Но ввиду важности внешнеполитической роли, которую играла Оренбургская Пограничная комиссия, ее штат пополнялся первоклассными специалистами - востоковедами, которые умело сочетали исполнение обязанностей с научными исследованиями. Об этом свидетельствуют биографии известных русских востоковедов П.И. Демезона (1807-1873), В.В. Григорьева (1818-1881), В.В. Вельяминова-Зернова (1830-1904), И.И. Ильминского и других, которые в разное время служили в Оренбурге.
Большое значение для русского востоковедения имело открытие в Оренбурге в 1825 г. Неплюевского военного училища (с 1844 г. - кадетский корпус) - первого военного учебного заведения, где арабский, татарский и персидский языки входили в число главных предметов обучения. Преподавали их такие знатоки восточных языков, как П.И. Демезон, М.И. Иванов (род. в 1812 г.), С. Кукляшев и другие.
Отметим, наконец, что немалую роль в превращении Оренбурга в крупный центр отечественного востоковедения сыграли военные губернаторы П.П. Сухтелен и В.А. Перовский. Они стремились привлечь к работе специалистов-востоковедов и заинтересовать востоковедением других сотрудников. Благодаря П.П. Сухтелену в Оренбурге оказался П.И. Демезон. С В.А. Перовским в 30-х годах сюда приехали из столицы В.И. Даль и талантливые братья Я.В. и Н.В. Ханыковы, которые внесли важный вклад в изучение Востока и Средней Азии. Во второй период службы В.А. Перовского в Оренбурге (1851-1857) вместе с ним здесь работали Я.В. Ханыков, В.В. Григорьев, В.В. Вельяминов-Зернов.
По инициативе В.А. Перовского в дипломатических миссиях в Бухару принимали участие П.И. Демезон, Н.В. Ханыков, И.В. Виткевич (1808-1838), записки которых о Средней Азии имели большое значение как для практического, так и для научного востоковедения.
Серьезно занимались вопросами востоковедения многие образованные гражданские и военные чиновники, служившие в Оренбурге в этом время. Особого упоминания среди них заслуживает В.И. Даль.
В Оренбурге В.И. Даль служил восемь лет (1833-1841). По делам службы В.И. Далю приходилось постоянно общаться с казахами, состоявшими в российском подданстве, и с представителями Бухарского, Хивинского и Кокандского ханств, вникать в политику этих государств, а следовательно, заниматься вопросами, которые относятся к востоковедению. В этой области он приобрел большие познания. Своим руководителем и наставником В.И. Даль считал Г.Ф. Генса, о котором писал в 1835 г. в газете “Северная пчела”: “Меня здесь Бог натолкнул на клад: не только могу я вам сказать, коли угодно, как зовут хана Бохарского с чадами и домочадцами и весь двор его по имени и отчеству, но почти мог бы взяться отвечать на любой вопрос относительно нынешнего состояния Средней Азии, благодаря от всей души ученого и благомыслящего человека, который, не будучи сам в состоянии, по многосложности служебных занятий, воспользоваться собранными им в течение десятков лет записями, поручил мне вынести из-под многолетнего спуда сведения, за которые весь ученый и неученый мир должен сказать ему, неутомимому собирателю и исследователю, большое спасибо”.
Материалы Г.Ф. Генса касались всех сторон жизни совершенно закрытых для европейцев ханств Средней Азии и были основаны на сведениях, полученных от купцов, привозивших товары в Оренбург, и рассказах освобожденных от плена русских. Из цитированной выше статьи видно, что В.И. Даль собирался обработать и опубликовать эти материалы: “Все издание мое, - сообщает он, - само собою разделяется на три части:
1. Рассказы русских пленников о Средней Азии, независимой Татарии и Туране и соседственных с ней странах;
2. Рассказы путников и купцов о том же;
3. Объяснения и замечания ко всему к этому, расположенные не отрывками, к которым не знаешь, как приноровиться, отколь подойти, а соединенные в одно целое, в связный рассказ.
Тут же будут приложены родословные Бухарских, Хивинских, Кокандских ханов, Афганских шахов. Не знаю, в каком виде удастся мне издать все это, - но я работаю прилежно и почти половина дела закончена”.
Свой план В.И. Даль осуществил, хотя, к сожалению, лишь частично. Он опубликовал в разных периодических изданиях ряд рассказов русских пленников: Федора Грушина, Андрея Никитина, Якова Зиновьева, урядника Попова, Тихона Рязанова, портупей-поручика Медяника, а также рассказ освобожденных пленников об осаде Герата персами в 1837-1838 гг., в которой им довелось принимать участие. Эти публикации вызвали огромный интерес у современников. Известный востоковед П.С. Савельев упоминал статьи В.И. Даля, составленные из рассказов русских пленных в Хиве, писал, что для этнографии края они представляют драгоценные данные, каких напрасно будем искать у ученых путешественников, и заслуживали бы быть изданными отдельно, книгою. Н.И. Веселовский отмечал, что эти рассказы были изложены так мастерски, как умел излагать только Даль. На основе этих сведений В.И. Даль написал статью “Новейшие сведения о Хиве”, которая была напечатана в 1839 г. на немецком и русском языках.
Много сведений о Хивинском ханстве приводит В.И. Даль в сочинениях, посвященных зимнему военному походу на Хиву 1839-1840 гг., в котором сам принимал участие. В 1842 г. он опубликовал статью “Военное предприятие противу Хивы” [77], а в 1867 - “Письма к друзьям из похода на Хиву” [150].
В 1836 г. В.И. Даль записал рассказ своего друга прапорщика И.В. Виткевича о его смелой поездке в Бухару, где тот собрал много интересных сведений о Бухарском ханстве, его хозяйстве, системе управления, нравах и обычаях народа. Эта запись, хранящаяся в рукописи в ПФА РАН, опубликована только в 1983 г.
С большим интересом В.И. Даль относился к казахскому народу, его языку, быту, обычаям. Об этом свидетельствуют его замечательные литературные произведения на казахские темы “Бикей и Мауляна” и “Майна”, а также очерки, носящие этнографический характер, например, “О кумысе”. Глубокое знание казахских степей он проявил в статье о карте, изданной в Берлине.
Не меньшее внимание В.И. Даль уделял Башкирии и башкирскому народу. Уже в 1834 г., вскоре после приезда в Оренбург, он опубликовал в Дерптском научном ежегоднике на немецком языке статью “Замечания о башкирцах”, которая тогда же в сокращенном русском переводе была помещена в “Журнале министерства внутренних дел”. В художественных произведениях Даля оренбургского период башкирская тематика также играет значительную роль.
Интерес к фольклору и этнографии татар, башкир, казахов побудил В.И. Даля к серьезному изучению тюркских языков, знакомство с которыми началось у него еще во время турецкой кампании. Он систематически занимался татарским языком под руководством оренбургского муллы, а в очерках и письмах отмечал сходство и различие между тюркскими языками, разъяснял значение отдельных слов и оборотов. Современный анализ работ В.И. Даля дает основания причислить его к первым лингвистамтюркологам.
Отметим еще одну важную заслугу В.И. Даля перед отечественным востоковедением - собирание редких восточных рукописей. Живя в Оренбурге, он общался с людьми, через которых можно было найти рукописи, ценные для науки, и не упускал таких возможностей. Так, по просьбе востоковеда академика Френа он предпринял поиски рукописи сочинения “Родословная тюрок” хивинского историка Абу-л-Гази Бахадур-хана (1603-1664), которые увенчались успехом. В письме к Френу от 1 мая 1838 г. Даль сообщил, что ему удалось через бухарцев приобрести прекрасный экземпляр сочинения, который он затем передал в Академию наук. Его находка была особо отмечена в академических протоколах и научной печати. Исследованием этого важного исторического документа занялся П.И. Демезон, который впоследствии (в 1871-1874 гг.) опубликовал его текст с французским переводом и комментариями.
Как видно из материалов, хранящихся в ПФА РАН, в 1840 г. Даль представил в Академию рукопись, содержащую часть турецкого перевода исторического сочинения известного Табери, а в 1842 г. передал в дар Академии для Азиатского музея десять восточных рукописей.
Самое яркое свидетельство интереса В.И. Даля к востоковедению и знания им восточных языков - выполненные им переводы на русский язык татарских легенд “Жизнь Джингиз-хана” [24] и “Повествование об Аксак-Тимуре”. Первый перевод был опубликован в 1835 г. в журналах “Сын отечества” и “Северный архив”, второй - в 1838 г. в газете “Литературные прибавления к Русскому инвалиду”.
В примечаниях к легенде о Джингиз-хане В.И. Даль сообщает, что перевод был сделан с татарского текста, опубликованного в 1822 г. адъюнктом восточной словесности Казанского университета И. Хальфиным (1778-1829), а последним сказка “заимствована из какой-то старинной рукописи, отысканной в татарской деревеньке” [24, с. 227]. Далю понравилась эта легенда, которая “как все сказки, основана на некоторых исторических событиях, перемешана с баснословными преданиями, разукрашена небывальщиною всякого рода и искажена странностями уносчивого восточного воображения... Сказка эта вещь неважная, но наравне со многими подобными заслуживает, кажется, быть тиснутою, хотя бы только в повременном издании” [Там же]; примечательны слова Даля: “Стыдненько, что мы доселе не много ознакомились с непространною словесностью азийских народов или около белой Руси обитающих” [Там же.].
В.И. Даль уверен в точности своего перевода и называет тех, кто помогал ему - оренбургского муллу и преподавателя Неплюевского военного училища М.И. Иванова. “Кажется, перевод верен и близок, - пишет он, - впрочем, подлинник во многих отношениях сбивчив и неясен, да притом и словаря татарского у нас в России нет вовсе. Я ссылаюсь во всем, что сделал, на муллу Абдуллу и на учителя татарского языка при Неплюевском военном училище, г. Иванова, который со всегдашним радушием и готовностью нередко служил мне, так сказать, живым словарем” [Там же].
Приведем небольшой отрывков из этой сказки, иллюстрирующий достоинства перевода. В нем идет речь о том, как красавица Буртакучюн спасла четырех мальчиков из непокорных родов, которые по приказу Джингиз-хана были вырезаны, а хан, узнав об этом, приказал привести ослушницу. «Буртакучюн, отвечав на это, хорошо, иду, встала, накинула хребтовую соболью шубу на распашку, а на нее башмет алого шелку, надела на голову шапку чернобурой лисы и взяла утаенных четырех ребятенок с собою. А ребятам тем было, которому одиннадцать, которому тринадцать, а которому и четырнадцать годов и собою бесконечно пригожи. Сама же Буртакучюн была пятерицею пригоже их; и в то время не было человека, видавшего подобную красавицу; только всемогуществом Божиим могла быть создана таковая. Волосы у нее были в сорок сажен маховых, и две прислужницы, склав их в золотые чащи, несли их за нею вслед... Пан, увидев красоту ее и долгий волос, изумлялся; однако же сказал: “гой Буртакучюн, для чего ты, утаив детей этих, стала мне виновата воровством?” И Буртакучюн умильно молвила: “О хан! Из сожаления к тебе утаила я их и сделала”. И Джингиз-хан спросил: “Да почему же ты меня жалела?” Она же отвечала: “О, хан, мой, тяжело будет душе твоей так я подумала... Ты, будучи ханом, не раб всевышнего бога? И сам лев даже, хотя он и зверь лютый, гонится за добычею вперед, а за тою, которую уже миновал, назад не кидается, а дарует ей волю... Хан мой, ты человек. И так, даруй жизнь мне и детям этим! Месть - дело низкое, чернь, не щадящая достоинства, погубила бы и их при общем убийстве, а потому, чтобы не истребились роды их и племена, я их сокрыла”. Тогда Джингиз сказал: “Гой, ради убедительных речей пространного, как море, сердца твоего дарю им жизнь и свободу от сотни тысяч смертей».