Профессионалам хорошо известно, что подобного рода указания даются тем, кто уже согласился работать на спецслужбы, но не проявляет должной активности. Поэтому Крючков, предварительно посоветовавшись с заведующим Общим отделом ЦК КПСС В. И. Болдиным, поставил в известность о полученных сведениях Горбачёва.
Из воспоминаний Крючкова:
«Нужно было видеть состояние Михаила Сергеевича! Он был в полном смятении, никак не мог совладать со своими чувствами…
Горбачёв долго молча ходил по кабинету. «Неужели это Колумбийский университет, неужели это старое?!» — вдруг вырвалось у него (как видим, немало знал Михаил Сергеевич о своей «правой руке». — А. Ж.).
Спустя какое-то время Михаил Сергеевич взял себя в руки и, как всегда в таких случаях, начал искать не решение возникшей проблемы, а думать, как уйти от неё. «Возможно, с тех пор Яковлев вообще ничего для них не делал, — заглядывая мне в глаза, лепетал он, — сам видишь, они недовольны его работой, поэтому и хотят, чтобы он её активизировал!»
Видя всю нелепость таких рассуждений, он снова надолго замолчал, о чём-то напряжённо размышляя. «Слушай, — выпалил он вдруг с облегчением, — поговори сам напрямую с Яковлевым, посмотрим, что он тебе на это скажет».
Крючков вынужден был подчиниться — партийная и армейская дисциплина соблюдалась неукоснительно…
Яковлев, выслушав информацию Крючкова, потупил взор и погрузился в гробовое молчание-
Горбачёв своего согласия на дополнительное расследование не дал…
Нетрудно представить, какую истерику в «демократической» среде вызвала опубликованная Крючковым 13 февраля 1993 года в «Советской России» статья «Посол беды», в которой он подробно изложил историю с Яковлевым. Естественно, обвиняли его в наветах и клевете на своего духовного вождя. Тогда группа депутатов Государственной думы РФ обратилась в Генеральную прокуратуру с требованием начать расследование по этому вопросу. Но что можно было ожидать от этого ведомства, когда возглавлял его В. Г. Степанков, руководивший следствием по делу ГКЧП, одним из фигурантов которого был Крючков, и давно, несмотря на относительную молодость, научился в угоду вышестоящему руководству поворачивать закон «как дышло» (о чём разговор ещё будет)?
Дело было прекращено «из-за отсутствия состава преступления», однако утечка материалов в печать произошла. Из них стало ясно, что в ходе расследования начальник ПГУ Л. В. Шебаршин и заместитель начальника ПГУ Ю. И. Дроздов подтвердили, что в конце 1980-х годов в разведку действительно поступали сведения о недозволенных контактах Яковлева с представителями западных стран. Горбачёв, которого также допросили в прокуратуре, не отрицал, что Крючков ему докладывал о настораживающих сигналах в отношении Яковлева, однако, по его словам, «замысел Крючкова» состоял в том, чтобы «посеять недоверие к Яковлеву».
Добавим, что информацией по Яковлеву располагал и начальник Аналитического управления КГБ Н. С. Леонов, которому довелось готовить руководству Комитета подробную записку об антисоветской деятельности «архитектора» перестройки.
В ходе работы над настоящей книгой выяснился ещё один факт. Бывший сотрудник госбезопасности И. Н. Прелин, который к тому времени работал в Центре общественных связей, рассказал автору, что в феврале 1991 года во время служебной командировки в США также получил от своего агентурного источника информацию о предательстве Яковлева. Сведения были весьма убедительными и подтверждались соответствующей аудиокассетой. Прелин, как положено, о состоявшейся встрече с агентом доложил по команде. Однако опытный контрразведчик нашей американской резидентуры посоветовал ему не лезть в эту историю: слишком велико было опасение, что все члены руководящей верхушки, включая Крючкова, повязаны круговой порукой. Позднее выяснилось, что Владимир Александрович получил информацию, добытую Прелиным, своевременно.
Надо сказать, что в опасениях старшего товарища Прелина из контрразведки не было ничего необычного. Немного позднее, уже в тревожные дни августа 1991 года, автор встречался с одним из своих близких знакомых — сотрудником ПГУ КГБ. На вопрос, как реагируют на выступление ГКЧП разведчики, ответ был такой: «Мы не будем вмешиваться — пусть сами разбираются!»
Стремление дистанцироваться от того, что происходило в верхних эшелонах власти в начале 1990-х годов, было свойственно не только сотрудникам влиятельных и компетентных учреждений, но и широким массам населения. Люди не без оснований беспокоились, что в условиях противостояния непримиримых политических сил они могут оказаться «крайними» — лишь средством для достижения тех или иных целей, далёких от интересов народа.
И такие настроения после поражения ГКЧП в августе 1991 года и последующего распада СССР только усиливались. Показательны в этом отношении события осени 1993 года, когда был нанесён окончательный удар по советской власти. Руководитель общественно-политического движения «Трудовая России» В. И. Анпилов — в то время один из наиболее честных и авторитетных среди трудящихся Москвы лидеров — в своих воспоминаниях описывает, как он пытался убедить рабочих крупнейших заводов столицы — ЗИЛа, АЗЛК, «Серп и Молот» — поддержать тех, кто вышел на улицы, чтобы воспрепятствовать ельцинскому антиконституционному перевороту. «На наши призывы объявить забастовку, прийти поддержать Верховный Совет, — вспоминает Анпилов, — рабочие ЗИЛа отвечали руганью: «Ельцин, Гайдар, Руцкой, Хасбулатов — какая разница?! Они дерутся за власть, а нам кровь за них проливать? Пошли они все…»[145].
То, что придётся столкнуться с подобной, вполне прогнозируемой реакцией, здоровой части руководства государства, компартии, провозглашавшей превыше всех своих целей интересы народа, нужно было понять значительно раньше, а не в 1991–1993 годах, когда трагедия страны уже перешла в свою завершающую фазу. И действовать адекватно обстановке, а не плестись на поводу у псевдодемократов…
В декабре 1995 года органы прокуратуры вновь вернулись к «делу Яковлева», но только под странным углом зрения. 21 декабря газета «Правда России» опубликовала открытое письмо большой группы ветеранов КГБ А. Н. Яковлеву, поставив его в известность, что они располагают конкретными данными, свидетельствующими о его тесном сотрудничестве с американскими и канадскими спецслужбами. В то время они не назвали своих имён (сейчас мы можем сказать, что среди них был и упомянутый нами И. Н. Прелин), поскольку западные спецслужбы могли «вычислить» агентурные источники. В своём письме ветераны КГБ, в частности, предупреждали Яковлева:
«После публикации статьи В. А. Крючкова «Посол беды» некоторых из нас допрашивали в Генпрокуратуре России… Мы подтвердили, что в КГБ действительно поступала информация о ваших связях с американскими спецслужбами, но не стали вдаваться в детали. Во-первых, политическая ситуация в стране не располагала к подобной откровенности, да и поезд, как говорится, уже ушёл. К тому же у нас не было никаких сомнений, что под руководством Степанкова, многократно нарушавшего закон во время расследования «дела ГКЧП», Генпрокуратура будет делать только то, что ей прикажут ваши друзья и единомышленники в российском руководстве. Во-вторых, мы опасались за судьбу тех агентов, которые сообщили нам информацию, и обязаны были позаботиться об их безопасности.
Но теперь ситуация существенно изменилась. Некоторых наших агентов сдали, кое-кто умер, кое-кого удалось надёжно спрятать до лучших времён, и потому наша откровенность не может им навредить. Что касается разоблачительной информации, можете не обольщаться: ваши коллеги по стажировке в США не сумели её уничтожить. Давно известно: не горят не только рукописи, компроматы тоже не горят! Можете поверить нам на слово: в КГБ никогда и ничто не пропадало бесследно!..
Сейчас у нас появилась надежда, что справедливость всё же восторжествует, что наконец-то власти проявят живой интерес к деятельности «архитекторов» и «прорабов» перестройки, а следственные органы выслушают нас по существу вашего дела…»[146]
Но не тут-то было. Следственные органы в лице Главной военной прокуратуры 29 декабря того же года направили грозное предостережение главному редактору «Правды России» Г. Н. Селезнёву: сокрытие авторов письма «может образовывать признаки укрывательства особо опасного государственного преступления», предусмотренного соответствующими статьями Уголовного кодекса. А потому необходимо представить в Генпрокуратуру сведения об авторах опубликованного письма. О Яковлеве — ни слова.
Селезнёв ответил, что авторы готовы явиться по первому требованию прокуратуры для дачи свидетельских показаний, но только по уголовному делу, возбуждённому не против авторов, а против Яковлева. Они в этом кровно заинтересованы.
Опять всё было спущено «на тормозах». Но история свидетельствует, что за преступления, подобные тем, в которых Яковлева подозревали органы госбезопасности, рано или поздно приходится отвечать — у них нет срока давности…
Но вернёмся к октябрю 1988 года. Тогда, возглавив КГБ, Крючков столкнулся с широким кругом проблем, решение которых не представлялось возможным без отказа от устаревших форм и методов работы, без обновления и совершенствования деятельности по обеспечению безопасности Советского государства. Это вполне соответствовало основным задачам демократизации страны, выдвинутым в начале перестройки, — до тех пор, пока эти задачи не подверглись грубым извращениям и не превратились, по сути дела, в свою противоположность.
На первый план выдвигался вопрос об укреплении связей КГБ с общественностью, о преодолении негативного отношения к Комитету госбезопасности отдельных групп населения, прежде всего значительной части интеллигенции. Вполне понятно, что звучавшие требования полной гласности в работе органов госбезопасности были довольно нелепы: с одной стороны, они шли от наивного представления о тех задачах, которые решал КГБ,