Заметим, что Андропов ценил и уважал Ракоши и был против того, чтобы его в тот момент, когда обстановка в Венгрии накалилась, отозвали в Советский Союз. А вот к Имре Надю Юрий Владимирович относился с большим недоверием. Возможно, поэтому в Москве летом 1956 года возникла идея сменить несговорчивого Андропова на нового посла. Подобрали даже кандидатуру — секретаря ЦК Компартии Белоруссии П. А. Абрасимова. Но в последний момент у Хрущёва появились какие-то сомнения, и все остались на своих прежних постах.
Андропов уважал Ракоши не за его жёсткость, как принято считать в либеральной печати, а за его знания, опыт, деловые и организаторские качества. Даже для американских и западных спецслужб было вполне очевидно, что в его лице Венгрия имела сильного руководителя, способного обеспечить нормальное политическое и экономическое развитие страны. Этого-то они как раз и не могли допустить, так как понимали, что Ракоши никогда не отступит с твёрдой просоветской позиции.
27 апреля 1956 года глава миссии США в Будапеште, направив в Вашингтон рекомендации по мерам, цель которых — скорейшая отставка Ракоши, признавал, что Ракоши, отстранив Надя от руководства правительством, сумел добиться стабилизации и даже улучшения социально-экономического положения Венгрии. Теперь же, как отмечали американские дипломаты, «костяшки домино в Восточной Европе стали падать, ситуация в Венгрии ухудшается быстро», в связи с чем необходимо «усилить внутрипартийную оппозицию Ракоши», то есть поддержать группу Надя и идущую за ним творческую интеллигенцию. В послании подчёркивалось, что «соответствующие» действия США могут прямо повлиять на будущее Венгрии[62].
Реализуя планы США, радиостанция «Свободная Европа» неустанно твердила в своих передачах на Венгрию, что только Имре Надь может быть достойным её лидером (эта идея странным образом совпала с намерениями А. И. Микояна).
После отъезда Ракоши в СССР партию возглавил Эрнё Герё. Это был человек, совершенно не обладавший качествами политического руководителя, сухой по характеру, лишённый какого бы то ни было ораторского дара (как убедился Крючков, работая в Венгрии, это качество имеет для венгров очень большое значение). Герё с самого начала показал свою беспомощность и не только не приобрёл влияния в широких массах, но и растерял последние остатки авторитета партии.
Герё — не единственная крупная кадровая ошибка, к которой были причастны советские руководители. Когда события в стране приняли угрожающий характер, он не раз обращался к советскому послу с просьбами и призывами оказать венгерскому руководству военную поддержку. Но Андропов отказался ставить перед Москвой вопрос о вводе наших войск в Будапешт. Поэтому Герё стал решать этот вопрос напрямую с Хрущёвым.
О твёрдой позиции Андропова свидетельствует не только Крючков. То, что Андропов не был инициатором ввода советских войск в Будапешт, в беседе с автором книги подтвердил и В. Н. Казимиров, известный советский дипломат, в прошлом — чрезвычайный и полномочный посол, а ныне — председатель совета ветеранов МИДа. (Владимир Николаевич тогда был немного моложе Крючкова, с которым у него установились дружеские отношения, но имел уже более солидный опыт работы в Венгрии — до назначения в Будапешт успел поработать в советском консульстве в Дебрецене.) В то же время позиция Андропова не означала, что он возражал против силового решения проблемы: бесчинства на улицах, чинимые вооружёнными бандами, не оставляли возможности для иного выбора.
23 октября, когда людские массы выплеснулись на улицы, Герё заявил о своей отставке. В условиях полной политической неразберихи в ночь с 23 на 24 октября был экстренно созван пленум ЦК ВПТ. Члены ЦК, находившиеся в явной растерянности, фактически всю полноту власти передали Имре Надю, который возглавил правительство. Ведь знало же большинство Центрального комитета цену Надю, но, видно, сказались давление оппозиции и та странная благосклонность, которую проявляла к Надю Москва. Бывший премьер Андраш Хегедюш, молодой и талантливый руководитель, стал его замом.
Надь никоим образом не возражал, когда и участники пленума, и члены правительства приняли решение обратиться за помощью к Советскому Союзу. Но когда Андропов обратился с настойчивой просьбой оформить эту просьбу документально, Надь подписывать соответствующий документ отказался, переложив ответственность на Хегедюша. А через несколько дней, лишь только части советских войск начали вытеснять мятежников из Будапешта, Надь провозгласил восстание (которое раньше сам называл контрреволюционным) национально-демократическим движением и потребовал вывода советских войск из столицы. Одновременно он заявил о выходе Венгрии из Организации Варшавского договора и призвал к вводу в Венгрию войск ООН.
Вот чем обернулись надежды Москвы на то, что Надь попытается стабилизировать обстановку в стране, погасить вооружённые конфликты — это не входило в его планы. Опытный политический интриган вознамерился управлять выступлениями мятежников, использовать их в своих интересах. Но поскольку воспринимали его далеко не все лидеры контрреволюционных сил, Надь пытался вызвать к себе симпатии, выступая с призывами к реставрации капитализма и антисоветскими заявлениями.
Стало очевидным, что советское руководство, главным образом Хрущёв и Микоян, допустило новый кадровый просчёт, на этот раз — фатальный.
Следует сказать, что ещё в 1953 году, когда Надь стал премьер-министром, между ним и Ракоши возникали принципиальные разногласия по вопросам социалистического строительства в Венгрии. Правительство Имре Надя провозгласило либерально-буржуазный «новый курс», были освобождены политзаключённые, безграничное поле деятельности получили диссиденты, поощрялись статьи в прессе, направленные на критику социалистического строя. Вполне обоснованно Надь обвинялся в поддержке сил, выступавших за реставрацию буржуазных порядков, в разжигании националистических настроений, критиковался за непоследовательность во взглядах и политике. Практически у всех вызывала раздражение его склонность к демагогии. В конце концов весной 1955 года он был отстранён от дел и исключён из ВПТ.
Почему А. И. Микоян выступил с инициативой реанимировать политический труп и вернуть дискредитировавшего себя деятеля к руководству страной, остаётся загадкой. Очевидно, он полагал, что Ракоши был к Надю несправедлив и проявил к нему излишнюю жёсткость. Отметим, что мнение Микояна не нашло поддержки ни в Москве, ни в ЦК ВПТ. Прислушался к нему лишь Н. С. Хрущёв, который в июне поручил Микояну вылететь в Будапешт, чтобы в личной встрече проверить, обоснована его позиция или нет.
К организации этой встречи оказался причастен Крючков. Накануне визита Микояна Андропов поручил ему разыскать Надя, созвониться с ним и выяснить, согласен ли тот встретиться в советском посольстве с Микояном. Согласие было получено. А вскоре Крючков получил и новое задание — привести Надя на встречу с Микояном. Предоставим слово Владимиру Александровичу:
«По дороге Надь с теплотой рассказывал о своём пребывании в Советском Союзе, говорил, что привык к советской прессе, особенно к «Правде», регулярно слушает московское радио. По поводу своей дочери мой спутник заметил, что она вообще больше русская, чем венгерка, как по воспитанию, так и по языку. Сам Надь по-русски говорил совершенно свободно, без всякого акцента. В машине он ненавязчиво обронил несколько фраз о том, что не мыслит Венгрию без тесного союза с Советским государством, дал понять, что лучше его кандидатуры Москва не найдёт, что с ситуацией в стране только он в состоянии справиться.
Как мне рассказывали, беседа Микояна с Надем носила характер глубокого зондажа и завершилась обоюдным выводом о целесообразности взаимного сотрудничества. Но, как отмечали венгерские друзья, Надь часто говорил одно, а делал совсем другое»[63].
К личности этой, как считал Крючков, «роковой для Венгрии фигуры» мы ещё вернёмся. А сейчас — несколько слов о том, в какой обстановке приходилось работать сотрудникам посольства, которое оказалось, по существу, на осадном положении. Сначала — об одном эпизоде, о котором рассказал автору В. Н. Казимиров. В городе шла перестрелка, когда Андропов проводил планёрку. Неожиданно оконные стёкла с треском прошила пуля. Все находившиеся в кабинете, согласно инструкции, попадали на пол (одного Андропова это не смутило — он оставался сидеть), и Казимиров увидел, что срикошетившая обо что-то пуля лежит прямо перед ним. Он не растерялся и быстро положил её в карман — на память. Долго хранил её у себя, а спустя 20 лет подарил её Юрию Владимировичу в его день рождения.
И Крючков, и Казимиров отмечали одну важную черту Андропова: он доверял молодым сотрудникам. Когда начались первые демонстрации, он сразу же собрал всех, кто знал венгерский, и провёл с ними совещание. Чувствовалось, что для Юрия Владимировича оно было нелёгким. Задача, которую поставил посол, заключалась в следующем: любыми путями собрать как можно больше информации о настроениях людей, митингующих на улицах. Андропов считал, что, если посольство хочет иметь полную и объективную картину, оно не может полагаться только на спецслужбы. Тем более что накануне событий были расхождения в оценках происходящего: разведка оценивала перспективу более оптимистично, чем посол, который заранее предупреждал Москву о возможности уличного сценария развития событий (подчеркнём, что о «соревновательности» или соперничестве в той обстановке и речи не было — все друг другу помогали). Дело было рискованное, но каждый понимал его важность.
Сейчас Казимиров с улыбкой вспоминает о том, как сотрудники посольства шли в толпы митингующих. Но тогда было не до смеха. Тот же Крючков, в пошитых перед загранкомандировкой по московской моде широких брюках, с сохранявшимся акцентом, который не оставлял сомнений в национальной принадлежности говорившего, слишком мало напоминал венгра. Сам Крючков вспоминал, что знание венгерского языка позволяло вступать с венграми в разговоры, получать свежую информацию прямо из центра событий. Но хорошо, если перед тобой оказывался благожелательный собеседник —