Наконец, необходимо отметить еще специальную сторону психической деятельности М., имеющую выдающееся значение для своеобразия его творчества. Это – необычайная ритмическая одаренность М. при полном отсутствии всякой музыкальности. (М. был лишен совершенно музыкального слуха и сильно фальшивил, когда пытался петь.) Ритмичность, такт, скандирование составляют одну из наиболее характерных черт его поэзии (по-видимому, М., главным образом, воспринимал шумы, стуки).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Со стороны соматики. Атлетическое телосложение по Кречмеру[133].
Со стороны психики. Шизоидность (резкость, разорванность течения психических процессов, неумение устанавливать внутренний контакт с людьми).
Эпилептоидность (перераздражимость, импульсивность, экспозивность). Как признак эпилептоидности можно рассматривать также леворукость.
Тревожно-мнительная конституция, отмечающаяся также и в наследственности (сестры, отец, тетка по линии отца).[134]
Автор этого характерологического очерка о Маяковском – сотрудник иститута мозга, невролог и психолог Григорий Израилевич Поляков (1903–1982) Основная работа над очерком велась им, как это видно из датированных приложений, в 1933–1936 гг. Окончательный текст относится, очевидно, ко второй половине 1930-х гг.
Материалы психологических исследований Г.И. Полякова ранее (по другому экземпляру машинописи) были опубликованы в книге: Спивак М.Л. Посмертная диагностика гениальности: Эдуард Багрицкий, Андрей Белый, Владимир Маяковский в коллекции Института мозга (материалы из архива Г.И. Полякова). М.: Аграф, 2001. С. 315–474. Помимо характерологического очерка (текст которого в основном совпадает с публикуемым) в книге М. Спивак приводится написанный Г.И. Поляковым биографический очерк о Маяковском и другой, беллетризированный, вариант характерологического очерка. Настоящая публикация, по материалам ГММ, в свою очередь, включает тексты, не входившие в книгу М. Спивак.
В приложении приводятся записи бесед, послуживших Г.И. Полякову основой для очерка о В.В. Маяковском. Все тексты машинописные, находятся в рукописном отделе ГММ.
Приложение
Беседа с Л. Кассилем (проведена в 1935 г.)
Большая находчивость на эстраде и небольшая находчивость в жизни. Сильно преображался при выходе на эстраду. В своих репликах нападал с совершенно неожиданной стороны, так что невозможно было их предвидеть. «От великого до смешного один шаг». Его остроумие было не по существу, а по первой попавшейся в глаза подробности (необычайная находчивость в схватывании подробностей). Был неиссякаем в своем остроумии. Но после выступлений бывал совершенно выдохшийся.
К деньгам относился очень небрежно.
Всегда таскал с собой кастет, очень любил оружие.
Читал на интимных читках стихи так же, как на эстраде.
Когда был на эстраде, был храбр (случай с пожаром на радиостанции им. Попова).
Был очень нежен и сентиментален (лечил Кассилю зубы).
В личной жизни не был груб, и его шутки носили добродушный характер. Был очень отзывчив (случай с Альмой).
Был очень злопамятен. Последние полгода перед смертью, до выставки, стал неузнаваем. Появилась апатия: «мне все страшно надоело», «свои стихи читать не буду – противно», стал еще более обидчив, мнителен, жаловался на одиночество: «девочкам нужен только на эстраде». «У Вас была женщина, которой не было бы противно взять в руки Ваши грязные носки? – счастливый человек». Был очень озлоблен на всех за выставку. Перессорился со всеми.
Последний год перед самоубийством – стал хрипнуть, говорил: «для меня потерять голос то же, что потерять голос для Шаляпина».
Была «сумасшедшая, дикая впечатлительность», был чрезвычайно чувствителен «к спичке», был очень чувствителен к похвале, мог при этом смутиться. Мог часами сидеть и отдыхать. Никогда не был похабен или циничен. Одна женщина передавала, «что М. как любовник не представлял большого интереса». Был очень влюбчив.
«Был большой ребенок» (история о том, как наврал про угощение Поля Морана[135] на деньги, которые проиграл в карты). Был очень непосредственен. В то же время был временами молчалив, бывал замкнут, уходил в себя.
Была привычка щелкать зубами.
Необычайно богатая ассоциативная деятельность «ездил за одним словом на Таганку». Работал очень тщательно. Сначала подбирал в уме, потом записывал отдельные отрывки. Почти со всеми был на «вы», что Кассиль объясняет его особенной корректностью, «джентельментством», «амикошонства» не терпел. Был необычайный вкус во всем. Был очень чувствителен к пошлости.
Телеграмма о том, чтобы исправить строфу – характеризует тщательность работы.
Был необычайно работоспособен, фактически всегда выступал, не отдыхая подряд много лет.
Бросался деньгами направо и налево и в то же время мог терпеливо ждать сдачи 15 копеек.
Был человек с необычайно большим внутренним напряжением, был всегда как бы под давлением. Всегда был как бы в мобилизованном состоянии, «мог всегда сесть работать». Всегда был углублен в себя, в свои творческие мысли. Всегда очень интересовался реальной жизнью. Принимал интересы революции к сердцу, как свои собственные, поэтому был искренно революционен в своих стихах. (Случай с тем, как заинтересовался новым трамваем). Был обеими ногами, всей ступней на земле. Космичность была свойственна первоначальному периоду его творчества, когда находился под влиянием Уитмена, а также потому, что любил гигантские масштабы. В этом отношении эпоха гармонировала с его внутренней сущностью. «Гигантизм был у него в крови».
Производил первое большое, поражающее впечатление на людей, даже незнакомых. Туловище было сравнительно более длинное, чем ноги. Сидя был огромен, вследствие этого (длинное туловище)[136].
Был свойственен взгляд несколько в сторону. «Была страшная сила взгляда». В глазах чувствовалось сильное напряжение. Очень охотно жестикулировал ртом и массивной нижней челюстью, перекатывал папиросу из одного угла рта в другой. Очень сильная складка бровей. «Шел как хозяин по земле», видел все насквозь.
Читать книги не любил, из-за отсутствия интереса. Интересовался больше всего живой жизнью, революцией. Интерес, заинтересованность вообще играли необычайно большую роль в его поведении.
Насчет попыток к самоубийству ранее Кассилю ничего не известно. Самоубийство для всех было полной неожиданностью[137].
Был человек больших неожиданностей. Всегда был под влиянием очень больших настроений. Страшно обижался на недостаточное внимание к нему со стороны властей. Очень любил славу. (Выступление в Большом театре, где читал последнюю часть поэмы «Ленин». Очень характерно, что приехал домой в очень дурном настроении, вследствие того, что произошло недоразумение на Театральной площади из-за такси. Весь вечер говорил только про это, совершенно забыв о своем триумфе.) «Все окончания нервов были как бы выведены наружу»[138]. Чрезвычайно сильно затрагивал любой мелкий факт и сейчас же действовал очень сильно на его настроение соответственным образом.
Одновременно работал над несколькими темами: одна ведущая, большая – поэма; другая злободневная[139]. Носил с собой две-три записные книжки. «Кассиль. Возьмите таксиль…»
Эрудиции большой не было.
Была очень большая актерская одаренность (например, когда играл в кино).
Всю жизнь мечтал играть Базарова из «Отцов и детей». Тип Базарова очень импонировал Маяковскому[140].
Делал из спичек портрет Максима Горького. Был очень художественно одарен.
Саму по себе природу, по-видимому, не любил. Любил походить по лесочку, пострелять.
Очень любил вообще посылать телеграммы, больше, чем писать письма. Очень живо переносил общественное в личное.
Сексуальных извращений, по словам Кассиля, не было.
Особый интерес для нас представляет текст Николая Асеева, который, по словам Б.Л. Пастернака в «Охранной грамоте», выбрал не совсем тот путь, что ее автор. Как из вестно, Н. Асеев написал и получившую Сталинскую премию поэму «Маяковский начинается», и две не опубликованных при его жизни вещи: отрывки из «Поэмы о ГПУ» и заготовки к пьесе «Маяковский и Достоевский».
Таким образом, текст 1936 г., приведенный Г.И. Поляковым, с одной стороны, написан гарантированно после сталинской характеристики Маяковского, и за несколько лет до «Маяковский начинается», с другой.
Беседа с Н. Асеевым от 24 сентября 1936 г
Большая законспирированность в отношении своей биографии: не любил вспоминать, разговаривать о прошлом.
Резкая разница между домосковским периодом жизни и московским. Случайная смерть отца подействовала ошеломляюще.
Стремление в детстве быть в более взрослой среде (сам тоже был более рослый). Стремление к верховодству. В юности (с 1905 г.) были большие интересы к политической литературе. Просил сестру выслать ряд политических книг. Дневники ученические: до 1905 г. шел в числе первых, после 1905 г. – двойки и тройки.
В Москве в 15 лет был агитатором Краснопресненского района. В деле охранки указан более взрослый возраст (18 лет), чему соответствовало и физическое развитие.
Тюрьма поставила перед ним вопрос ребром: что делать дальше, выбрать ли революционную деятельность или учение.
До встречи с Бурлюком были примитивные вкусы в искусстве.
Смена природы в течение детства и дальнейшей жизни.
Купил сестре Л.Ю. Брик, в которую был ранее влюблен, сразу несколько корзин цветов (гиперболизм).
По мнению Асеева, считал, что конспирация необходима и в искусстве