневник, который Леман вел в то время (“Reise nach Chiva”), хранящийся в ПФА РАН, до сих пор не исследован.
Участник Хивинского похода М.И. Иванов вспоминал впоследствии: “Следовавший при отряде естествоиспытатель Леман, человек честный, добросовестный и трудолюбивый, собирал находящиеся в Киргизских степях неизвестные еще тогда и малоизвестные породы животных, растений и минералов [277]. Другой спутник Лемана - молодой офицер Н.П. Иванин рассказал о его работе подробнее: «На обнаженных возвышенностях нам было приказано по пути, для предстоящих зоологических и геологических трудов ученой экспедиции собирать небольшие камни и мышей, на что солдаты наивно смеялись меж собой, говоря: “Чать, не мало и в Питере этой дряни”». Пополнялась и минералогическая коллекция. “По Илеку, Исенбаю и другим речкам, - рассказывает он, - таскали ему плотный кварцевый песчаник, с стекловидным блеском слюду, просто кварц с белыми гальками, серый и желтый полевой шпат, роговую обманку, известняк, асбест, яшму и порфир. У Эмбы окаменелые рыбки нашлись; на стороне Темира я нашел один зуб, да бросил его: он с помощью мороза чуть-чуть не откусил мне пальца. Уральский казак тоже не брал, уверяя, что его потерял киргизский сатана” [278, с. 135].
Небывало холодная и снежная зима, которая, в частности, была причиной неудачи всего похода, мешала работе натуралиста. Как заметил Даль в письме Г.П. Гельмерсену: “Леман очень и очень способный человек, но из-за снега и он ничего не смог сделать. Дюжины две мехов от млекопитающих - особенно грызунов, столько же растений, которые неутомимый собиратель отрыл под снегом и определил, и притом отчасти таких, каких здесь никогда еще не находили. Потом он снял и сообщил нам очень наглядный геогностический чертеж всего пройденного нами пространства; далее он набрал дюжины две минералогических образчиков, несколько окаменелостей, которые Вам будут интересны...” [237, с. 16]. Производились также метеорологические наблюдения и измерялась температура воздуха. В целом работа Лемана оказалась вполне успешной. К научным трофеям прибавились чучела степных лисиц-корсаков и других животных. Собранные коллекции Леман значительно пополнил в конце похода весной 1840 г., когда на обратном пути от Эмбы он отделился от основного отряда и проследовал к Ново-Александровскому укреплению на восточном берегу Каспийского моря. За заслуги в хивинской кампании по представлению Перовского Леман был награжден орденом Св. Станислава 3-й степени.
Любопытные сведения о работе Лемана во время Хивинского похода содержатся в письме В.И. Даля к нему от 17 февраля 1840 г., написанное, когда Леман решил отправиться к Ново-Александровскому укреплению[132 ПФА РАН, ф. 56, on. 1, № 31, л. 1.]. Даль, который сопровождал Перовского, сообщал Леману о разрешении совершить задуманную экспедицию и давал необходимые наставления. Он советует Леману не тащить с собой уже собранных шкур: “Во всяком случае, - пишет он, - Вы оставите здесь чучела лисиц-корсаков, которые Вам совсем не понадобятся”. Предполагая, что Леман будет в Оренбурге раньше, В.И. Даль просит: “Вы, конечно, зайдете к моей старушке-маме и принесете ей хорошие вести от ее сыночка. Приветствуйте ее и скажите, что мы, вероятно, тоже скоро будем там, но не знаем точно, когда’’.
Судя по открытому листу, выданному Леману 16 марта, он должен был вместе с чучельником Лысовым отправиться в Ново-Александровское укрепление, а оттуда чрез Астрахань в Букеевскую орду и обратно в Оренбург[133 ПФА РАН, ф. 56, on. 1, № 22, л. 5.]. Однако в Оренбург Леман вернулся из Астрахани, так как во время морского путешествия из-за сильных ветров, недостатка провизии и питьевой воды испытал много лишений и заболел. В биографии Лемана, написанной академиком Г.П. Гельмерсеном, говорится, что его крепкое здоровье здесь впервые надломилось и в Оренбург он прибыл больным и в жалком состоянии; однако едва выздоровев, продолжил исследования в горах и степях Южного Урала и осенью 1840 г. добрался до Златоуста [378].
К этому времени относится и другое письмо В.И. Даля, адресованное “Его Благородию Александру Ивановичу Леману в Златоуст”: “Только что я услышал, дорогой Леман, что Вы в Златоусте. Завтра, в воскресенье, мы со Старбергом тоже будем там; подождите нас, Бога ради, и не предпринимайте в наше отсутствие ничего. Мы хотим вместе совершить все экскурсии на Таганай и т.д. Куда Вы хотите, но только вместе! До свидания. Даль”[134 ПФА РАН, ф. 56, on. 1, № 31, л. 8-8 об.]. Не исключено, что поездка В.И. Даля была связана с путешествием по Уралу английского агента капитана Дж. Аббота, о котором уже упоминалось.
Зиму Леман провел в Оренбурге, занимаясь, по словам Гельмерсена, приведением в порядок и определением собранных им объектов, часть которых позднее попала в Академию наук.
В то же время в Петербурге было принято решение командировать в Бухару горную экспедицию. Русская миссия, начальником которой стал горный инженер К.Ф. Бутенев, должна была выехать из Оренбурга весной 1841 г., а организация этого важного научного и дипломатического предприятия возлагалась на В.А. Перовского. По его инициативе в состав миссии включили А. Лемана. В.А. Перовский писал вице-канцлеру К.В. Нессельроде 7 февраля 1841 г.: “Назначение предполагаемой в нынешнем году миссии в Бухару дало повод надеяться на возможность исследовать сказанную страну во всех частях. Желая вполне воспользоваться столь благоприятными обстоятельствами, я считал бы полезным прикомандировать к миссии его молодого натуралиста кандидата Дерптского университета Лемана, способности которого мне известны как по совершенным им поездкам в Оренбургском крае, так и по участию в зимней экспедиции 1839-1840 гг.”[135 ГАОО, ф. 6, оп. 10, № 5240, л. 85-85 об.]
В инструкции, данной Леману Перовским, значилось: “Назначив Вас, милостивый государь, для отправления с миссиею в Бухару, я считаю нужным сообщить Вам, что главная цель посылки Вашей заключается в исследовании физического состояния ханства и его окрестностей... Для пособия Вам при исследованиях командируются с Вами два чучельника, которых предписано мною снабдить всеми нужными принадлежностями для составления зоологических и ботанических коллекций”[136 Там же, л. 329-329 об.]. Чучельники Андрей Скорняков и Павел Волженцов, как позднее докладывал Леман, во время путешествия отличились “совершенным знанием своего дела, постоянным отличным поведением и неусыпным рвением в исполнении своих обязанностей”[137 Там же, л. 540-540 об.], поэтому музейные экспонаты, привезенные в Оренбург, отличались высоким качеством.
Экспедиция Бутенева, отправившаяся в Бухару 20 мая 1841 г. и возвратившаяся следующим летом, имела важное научное значение, так как были получены интереснейшие данные о природе областей Средней Азии. По дороге Леман знакомился с растительным и животным миром казахских степей. Один из участников похода вспоминал позднее: “Как в хивинской экспедиции, так и в этой, путешествовал известный натуралист Леман, которому я способствовал в сборе растений и составлении коллекций. Между прочим, нам удалось добыть двух хамелеонов, но к неудовольствию нашему, по опущении их в спирт замечательная игра и переливы красок их кожи у живых совершенно исчезла и кожа обесцветилась” [365, с. 590].
В Бухару экспедиция прибыла 5 августа. Здесь Леман получил письмо от В.А. Даля - самое длинное и содержательное из писем, обнаруженных в ПФА РАН, оно датировано 13 июля 1841 г. В это время В.А. Перовский решил оставить пост оренбургского военного губернатора и, как видно из письма, Даль беспокоился о себе и своих товарищах в ожидании серьезных перемен. Действительно, вскоре он получил назначение в столицу и, передав заведование музеем М.Ф. Зеленке, покинул Оренбург. Когда через год Леман вернулся из Бухары, он тоже отправился в Петербург, но его настигла в дороге внезапная смерть. Письмо, оказавшееся прощальным, Даль начинает словами: “В отдалении от остального мира, где Вы, дорогой Леман, сейчас находитесь, несколько строк из этого другого мира, к которому Вы тоже принадлежите, возможно, не будут Вам нежелательными... Дай Бог, чтобы и дольше так продолжалось”. “Моя жена и моя мама, - добавляет он, - передают Вам привет и желают Вам очень много счастья”. В заключение Даль замечает: “Сейчас всех нас, чиновников, занимает мысль, куда мы должны деться с женами и детьми, когда Перовский уедет, что произойдет наверняка скоро. Бог знает, куда судьба забросит каждого и где ему уготован его кусок хлеба”[138 ПФА РАН, ф. 56, on. 1, № 31, л. 2-3.].
Между тем, после недолгого пребывания в столице Бухарского ханства исследователи, разбившись на группы, двинулись в восточном направлении - по долине Зеравшана до горного массива Каратау.
Леман, Ханыков и геолог Богословский оказались первыми со времен Тимура европейцами, побывавшими в Самарканде. Четверть века спустя Ханыков вспоминал, что, прибыв туда 2 сентября 1841 г., он полагал, что с 8 сентября 1404 г., дня въезда в Самарканд Гонзаллиса Клавихо, посланника Генриха III Кастильского, ни один европеец не посещал еще этой знаменитой местности. Однако выяснилось, что отряд Лемана и Богословского достиг Самарканда днем раньше. “Леман, - пишет Ханыков, - предлагал мне, шутя, купить у него право первенства посещения города и, конечно, я не думал тогда, что скорая смерть этого замечательного и талантливого молодого ученого и его спутника доставит мне, без покупки, печальное преимущество быть первым, еще живым, после Клавихо, свидетелем отживания Самарканда”.