Экспериментальные работы масляными красками, подобно графическим, слагаются в серии; большинство из них имеет самостоятельное художественное значение, независимое от тех подготовительных и учебных целей, которые ставил перед собой художник.
Между 1927 и 1931 годами Лебедев исполнил небольшую серию живописных этюдов, изображающих обнаженную натурщицу с гитарой; этюды непосредственно примыкают к описанной выше серии рисунков на ту же тему.
Чисто формальный характер живописных этюдов Лебедева подчеркнут самой постановкой художественной задачи. Критика 1930-х годов справедливо отмечала, что не может быть и речи о сюжетно-бытовом осмыслении его работ. «Это не женщина, собирающаяся играть на гитаре и почему-то раздетая, — писала В. Н. Аникиева, — а контраст мягкого живого тела с его разнообразием объемов и гладкого фанерного предмета — гитары. Ведь характерно, что гитара дана тоже как бы обнаженною, без струн, только остовом, склеенным, но недоделанным мастером. Точнее было назвать этюд не „Женщина с гитарой“, а „Женщина и гитара“»[62].
97. Женщина с гитарой. 1930
Среди этюдов этой серии есть произведения высокого мастерства. К их числу принадлежит «Женщина с гитарой» из собрания Государственного Русского музея (1930).
При всей своей внешней несхожести с кубистической конструкцией «Женщина с гитарой», подобно портрету Надеждиной и некоторым другим лебедевским работам того же периода, сохраняет и развивает принципы кубизма в композиционном решении и в построении пространственных планов. Однако кубизм выступает здесь уже в скрытом виде и не входит в противоречие с живописным реализмом. Сопоставляя нежные текучие очертания нагого тела и жесткие грани полированного деревянного инструмента, обостряя контрасты форм, художник объединяет их при помощи цвета. Этюд написан в тонко разработанной розовато-серой тональности, излюбленной Лебедевым в ту пору.
98. Портрет М. М. Штерн с мандолиной. 1927
Таким образом, воспроизводя в этюдах реальный облик предметного мира, Лебедев продолжал использовать в своей живописи отдельные композиционно-структурные и пространственные мотивы, восходящие к системе кубизма. Близость к традиции Брака и Пикассо особенно заметна в обширной серии натюрмортов с гитарой, над которыми художник работал в течение трех лет (1930–1932). Ассоциации с левой французской живописью казались здесь настолько очевидными, что даже вводили в заблуждение некоторых крупных художественных критиков. И. Э. Грабарь замечал, что у Лебедева «такая острота восприятия, зрительная и художественная память, верность глаза <…> что у него нет соперников в области мимолетных впечатлений и зарисовок не только у нас, но и в целой Европе». Грабарь выражал досаду и сожаление, что «обладая таким редчайшим даром видеть и схватывать жизнь, он [Лебедев. — В. П.] сам от себя бежит, надевая на себя лево-парижскую маску в подражательных натюрмортах»[63].
99. Гитара и мак. 1930
Между тем едва ли было правильно характеризовать натюрморты с гитарой как подражательные и не замечать, с каким острым своеобразием сочетаются в них изощренные приемы европейской живописи и традиции народного творчества, Брак и старая петербургская вывеска, Пикассо и русский лубок. Именно в этих натюрмортах Лебедеву удалось осуществить соединение новейшей западной эстетики с исконным национальным художеством, когда-то прокламированное русским искусством 1910-х годов. Под «лево-парижской маской» отчетливо различаются черты русского художника.
Самобытные, притом совершенно неожиданные особенности раскрываются и в эмоциональном содержании лебедевских натюрмортов с гитарой.
На небольших холстах изображаются маленькие предметы — детская кустарная гитара, то продолговатая желтая с наклеенной на ней картинкой, то кургузая розовая с черным грифом. Только в трех натюрмортах — настоящая гитара. Рядом с гитарой иногда поставлена стеклянная вазочка, или яблоко, или розовый бумажный цветок, или лубочная картинка, или папиросная коробка, или голубой игрушечный буфетик.
100. Натюрморт с гитарой. 1930
Способность Лебедева иронизировать даже в бессюжетном жанре натюрморта может показаться почти парадоксальной. Ирония, на которой держатся политические плакаты и серии сатирических рисунков, утверждается и в станковой живописи как существеннейшая часть миропонимания художника.
101. Натюрморт с гитарой и лимоном. 1930
Эту характерную особенность отмечала еще критика 1930-х годов. В неизданной монографии о Лебедеве Аникиева писала: «Нужно быть очень сухим, догматичным человеком, чтобы натюрморты с гитарой воспринимать как решение абстрактных задач. Каждый из этих натюрмортов — маленький мир, живой своей конкретностью, забавный своей неожиданностью, то смешной, то лиричный, то с легким оттенком веселой иронии <…> Каждый из натюрмортов серии своеобразен, говорит своим живописным языком, по-своему эмоционально заряжен. Здесь нет ни строгой классичности сезанновского мира вещей, ни эстетизирующего восприятия „Мира искусства“ <…> И не кажется ли дерзко-задорным натюрморт с гитарой и буфетиком, где из-за голубой игрушки выглядывает розовый бумажный цветок, и нет ли тонкой иронии в натюрморте с веточкой рябины, так нелепо приложенной к яблоку, с трудом помещающемуся в несоразмерно маленькой вазочке. И разве всё это не ближе по простоте и непосредственности восприятия старой вывеске, подносу, лубочной картинке, чем Браку с его натюрмортами тоже с гитарой. Не будем преувеличивать — отрицать влияние Брака, близкого творческому методу художника, но не правильнее ли будет предположить, что через Брака художник подошел к тому истоку, который традиционен для русской художественной культуры и к которому у художника-реалиста искони была тяга <…>
102. Натюрморт с гитарой и фарфоровой кошкой. 1930
Однако ошибочен был бы наш путь, если бы мы искали в работах Лебедева стилизацию под лубок. Их подлинная культура вскрывается сложнее и тоньше. Простота и четкость формы, которую мы знаем в вывеске, звучность цвета, связанность предмета и фона, которую дает нам старый кустарный поднос, — эти элементы в скрытой форме заложены в натюрмортах Лебедева и прежде всего в их цветовой организации <…>
103. Девушка в красной майке. 1933
Натюрморт с гитарой, лимонами и раковиной может служить образцом блестяще проведенной работы по организации живописного пространства. Цвет и его кладка, а не воздушная или линейная перспектива, строит пространственные колебания предметов в пределах очень узкого, как бы зажатого между двумя параллельными плоскостями, расстояния — ощущение, близкое вывеске <…> По цветовому ключу (в данном случае холодно-желтый цвет лимона и тепло-желтый гитары) развертывается в узком диапазоне пространственная градация желто-коричневых и серо-черных тонов <…> Материальное ощущение вещи здесь проведено с максимальной напряженностью: легкость веточки противопоставляется тяжелой, шероховатой поверхности лимона, корявая фактура лимона — полированной поверхности гитары. Кладка краски проведена с большим богатством и разнообразием приемов, напоминающим искания художника в „Прачках“, причем фактура здесь органично связана с материалом и служит тем же задачам передачи живописного пространства. Кубистический метод — исчерпать диссонансы — в скрытом виде лежит в мастерском сопоставлении разнообразных форм: изогнутой формы гитары, мягких складок ткани, причудливой формы раковины, округлого лимона и хрупкой ветки»[64].
Превосходный анализ, сделанный Аникиевой, быть может, следовало бы лишь дополнить указанием на то, что в колористическом решении натюрмортов с гитарой нарастают декоративные тенденции, которых не было заметно столь явно ни в ранней беспредметной живописи Лебедева, ни в его первых портретах, ни в этюдах серии «Женщина с гитарой». Эти тенденции свидетельствуют об отходе от некоторых важнейших принципов кубизма, поскольку в ортодоксальном кубистическом построении декоративный момент играет лишь подчиненную роль. Цветовая гамма, использованная в натюрмортах, разнообразнее и богаче той, которую художник применял в более ранних работах. Отныне он уже не ограничивает свою палитру розово-серыми и коричневыми тонами, не избегает локальных цветовых пятен, нередко подчеркивая интенсивные контрасты темного — и светлого. Полихромия превращается в декоративную гармонию, гораздо более близкую к Мане и импрессионистам, нежели к Браку.
В том же 1930 году Лебедев выполнил в технике акварели серию натюрмортов, изображающих фрукты в плетеной корзине.
Живописно-декоративные тенденции вырастают и обостряются здесь еще заметнее, чем в натюрмортах с гитарой. Если в работах масляными красками художник, исходя из эстетических принципов кубизма, стремился сохранить ощущение предмета и передать его конструкцию, то в акварелях предмет почти неуловим; он растворяется в светопространственной цветовой среде, утрачивает контурные очертания и превращается в живописную материю. Стягивая темные пятна к центру листа и высветляя края композиции, Лебедев создает как бы вибрирующую светоцветовую поверхность. В этом мерцании колорита находит выражение своеобразный лиризм художника.
Критика тридцатых годов расценивала лебедевские натюрморты как «мастерские, но камерные вещи, значение которых, в сущности, ограничено рамками профессионализма»[65]. К той же точке зрения склонялся тогда и сам художник. Ему казалось, что его работы представляют собой лишь ряд учебных штудий, нужных в процессе подготовки будущей картины. А между тем никогда еще колористическое дарование Лебедева не поднималось так высоко, никогда еще его живописное мастерство не достигало такой изощренности. В исторической перспективе становится всё более очевидно, что натюрморты начала 1930-х годов знаменуют вершину его станковой живописи.