и задачи. «Оставляю их на ваше со Скоковым усмотрение, — ответил председатель КГБ. — Цель состоит в обмене мнениями для лучшего взаимопонимания. Контакт рассматривайте как рабочий, а меня информируйте лишь тогда, когда сочтёте необходимым».
Мы встречались со Скоковым два-три раза в месяц, обычно вечером. Скоков произвёл на меня впечатление достойного и озабоченного судьбами государства человека, хорошо разбиравшегося в вопросах внутренней и внешней политики, не говоря уже об экономике. Вскоре у нас сложились хорошие отношения, позволявшие отлично понимать друг друга»[192].
Автору приходилось не раз слышать от довольно осведомлённых людей, с которыми он общался в процессе подготовки книги, о том, что у Крючкова с Ельциным были и конфиденциальные встречи. По крайней мере одна — она, по их сведениям, состоялась в середине августа 1991 года, накануне поездки Ельцина в Казахстан. Веских подтверждений этому автор не нашёл, но в том, что такая встреча действительно могла состояться, нет ничего предосудительного. Было бы удивительно, если бы два руководителя такого ранга между собой не общались.
Не секрет, что в поисках мер по предотвращению распада СССР Крючков и его соратники были готовы пойти и на определённые компромиссы с Ельциным, рассматривая в то время последнего как меньшее зло в сравнении с Горбачёвым и его ближайшим окружением в лице Яковлева, Шеварднадзе, Медведева и прочих «архитекторов» тотального развала страны.
Можно допустить (правда, с трудом в это верится), что Хасбулатов, которому ГКЧП до сих пор представляется в виде ужасного монстра, которого он, Хасбулатов, пронзает копьём, и не знал о контактах между Крючковым и Ельциным. Но уж наверняка он знал о том, что в течение 19–21 августа они несколько раз разговаривали по телефону. Звонили Крючкову в эти дни и Силаев, и Бурбулис. И в каждом разговоре Владимир Александрович успокаивал собеседников: «Никакого штурма «Белого дома» не будет и быть не может». (На самом деле миф о предстоящем «штурме» был выдуман российскими руководителями для того, чтобы распалить воображение «защитников» «Белого дома».)
Но одной только темой безопасности российского руководства эти разговоры не ограничивались. Обсуждались и вопросы, связанные с обеспечением нормальной жизнедеятельности Москвы в условиях чрезвычайного положения, с мерами по сохранению спокойствия и правопорядка в городе.
С целью налаживания нормальных контактов с российским руководством предполагалось ещё утром 19 августа направить в Архангельское для переговоров с Ельциным премьер-министра Павлова, а с ним — ещё одного-двух представителей ГКЧП. Тем самым подчёркивались и серьёзность планов Государственного комитета по чрезвычайному положению, и отсутствие у него каких-либо агрессивных намерений. Не исключался и такой вариант: для того чтобы предотвратить возможный саботаж действий ГКЧП со стороны Ельцина и людей из его ближайшего окружения, отправить их на несколько дней в гостевой дом охотхозяйства «Завидово». Ни о каких жёстких действиях против них, тем более аресте, речи не шло.
К несчастью, Валентин Сергеевич Павлов серьёзно заболел (давление — 220, аритмия; в таком же состоянии на следующий день он был госпитализирован), о чём Крючкову доложили слишком поздно — время было упущено: Ельцин и его окружение выехали из Архангельского в Москву. Подчеркнём — беспрепятственно. Дальнейший ход событий показал, что это был первый и наиболее серьёзный сбой в действиях ГКЧП.
Всё это время, с раннего утра, в ожидании прибытия делегации ГКЧП в Архангельском дежурило подразделение группы «Альфа» во главе с генералом Карпухиным, которому было поручено обеспечивать безопасность встречи. Не исключались и провокации, хотя «Альфа» о целях своего присутствия поставила в известность охрану Ельцина. Естественно, знал об этом и президент РСФСР. И тем не менее этот эпизод стал предметом многочисленных спекуляций. Распускались слухи о том, что готовился якобы арест российского руководства, что планировались не только «захват», но даже и физическое уничтожение Ельцина, для чего якобы ещё накануне готовилась «встреча» на аэродроме Чкаловский. Почему именно там, под Щёлковом, когда известно, что самолёт с Ельциным, прилетевший из Алма-Аты, благополучно сел, как и планировалось, во Внукове-2, и главный пассажир, естественно, спокойно доехал до дома? Никто на этот вопрос ответить автору не мог.
Заметим, если бы ГКЧП намеревался действительно арестовать Ельцина, то мог бы сделать это в течение 19–21 августа несколько раз, причём без всякого шума.
Почему же российское, а вместе с ним и московское руководство встало на путь жёсткой конфронтации с ГКЧП?
Утром 19 августа, ещё до оглашения документов ГКЧП, по телевидению и радио было зачитано заявление председателя Верховного Совета СССР Лукьянова, посвящённое наиболее болезненной проблеме, которая, как мы уже знаем, послужила толчком к выступлению ГКЧП, последней каплей, переполнившей чашу терпения. Заявление было подготовлено ещё 16 августа, сразу же после того, как в печати был обнародован подготовленный к подписанию в обход высших органов власти страны и общественности проект Договора о Союзе суверенных государств. Было подчёркнуто, что в нём не нашли отражения результаты всенародного референдума и полностью проигнорированы принципиальные положения нового Союзного договора, которые были в основном одобрены Верховным Советом ранее, 12 июля 1991 года.
В заявлении напоминалось, что «Верховный Совет СССР признал целесообразным предусмотреть в проекте Союзного договора наличие в СССР единого экономического пространства, единой банковской системы и закрепления за Союзом собственности, необходимой для его нормального функционирования как федеративного государства. Особо было оговорено требование установления самостоятельных налоговых поступлений в союзный бюджет…
Исключительно серьёзное внимание уделил Верховный Совет СССР прекращению так называемой «войны законов», на деле означавшей вопиющее беззаконие. В связи с этим для включения в Договор была предложена норма, не допускающая приостановления Союзом ССР республиканских законов, а республиками — союзных законов, и предусматривающая разрешение возможных споров путём согласительных процедур или решениями Конституционного суда СССР. Несмотря на то, что это предложение было поддержано виднейшими советскими юристами, оно также не нашло должного отражения в тексте договора, подготовленного в Ново-Огарёве».
Все эти проблемы требовали серьёзного обсуждения на сессии Верховного Совета СССР, а затем — и на Съезде народных депутатов страны. «Без этого такой наиважнейший для судьбы нашего государства документ, как Союзный договор, не сможет в полной мере выражать волю советского народа о сохранении Союза ССР — великой державы, призванной служить интересам граждан всех национальностей и оказывающей серьёзнейшее воздействие на международную обстановку во всём мире».
Кстати, за это своё заявление Лукьянов, который не был членом ГКЧП и никакого участия в его работе фактически не принимал, оказался за решёткой. Но это ещё были только первые шаги крепнущей российской «демократии» по устранению со своего пути политических соперников методами сталинского террора, который они на словах так яростно осуждали…
Ни в одном документе ГКЧП, ни в одном его действии не было и намёка на борьбу за власть. Но политическая игра, которая велась командой Ельцина, рассчитывавшей 20 августа получить «вольную» и свободно выйти из СССР, оказалась на грани провала. Нет никакого сомнения, что не случись ГКЧП, они уже тогда бы осуществили свой замысел и мы получили бы «Беловежскую Пущу» не в декабре, а в августе.
В этом — ключ к пониманию того, почему меры ГКЧП встретили такое ожесточённое сопротивление ельцинистов. Ничего подобного тому, что мы увидели в августе в Москве, больше нигде не наблюдалось. Даже в наиболее проблемных республиках и регионах создание ГКЧП получило позитивные отзвуки. Так, президент Грузии З. Гамсахурдия уже 19 августа вывел из Тбилиси свою так называемую «национальную гвардию», объявив о намерении не обострять и без того сложную обстановку в стране. В этот же день армянские боевики освободили всех захваченных ранее (28 человек) военнослужащих внутренних войск МВД СССР, выполнявших задачи по предотвращению межнациональных конфликтов.
В ГКЧП предполагали, что «демократическими» силами наверняка будут организованы акции протеста в Ленинграде. Крючков на этот счёт дал жёсткую установку начальнику Ленинградского УКГБ генералу А. А. Куркову — не мешать и не предпринимать никаких ответных действий. Митинг в городе прошёл 19 августа и завершился без эксцессов, а к вечеру 20 августа обстановка окончательно стабилизировалась.
И только в Москве, где хорошо знали позицию ГКЧП: никакого противостояния и «контрмитингов» с непредсказуемыми последствиями, — пошли по пути провокаций, пытаясь довести ситуацию до взрыва.
Надуманная версия борьбы ГКЧП за власть представляет собой старый воровской приём: хорошо известно, кто громче всех кричит: «Держи вора!» Как сказал по горячим следам августовских событий один из журналистов, выносить членам ГКЧП обвинение в «заговоре с целью захвата власти» — это примерно то же самое, что обвинять коньяк «Наполеон» в бонапартизме.
Все члены Государственного комитета были людьми самодостаточными, и никто из них не страдал комплексами неполноценности, порождающими неуёмную жажду власти. Например, В. А. Крючков, ставший по воле обстоятельств одной из центральных фигур «заговорщиков», до августа 1991 года дважды подавал Горбачёву заявления об освобождении от должности председателя КГБ и дважды получал отказ. Если в чём и лукавил при этом Владимир Александрович, так это в том, что в качестве причины, побуждавшей его просить об отставке, указывал состояние здоровья. Хотя оно и на самом деле не отличалось крепостью, нежелание Крючкова занимать высокий и ответственный пост было вызвано прежде всего политикой Горбачёва, его постоянными метаниями, лишавшими каких-либо перспектив страну, а с ней — и государственные институты, в том числе Комитет государственной безопасности, служивший надёжным щитом социалистического государства.