— Купцы, которые с западными странами торговлю наладили, католическую веру хвалили.
— Тогда уж лучше православие, — проворчал Ладимир.
— Почему лучше?
— Теплее. Потому и бабка твоя многомудрая именно ее и выбрала.
— Думал об этом. Долго думал… Как бы ярмо на нас не надели.
— Почему же ярмо? — удивился Александр. — Я тоже крещен в православную веру и никакого ярма не ощущаю.
— Ты — один, сам за себя решаешь. У меня же — великое княжество. А выход в Черное море Византия в своих руках держит. И весьма сильна. И будет волю свою нам диктовать. Разве не так, Александр?
— Но выход-то есть? — спросил великий воевода.
— Есть. Единственный. Надо как-то заставить Византию просить меня, чтобы я их веру принял. Да не вдруг, не сразу, а с уговорами.
— Это зачем же? — изумился Ладимир.
— Тот, кто просит, всегда руку протягивает. И не с мечом, а ладонь ковшиком сложив.
— Заставить Византию, чтобы она просила Великое Киевское княжение принять христианство на твоих, великий князь, условиях? — Золотогривенный добродушно улыбнулся. — Я принял его без всяких условий и не ощущаю никаких неудобств. Если Великому Киевскому княжению нужна единая религия…
— Религия нужна прежде всего женщинам, — сказал Владимир. — Мужчины всего-навсего дети женщин, ибо женщина продолжает род человеческий.
— Так при чем же тут твои, великий князь, условия? Хочешь оговорить права женщин?
Владимир вздохнул и стал терпеливо объяснять:
— На Руси всегда было, есть и всегда будет женщин больше, чем мужчин. Мужчины гибнут в сражениях, тонут в морях и озерах, раньше умирают. И в этом одна из причин, почему у нас мужчина имеет столько жен, сколько может прокормить и защитить. Это и будет моим первым условием введения у нас православной веры византийского толка. Пусть на время, пусть хоть на пять — десять лет, пока я не оглашу повеления о домах для одиноких женщин и детей-сирот…
— Так вот вы где прячетесь! — К беседке подходил князь Преслав.
Смоленский князь что-то весело рассказывал, но Владимир угрюмо молчал, занятый мучившей его думой. Потом спросил вдруг, перебив рассказ:
— Где Византию можно больнее всего ударить? Да так, чтобы она чуру запросила?
Князь Преслав растерянно пожал плечами:
— Не знаю. Далеко от меня.
— А ты, Александр, что скажешь?
Лучший киевский воевода основательно подумал, прежде чем ответить:
— Рассказывали мне, что в стародавние времена, когда еще не было Византийского царства, жители Древней Греции переселялись на побережье Черного моря. Сейчас они платят малую дань Византии, за что она обязана их защищать.
— Ну, это все равно, раз она защищать их обязана. Пошлет боевые корабли…
— Или — не пошлет, — решительно перебил великого князя Золотогривенный.
— Это почему же? — спросил Ладимир.
— Почему ты, Золотогривенный, так думаешь? — уточнил Владимир.
— Да просто потому, что у всякого патриция, входящего в правящий Совет Византии, есть сыновья. И очень многие служат именно на боевых судах. Зачем же во имя переселенцев древних веков губить собственных сынов?
— Верно сказано, — согласился князь Преслав.
Великий киевский князь долго что-то прикидывал, хмурил лоб. Спросил наконец:
— Если бы тебе, Александр, предложили нанести внезапный удар по Византии, что бы ты выбрал?
Пришла очередь задуматься воеводе Золотогривенному.
— Я бы выбрал Херсонес, великий князь. Мне рассказывали о нем рыбаки с Черного моря.
— Мало ли что рыбаки языками намелют! — тотчас же вскинулся Ладимир. — У рыбаков каждая рыбка — с косую сажень. А мы сунемся…
— У Византии корабли море Черное в руках держат, — продолжал Александр. — А по суше…
— А по суше — перевалы, — опять встрял Ладимир. — Там и стражи не надо, перегороди обвалом…
— Если вдоль берега морем…
— Так там же корабли!
— Решено! — князь Владимир хлопнул ладонями по коленям. — Готовься, витязь Золотогривенный. Ты будешь брать Херсонес, а я буду разговаривать с Византией.
К походу готовились долго и основательно. Эта неспешность была упрямо навязана великому князю воеводой Александром Золотогривенным. По нетерпеливости характера — коль дело решено, так чего же тянуть! — порывистый Владимир склонен был выступить если не завтра, то уж непременно третьего дня. И повторилось бы то, что случилось во время богатырского похода на Волгу против столицы волжских булгар. Тогда они вдосталь хлебнули лиха, еле-еле унесли ноги… Херсонес им пока тоже был не по зубам — об этом твердо заявил Александр. Пришлось согласиться…
— До Херсонеса еще добраться нужно. Морем. А на море хозяева — византийцы, — размышлял воевода Золотогривенный. — Остается одно: красться вдоль берега. Тайком красться, чтоб ромеи не заметили.
— Долго красться ли будем, как тати ночные? — с явным неудовольствием спросил Владимир.
— Вплоть до Херсонеса, великий князь. Иначе погубим всю затею. И для этой затеи полезно было бы третью молодую дружину с ополчением двинуть в Карпатские горы. Неторопливо.
— Это еще зачем? — мгновенно вскинулся Ладимир.
— А и в самом деле, зачем?
— А затем, великий князь, чтобы Византия задумалась, прежде чем мешать нам в Херсонесе.
— Парней неопытных на верную смерть гнать?
Великий киевский князь промолчал. Его полководец был кругом прав. Да и дядька Добрыня подтвердил:
— Не спорь, Ладимир. Воевода дело говорит.
— Если дело…
— Тогда — решено! — поставил точку в споре Владимир.
Наконец собрались. А перед тем как тронуться, в стольном Киеве огненные столбы на севере появились. Три огненных столба. Ясно, отчетливо…
— Знак! — заорал какой-то седой вещун. — Знак подан!.. Знак подан!.. Нельзя в поход идти. Горе прегорькое Русь Киевскую ждет. Горе!..
— Батогов ему всыпать, — сказал великий князь Владимир, когда доложили о вещуне. — Батогов ему. И в клеть, чтоб народ не смущал.
И в неблизкий путь наконец тронулись. Сперва по реке, потом по морю.
До моря по Днепру плыли открыто. Сюда византийская разведка не совалась, да, кроме того, опытный Александр послал конные дозоры торков по низкому левому берегу. Поход был пока что похож на веселую прогулку с задушевными разговорами, разудалыми песнями и развеселыми пирами. Так продолжалось до порогов, и Золотогривенный в это не вмешивался, потому что у Днепровских порогов ожидала тяжкая работа, а далее — и вовсе неизвестность.
У порогов с трудом перетащили ладьи по суше. Но адова работа ожидала воинов, ладейщиков и рабов, когда настал черед перетаскивать плоскодонные баржи с катапультами, баллистами и таранами, предназначенными для разрушения крепостных ворот Херсонеса.
— Оставьте вы баржи эти покуда здесь, великий князь, — сказал местный проводник из покоренного еще Святославом племени уличей. — Ноги у меня ноют.
— Да что мне до твоих ног, — мрачно ответил Владимир. — Не ногами же крепость брать.
— А к чему ноют, великий князь?
— Тебе виднее. — И отошел раздраженный.
Все были заняты на перетаскивании тяжеленных барж. И богатыри, и подвоеводы, и даже Ладимир. Все, кроме Золотогривенного и великого князя. Александр командовал, киевский великий князь советовал, а остальные напрягались изо всех сил.
Вот этому советчику проводник и сообщил, что ноги у него ноют немыслимо. Если бы он обратился к Александру Золотогривенному, не было бы такой задержки в штурме Херсонеса. Но проводник посчитал великого киевского князя за вождя похода, а потому и пожаловался на собственные ноги.
Ноги у него, видите ли, ноют. Нашел подходящее время для своих жалоб.
Баржи с тяжелым осадным вооружением пришлось сначала разгружать. Баллисты, катапульты и тараны тащили отдельно, потом взялись за сами баржи. На руках их тащить было невмоготу, а потому тащили волоком, разодрав днища обеим баржам. Пришлось эти днища долго смолить, прежде чем снова спустить суда на воду.
Но это еще полбеды. Беда заключалась в том, что у проводника заныли ноги.
К вечеру небо затянули угрюмые черные тучи. И еще до того, как хлынул дождь, с моря пришли первые порывы ураганного ветра.
— Ну, начинается, — со вздохом сказал проводник. — В море берите круче, а то о скалы расшибет. А самое лучшее — погоду добрую обождать.
— У моря погоды? — ядовито заметил Ладимир. — Вот новость-то.
— Обождем, пока баржи не заделаем, — решил Золотогривенный.
— Знак… — шептались дружинники. — Знак нам об этом старцем-ведуном был подан…
Но дальше шепота о знаке воспоминания не шли. Дружинники знали и суровость собственных командиров, и тяжелую руку великого князя.
Пришлось задержаться, поскольку не только у плоскодонных барж оказалась течь, но и у многих лодок Все это бесило нетерпеливого князя, однако он ведь сам признал Александра военным вождем, а себя лишь советником в грядущих переговорах с Византией.
Но до этих переговоров еще следовало тайком да тишком пробраться вдоль берега к Крымской Тавриде. И здесь конные дозоры торков могли только помешать. Князь Владимир помнил о грозных боевых кораблях ромеев, боялся, что их могут заметить, и потому повелел торкам не появляться на берегу.
А буря набирала силу. С моря на скалы накатывала волна за волной, пошел обвальный дождь, все промокли, лодки вновь наполнились водой…
— Где сушиться-то будем? — поинтересовался Ладимир. — В бою, что ли?
— Надо переждать, — сказал Александр.
— Чего? — угрюмо спросил великий князь. — Пока дождь кончится?
— У моря погоды, — усмехнулся Ладимир.
— Вперед! — решительно выкрикнул до нитки промокший князь Владимир.
— Буря идет, великий князь, — вздохнул Александр. — Злая буря все потопит.
— Проберемся под скалами.
— Так с моря же ветер…
— Я сказал!
— Повинуюсь, но…
— Без всяких но!..