их «под сукно» — в это время в Венгрии, как и в СССР, бурными темпами шёл процесс «демократизации». Нужны были мученики «за свободу и демократию», и венгры решили, что именно Надь подходит на роль национального героя.
Советская сторона отнеслась тогда к позиции ЦК ВСРП с полным пониманием, поскольку у неё к этому времени было большое количество своих новоявленных страстотерпцев и борцов против «тоталитарного режима» с сомнительными биографиями.
Осенью 1992 года Б. Н. Ельцин, поддерживая созданный ему имидж лидера российских демократов, который на Западе не пошатнулся даже после расстрела в октябре 1993 года Верховного Совета РФ, передал президенту Венгрии обширное досье, посвящённое драматическим событиям 1956 года. Несмотря на то что там было и немало неизвестных ранее документов, ничего принципиально нового оно не содержало. Но важен был жест, свидетельствующий о том, что ельцинское руководство России признаёт вину руководства СССР за то, что оно, введя в Будапешт войска, не позволило тогда Венгрии встать на путь «свободного развития». По существу, Россия в оценке венгерских событий полностью поддержала позицию западной пропаганды.
С тех пор ничего не поменялось.
Остаётся только надеяться, что не за горами то время, когда мы начнём уважать себя и свою историю.
Глава третьяСОРАТНИК АНДРОПОВА
За образцовое выполнение служебного долга в период венгерских событий Указом Президиума Верховного Совета СССР от 23 июля 1957 года В. А. Крючков был награждён орденом Трудового Красного Знамени. Высокая оценка работы начинающего дипломата в комментариях не нуждается. Заметим только, что сам Владимир Александрович считал, что ему крупно повезло: у Ю. В. Андропова, возглавлявшего посольство, было чему поучиться. Трудно заподозрить Крючкова в предвзятом отношении к Андропову. Его высокое мнение о руководителе посольства подтверждает такой авторитетный дипломат, как В. Н. Казимиров: «Не в укор другим начальникам, с которыми пришлось работать потом, Андропов был самым талантливым и сильным руководителем. Он отличался масштабом мышления, организаторской хваткой, полной самоотдачей в работе. Под его руководством наше посольство достойно выстояло в бурных будапештских событиях».
Юрий Владимирович сумел сплотить коллектив, организовать его работу даже в условиях фактической осады посольства, благодаря прежде всего своим личным качествам. Вызывали уважение его порядочность, самообладание и мужество (школа партизанского и подпольного движения в Карелии в годы Великой Отечественной войны не прошла даром), умение находить верные решения в экстремальных ситуациях, наконец, доброжелательность и простота в общении с подчинёнными.
Полагают, что грамотные действия Андропова во время мятежа, его оценки происходящего и принципиальная позиция, прежде всего в кадровых вопросах, которую приходилось отстаивать перед Москвой, невзирая на лица (вспомним хотя бы явные просчёты, допущенные Микояном, особенно выдвижение Имре Надя), в конечном счёте оценил и Хрущёв: в марте 1957 года Юрий Владимирович был назначен заведующим отделом ЦК КПСС по связям с рабочими и коммунистическими партиями социалистических стран[64].
Андропов не забыл про Крючкова и после возвращения Владимира Александровича в августе 1959 года из Венгрии пригласил его в свой отдел на должность референта. Кто-то считает: Крючков вытащил счастливый билет. Но, думается, сарказм здесь неуместен, тем более что исходит он от тех, кто продвижение по служебной лестнице рассматривает не иначе как лотерею, сложную, полную интриг игру, цель которой — любым способом переиграть конкурентов. Этим людям, видно, и в голову не приходит, что кто-то в своей жизни придерживается совсем иных, не столь примитивных норм поведения, исповедует иные нравственные принципы, а порядочные и грамотные руководители ценят в своих подчинённых прежде всего профессионализм, образованность, творческое мышление, чувство долга. По этим качествам они и судят, на что человек способен, есть ли у него перспектива роста. А то, что Андропов подходил к людям именно с такими, самыми высокими, мерками, сомнений не вызывает.
Именно поэтому попытки представить дело так, что Юрия Владимировича привлекали в Крючкове только его исполнительность и покладистость, — чистой воды домыслы, не имеющие под собой никаких оснований[65]. Да и «влезть в доверие» к Андропову было невозможно — он терпеть не мог неискренности, всегда чувствовал фальшь в поведении человека, а при первой попытке обмана рвал с ним всякие отношения.
Все, кто работал рядом с Андроповым, отмечают, что он с особым уважением относился к тем сотрудникам, которые имели собственное мнение и всегда отстаивали его перед руководством, не подпевали начальству. И не дай бог, если он замечал в ком-то приспособленчество или угодничество — такие люди просто переставали для него существовать. Вспоминая работу в Будапеште, В. Н. Казимиров рассказывал, например, что Юрий Владимирович умел увлечь коллектив, приучая людей к нестандартному мышлению. Одна из самых типичных его резолюций, адресованных подчинённым, — «Ваши предложения?». Знаком вопроса он пробуждал в сотрудниках инициативу, творческий подход к делу.
От ветеранов КГБ приходилось не раз слышать, что между Андроповым, когда тот возглавлял КГБ, и Крючковым, руководившим в ту пору Первым главным управлением Комитета (внешней разведкой), порой возникали серьёзные расхождения по принципиальным вопросам, которые иногда перерастали в бурные споры. Бывало, разногласия достигали такого накала, что «конфликтующие стороны» по две недели не разговаривали друг с другом. При этом больше горячился Андропов, пытаясь переубедить Крючкова, который отстаивал свою точку зрения до последнего. И если Юрий Владимирович оказывался неправ (бывало, конечно, по-разному), то в конечном счёте всегда признавал это.
Однако что в КГБ следует считать принципиальным вопросом, а что второстепенным, текущим? Как-то, тогда Крючков был ещё заместителем начальника Первого главного управления, в беду попал наш разведчик в Тунисе. Молодой парень допустил оплошность: пошёл на встречу с малознакомым человеком, не подготовив её должным образом и не предупредив руководство резидентуры. В результате был схвачен и оказался в тюрьме, где против него использовали меры самого грубого физического воздействия, даже расстрел имитировали. Но он мужественно выдержал все пытки, его удалось с большим трудом освободить, а в Москве с ним изъявил желание встретиться Андропов. Молодой сотрудник всё честно рассказал, не утаив своих ошибок. Но, несмотря на это, Юрий Владимирович в нетипичной для него жёсткой манере заявил, что ему нет оправдания и вряд ли целесообразно в дальнейшем его использовать в разведке.
Разговор на этом и закончился, но, оставшись с Андроповым наедине, Крючков выразил недовольство и тональностью разговора, который вёл председатель КГБ с разведчиком, и его решением. Но Андропов был непреклонен. Однако через несколько дней вернулся к этой теме: «Знаешь, я тут подумал ещё раз над всем этим делом и решил, что ты, наверное, прав: я действительно перегнул тогда в разговоре. Ты как-нибудь доведи до него эту мысль, но только так, чтобы он не воспринял это как полное прощение…»
Эта история может служить иллюстрацией характера повседневных взаимоотношений между Андроповым и Крючковым. Вместе с тем этот пример не означает, что Крючков был более либерален к сотрудникам, нежели Андропов. КГБ — не институт благородных девиц, и тот и другой в повседневной работе часто шли на жёсткие решения и меры, особенно если речь шла о потери бдительности, трусости или разгильдяйстве.
…Как знать, если бы не потрясения, обрушившиеся на нашу страну вскоре после смерти Юрия Владимировича, вероятнее всего, завершил бы Крючков свою карьеру со щитом, украшенным внушающей уважение надписью: «Сподвижник Андропова». Но финал оказался другим. Кабинет председателя КГБ ему пришлось сменить на тюремную камеру, а вместо заслуженных титулов и званий — нести бремя унизительных ярлыков и обвинений, свидетельствующих о мелкой мстительности недругов и разочарованной толпы. При этом фальшивым голосам отщепенцев-предателей вроде Гордиевского или Калугина подпевают не бывшие сослуживцы Крючкова, не профессионалы, прекрасно осведомлённые о его деятельности на всех этапах работы в КГБ, а люди, движимые исключительно личной неприязнью и даже нескрываемой ненавистью к человеку, попытавшемуся организовать последний заслон на пути разрушителей великой державы.
Конечно, после неудачного выступления ГКЧП в августе 1991 года, последовавших затем распада Советского Союза и ликвидации социалистического государства отвернулись от Крючкова и некоторые его бывшие коллеги, проявлявшие к нему прежде благожелательность или по крайней мере лояльность. Увы, не всем по душе человек после его падения или низвержения с пьедестала. Для многих подобный финал — это «счастливая» возможность дать волю чувствам и высказать, наконец, тщательно скрывавшиеся обиды, накопившееся недовольство, прятать которое втуне заставляло только одно — собственное малодушие, укоренившаяся привычка к чинопоклонению. Впрочем, всё это «не ново под луной».
Вспоминается Пушкин: «Толпа… в подлости своей радуется унижению высокого, слабости могущего»[66]. У Пушкина, подметившего эту не слишком благовидную особенность человеческой натуры, речь, как мы помним, идёт об изломах творческой судьбы художника. В нашем случае, когда объектом огульной критики и всевозможных наветов становится Крючков, преобладают стереотипы и штампы, порождённые неприятием человека прежде всего по политическим мотивам — человека коммунистических убеждений, преданного советскому строю, верного своему долгу. Именно это и вызывает в нём наибольшее раздражение — даже в тех случаях, когда политику пытаются оставить «за кадром». Н