1
Новгород Великий стоял на Великом речном пути из варяг в греки, а потому начальник разведки великого князя Киевского Свирид давно оборудовал здесь лодочные подставы, где всегда наготове были свежие гребцы, битюги для провода караванов тягой вдоль низового берега, лошади для связи и ловкие всадники. Еще до начала пиршества в честь Английской королевы послал Свирид в Киев гонца — своего любимца Безымянного, который к тому времени уже вполне оправился от раны. Но об этом никому не сказал, даже побратиму, потому что Мономах был весь погружен в безбрежный и бездонный океан первой любви: его занимали только общение с Гитой, беседы с Гитой, мечтания о Гите.
После Новгорода Великого шхуна Мирослава медленно пробиралась протоками и волоком из одной речной системы в другую.
Пасмурное затишье сменилось холодными ветрами, ветра — моросящими дождями, а шхуна все никак не могла выбраться из второстепенных озер и речек, все никак не могла прорваться хотя бы к Смоленску, где можно было бы и обогреться, и просохнуть.
И — как назло — на последнем волоке к Днепру истрепанная предыдущими трудностями шхуна дала течь. Требовался ремонт, и немалый, о чем Мирослав и доложил Мономаху.
— Далеко ли до Смоленска, Мирослав?
— Порядком, князь. Пешком не дойдете. Здесь скучать придется.
А Мономаха томило острое желание как можно скорее добраться до Смоленска, встретиться с ведуном кривичей, поведать ему, что предсказание сбылось, и познакомить князя Воислава с Гитой. И Владимир вызвал к себе Добрыню.
— Вместе с Ратибором раздобудь тайно коней — для нас и для королевы.
— Зачем? — насторожился Добрыня.
— Помчимся в Смоленск.
— Так коляска нужна, великий князь. Для ее величества и ее дам.
— Дам привезут позже. А королева верхом скачет лучше меня.
Добрыня отчаянно замотал головой:
— Я ничего не понял и даже не слышал. Я отвечаю за вашу левую…
— Ну и отвечай.
— А если Свирид узнает?
— Ни слова Свириду!
— А если на врагов нарвемся?
— Это — повеление!
Добрыня примолк.
— И Ратибору — без подробностей.
Добрыня молча кивнул и пошел тайно раздобывать коней. Он по-прежнему упрямо считал, что Ратибор непременно где-то и как-то нашумит, а потому решил отправиться на поиски в одиночку.
Кони разведчиков Свирида были Добрыне недоступны, как и сами разведчики, связываться с которыми было небезопасно.
Оставались битюги, что помогали на волоках, а теперь остались безработными, поскольку шхуна Мирослава нуждалась в ремонте.
Добрыня долго искал их. И в конце концов нашел. Они вольно паслись на сочных прибрежных лугах в низине.
Седел на лошадях не было, поскольку они им и не полагались, но уздечки были, и Добрыня поймал четырех коней и доставил их Мономаху.
— Ваше повеление исполнено, великий князь.
— Они же не оседланы!
— Доедем, — рассмеялась Гита. — А заодно проверим, каков из вас всадник, мой рыцарь.
— Тогда — по коням!
Гита, Мономах, Добрыня и прибежавший впопыхах Ратибор уселись на коней.
— Ваше величество, а как же я? — крикнула в растерянности личная горничная королевы.
Мономах оглянулся:
— Что, коня не хватает?
— Не беспокойтесь, мой рыцарь, — Гита улыбнулась. — Будьте любезны, граф, захватите и мою горничную.
Ратибор посопел, подумал. Потом решительно подхватил горничную королевы и усадил ее впереди себя.
— Я упаду!.. Упаду!.. — закричала горничная.
— Держись за шею графа!.. — весело крикнула ей королева.
Поняв, что спасать ее никто не собирается, девушка чудом извернулась и крепко обхватила Ратибора за шею.
— Голову пригни! Голову!..
Горничная пригнула голову, и тут же, как в свое спасение, впилась губами в шею Ратибора.
Так они и прибыли в Смоленск. Впереди — Смоленский князь Мономах вместе с королевой Гитой, следом за ними — Добрыня, а позади — Ратибор, к которому прилипла перепуганная горничная, продолжавшая осыпать Ратибора поцелуями, к бурному веселью высыпавших на улицу смолян.
2
У дворца Воислава спешились и направились в Главную палату. Ратибор все никак не мог отделаться от прилипчивой горничной, боясь причинить ей боль, поскольку получил повеление самой королевы, а потому и протащил девушку на руках через весь дворец и так, на руках с нею, и ввалился к ведуну.
— На руках девушку втащил? — недовольно сказал Добрыня. — Вот теперь и женись на ней, что же еще остается.
— А ведь и правильно, — усмехнулся Мономах. — Опозорил девицу.
— Отлепите ее от меня, — начал было Ратибор. — Она на коне еще…
— Женись, — сказал Мономах. — И свадьбу здесь справим.
— Я…
— Вот если девица откажется…
Гита что-то шепнула Мономаху на ухо, и Смоленский князь весело рассмеялся.
— Она не откажется стать графиней! Так что не надейся.
— Да на что она мне…
— Это повеление!
Ратибор уныло вздохнул.
Князь кривичей рассмеялся:
— Оженю по славянскому обряду!
Их оженили и впрямь по древнему обряду кривичей. Велели взяться за руки, трижды обвели вокруг огромного тысячелетнего дуба в сопровождении «родителей» (роль родителей взяли на себя королева Гита и Владимир Мономах) и объявили мужем и женой. Тем дело и кончилось.
Конечно же, то была шутка, и все это так и восприняли. Как повод для веселого пира. Не больше. Все — кроме Ратибора, старательно исполнявшего повеление Мономаха, и девицы горничной, которой очень уж хотелось стать графиней.
Пока готовились к пиру, королеву Англии Гиту и принца Великого Киевского княжения Владимира Мономаха принял вождь кривичей Воислав.
— Позволь представить тебе, вождь кривичей, королеву Англии Гиту.
Воислав опустился перед Гитой на одно колено и с почтением поднес к губам край ее платья. А королева легко коснулась кончиком меча его левого плеча. И произнесла торжественно:
— Встаньте, рыцарь.
Новопосвященный рыцарь встал, коснулся губами королевской руки и сделал два шага назад, согласно принятому этикету.
После этого началась беседа.
Воислав поведал о последних рассказах беженцев из Англии и европейских стран, о слухах и о том, что он думает об этих слухах.
— Насколько могу судить, герцог Вильгельм понял, что вы, ваше величество, исчезли из его земель. Он отозвал своих людей из стран европейских, но это пока не означает, что любители наград окончательно успокоились. Увы, опасность внезапного удара ножом или меткой стрелы еще существует, но теперь у вас есть надежный защитник в лице великого воина Владимира Мономаха. Нет, мое предсказание остается в силе, но я все же подожду, пока вас не обвенчают в стольном граде Киеве.
Гита слегка покраснела и потупила взор. Владимир взял ее за руку.
— Знаменательное предсказание уже сбылось, великий ведун.
— А ваш защитник уже спешит сюда. Надеюсь, что он поспеет к концу нашего торжественного пира.
Пир начался вручением Английской королеве бисерного девичьего нагрудника из речного разноцветного жемчуга лала. Вряд ли есть смысл вторичного описания пира. Важно, что в конце пира появился рослый воин в кольчуге, при мече и с кинжалом за поясом.
— Приветствую вас, — воин по-дружинному коротко склонил голову. — Мой командир Свирид уже в Киеве и остался при великом князе Киевском Всеволоде. За вашу безопасность, ваше величество, и твою, князь Владимир Мономах, отвечаю теперь я.
3
Вскоре шхуна была починена и — с помощью все тех же битюгов, криков и ругани — продвинулась к Днепру.
Как только ее днище коснулось воды, Мирослав предложил пассажирам спешно грузиться.
В Смоленске на борт поднялись Английская королева Гита, князь Владимир Мономах, Добрыня и Ратибор с новоиспеченной графиней.
— Днепр — текучий хребет Руси, — сказал им на прощание Воислав.
Владимир перевел слова вождя кривичей. Гита улыбнулась.
— Какое прекрасное определение!
— Благословляю вас, дети мои! — торжественно возгласил вождь кривичей.
Когда корабль отчалил от берега, Мономах с шумом вдохнул речной воздух и сказал:
— Мы — во владениях Великого Киевского княжения, моя королева. Наконец-то я могу не беспокоиться за тебя.
— У тебя есть враги, мой принц? — спросила Гита.
— Властитель без врагов что ножны без меча, — Владимир усмехнулся, помолчал. — А безумная власть рождает зло. Лучше мало, да правдой, чем много — без правды.
На палубе незаметно появился рослый воин в кольчуге, с кинжалом за поясом. Мономах его не увидел, потому что стоял к нему спиной, но Гита заметила.
— Он не спускает с тебя глаз, мой рыцарь.
— Кто?
— Не оборачивайся. Тот воин с кинжалом, который появился в конце пира. И объявил, что послан охранять тебя.
— Это понятно, моя королева. Свирид мой побратим, а этот воин — его любимец.
— И его зовут…
— У него нет имени.
— Странно, — Гита задумалась.
Шхуну качнуло. Мирослав был опытным моряком и добавил парусов, стремясь как можно скорее выйти на стрежень.
— Сейчас Днепр течет на закат, а потом повернет на солнце, — пояснил Гите Мономах. — И тогда берега сразу изменятся.
— Как так изменятся?
— Горы будут только с одной, с правой стороны, моя королева, а левый берег станет пологим.
— Текучий хребет Руси, — повторила Гита задумчиво. — А ведь и правда, мой рыцарь. На хребте лепятся племена и народы, и Русь превращается в живое существо…
— Все — на правый борт! — крикнул вдруг Мирослав, круто закладывая руль.
Все, кто был на палубе, устремились к правому борту. Шхуна едва не легла на левый борт, прополоскав паруса в днепровской воде. Капитан умело переложил руль, и судно выровнялось.
— Все на борту? — спросил Мирослав.
— Все, капитан, — ответил Мономах. — Лихой был разворот.
Ратибор первым расслышал в воздухе то ли шорох, то ли легкий посвист. Расслышал и бросился к Английской королеве, свалил ее на палубу, прикрыл своим телом. И вовремя: в спину Ратибора вонзилась пущенная с крутого правого берега стрела.
— Засада!.. — крикнул капитан. — Все, кто может, за оружием!
Расторопный Добрыня первым бросился в каюту, за ним поспешили и остальные.
А стрелы продолжали наполнять воздух шуршанием и посвистом, исполняя знакомую каждому воину песнь смерти.
— Уводи шхуну, Миросла… — крикнул Мономах, но кто-то огромный сбил его с ног и навалился сверху…
Мономах сбросил с себя тяжелое тело любимца Свирида. Выдернул из его спины две стрелы, предназначавшиеся ему, Владимиру, и коснулся пальцем острия. На стрелах не было ни крови, ни яда. Да и стрелы казались не боевыми, а самодельными. И Безымянный, слава Богу, был жив.
К тому времени на палубе вновь уже появился Добрыня. Став на колено, он одну за другой, почти без перерыва, послал в кустарник три стрелы. Кто-то вскрикнул в кустах тонким мальчишеским голосом, полным ужаса и боли.
Мономах выдернул стрелу и из спины Ратибора, прикрывшего собой Английскую королеву. На стреле светилась капелька крови, но яда и на ней явно не было.
— Это не воины! — крикнул Добрыня. — Это мелюзга, великий князь!
— Понял, — кивнул Мономах. — За наградой Вильгельма прибежали.
На палубу выскочили и другие лучники. Град стрел обрушился на береговой кустарник, и оттуда врассыпную с испуганным криком бросилось несколько парнишек.
— Ты нашу королеву не придушил часом? — Мономах старался оттащить тушу графа подальше от хрупкого тела Гиты.
— Нет, великий князь, я на руки опирался. Тяжелый, знаю.
— Молодец. — Владимир склонился к Гите и осторожно приподнял ее. — Вы не ушиблись, ваше величество?
— Кто-то обещал мне полную безопасность в землях Великого Киевского княжения!
— А это не опасность, моя королева. Это мальчишки решили заполучить награду Вильгельма. Но они уже разбежались, побросав свои самодельные луки и стрелы. И все же прошу вас: спуститесь в каюту.
— Неси меня на руках, — шепнула Гита, прижимаясь щекой к его плечу.
— Слушаюсь, ваше величество.
— Скажешь Свириду, что я исполнил его приказ, — угрюмо сказал Безымянный.
— Скажу. Если скажешь мне свое имя.
Безымянный молча отошел на корму.
4
В Киеве в великокняжеском дворце радостно готовились к встрече с королевой Гитой, Владимиром Мономахом, их спасителем капитаном Мирославом и со всеми, кто, борясь и страдая, помогал им выбраться из засад и капканов на тяжком пути. Горожане уже были наслышаны об их подвигах, поскольку киевские глашатаи широко оповещали об этом все население — даже закупов, смердов и рабов.
Не только великокняжеский дворец, но и весь Киев ждал возвращения героев схватки с самим Вильгельмом Завоевателем и его прихвостнями. Ждал бурно и восторженно.
Далеко вперед по Великому торговому пути из варяг в греки были выставлены махальщики, передававшие по цепочке известие о приближении шхуны капитана Мирослава. Были заготовлены специальные шесты с факелами наверху, которые должны были зажечь, если шхуна появится в сумерки. Были расставлены и барабанщики с колотушками.
Великий князь Киевский Всеволод повелел звонить во все колокола стольного города, чтобы всяк знал, кого встречает столица Руси.
То и дело он забегал к супруге, великой княгине Анне, чтобы в сотый раз сообщить ей, что Владимир, краса и гордость семьи, наконец нашелся и спешит в Киев.
— Он нашелся!.. Нашелся!.. Господь Всемогущий, кланяюсь Тебе низко и припадаю к стопам твоим!..
Византийская принцесса и великая княгиня Киевская была куда сдержаннее своего мужа. Она всегда знала, что сын ее жив, и твердо веровала в это, потому что материнское сердце — вещун.
Был загодя заготовлен пир: не только во дворце, но и в самом городе были накрыты столы с едой и немалой выпивкой для купцов и торговцев, воинов и инвалидов войн, вдов и сирот, и даже для закупов, смердов и рабов. Все, как один, должны были радоваться возвращению наследника великокняжеского престола.
И наконец настал день великого праздника. Шхуна Мирослава пришвартовалась к киевской пристани, матросы сбросили крепежные концы, спустили трап. Первым на родную землю ступил наследник престола Владимир Мономах. Перекрестился, стал на колени и поцеловал родную землю. Поднявшись с колен, подал руку Гите, королеве Английской, и она тоже сошла на пристань, тоже перекрестилась и тоже встала на колени и поцеловала приютившую ее землю.
Народ, окруживший пристань, взвыл от восторга, в воздух взлетели шапки, и во всех киевских соборах, церквях и часовнях зазвонили колокола.
К пристани шагнул великий князь Киевский Всеволод. Крепко обнял сына. По щекам его текли слезы.
— Жив… Жив! Слава тебе, Господь наш!..
И уступил сына великой княгине. Обняв Мономаха, мать прошептала ему:
— Не заходя во дворец, обойди все столы города, выпей, закуси и низко поклонись каждому столу. Тебе править, и этого никогда не забудут киевляне. Не забудут твоей изрубленной мечами брони, надтреснутого шлема и усталого меча. Иди, сын, иди! Королеву Гиту я возьму к себе.
— Спасибо, матушка моя, — шепнул Мономах.
Снял шлем, положил его на сгиб локтя и пошел к накрытым столам киевлян. А за ним последовали его боевые друзья Ратибор и Добрыня.
Возле каждого стола Мономах останавливался, низко кланялся народу, целовал хлеб, съедал кусочек, сердечно благодарил, кланялся на прощанье и шел к следующему столу.
И люди за столами — бояре и дворяне, купцы и торговцы, воины и инвалиды, вдовы и сироты, закупы, смерды и рабы — восторженно встречали его.
А дворец терпеливо ждал. Ждал порывистый великий князь Всеволод, ждали бояре, ждали воеводы, ждали сестры, ждали их подружки. И, конечно, совсем по-особому ждала мать. Великая княгиня Киевского княжества.
Ждать им пришлось более четырех часов, потому что Владимир Мономах никого не обошел своим вниманием и нигде не торопился.
И за пиршественным дворцовым столом никто не спешил. Даже нетерпеливый великий князь Киевский Всеволод. Потому что в этот день совершенно по-особому гордился своим сыном.
А сын неимоверно устал, ведь он почти не спал на шхуне, а вместо бани и отдыха ему пришлось еще столько времени ходить от стола к столу, улыбаться, говорить благодарственные слова, отвечать на вопросы. Мономах при всей своей прирожденной силе за дворцовым столом еле сидел, и его измученную улыбку заметила мать. И поняла: сыну сейчас нужен прежде всего спокойный крепкий сон.
Великая княгиня встала, подошла к мужу, шепнула ему на ушко, что сын их измучен до крайности и ему следует отдохнуть. Великий князь Всеволод было заартачился, но Византийская принцесса была настойчива, а потому и сумела убедить мужа. Заручившись его согласием, она подошла к Мономаху и просто-напросто увела его из-за стола.
Владимир как упал на свое ложе, так и заснул. А проснулся уже раздетым и старательно укутанным одеялами. В ногах на его кровати сидел Мирослав, рядом на лавке — Ратибор. Заметив удивленный взгляд Мономаха, Ратибор сказал:
— Вставай, великий князь. Я тебе баньку протопил. Попарю, похлещу веничком — враз все плохое забудешь. Хорошо похлещу. От души.
— А я спинку потру, — улыбнулся Мирослав.
Щедро пропарили Мономаха — Ратибор особенно старался — и спинку потерли. Так, что забыл все свои хвори Смоленский князь. И сразу после бани прошел на женскую половину дворца.
— Здравствуй, светлая матушка моя.
Великая княгиня Анна отложила книгу, которую читала, встала, поцеловала сына в лоб и молча указала, где ему сесть. И улыбнулась.
— Ты не только убил много барсов, но и завоевал себе невесту, сын.
— Я полюбил ее, матушка. Сперва в мечтах, и тогда решил спасти ее во что бы то ни стало. А когда и впрямь спас, то в общих бедах и общих боях полюбил ее всем сердцем еще больше.
— Ее невозможно не полюбить, сын. Я тоже успела в нее влюбиться. Это очень красивая, очень волевая и очень умная девушка, в крови которой соединились две ипостаси: уменье повелевать и страстность в искренней любви к своему избраннику. Ты дважды счастлив, мой сын, что встретил ее с мечом в руках. Женщины-воины такого не забывают никогда.
— Мы сражались с ней плечом к плечу, — на суровом лице Мономаха появилась улыбка. — И она все время старалась прикрыть своим мечом меня. А я — ее. Свою королеву.
— Ты завоевал свою любовь мечом, потомок великого Мономаха, — великая княгиня поцеловала его в лоб. — И это стоит двух дюжин барсов. Смело добавь их в свою копилку.
Они помолчали, с любовью и благодарностью глядя друг на друга. Потом мать вздохнула и стала очень серьезной.
— Но — к делам. Надо к свадьбе готовиться.
— К двум свадьбам, матушка моя.
Для убедительности Владимир показал два пальца, растопырив их на манер рожков.
— Почему же — две? — нахмурилась великая княгиня.
— Добрыня, не раз и не два спасавший мне жизнь, влюбился в нашу Елену, — очень серьезно сказал Мономах. — И она ответила на эту любовь. Уговори батюшку, напомнив ему, что Добрыня получил из его рук потомственное дворянство.
— Уговорю, — улыбнулась мать. — Что-нибудь еще, сын?
— Мою жизнь дважды спас воин, которого послал со мной Свирид. Воин не имеет имени, и все зовут его Безымянным.
— Спроси Свирида.
— Он никогда не скажет.
Великая княгиня нахмурилась. Даже свела брови к переносью.
— Ты убежден, что хочешь знать его имя?
— Да, матушка.
— Как бы дорого это ни стоило?
— Он дважды спас мою жизнь.
Мать вздохнула.
— Тебе это дорого обойдется, наследник киевского престола.
— Дороже всего — чистая совесть. Ты учила меня этому, светлая матушка.
Великая княгиня помолчала.
— Это — твой брат. Святополк Изяславич. Он старше тебя на четыре года.
— Как — брат?..
— По отцу. Твой отец, не имея прав на Киевский Престол, искал пути через старших Изяславичей. Влюбил в себя младшую дочь, умудрился на ней законно жениться, но другим Изяславичам это не понравилось. Он бежал в Византию, где мы с ним и познакомились. И все мое приданое ушло на уплату за позор младшей дочери. В конце концов договорились, но рожденного ею сына твоего отца заставили взять. Его воспитала семья Свирида, но имя его никто не должен был знать.
Мать и сын помолчали. Потом Владимир неожиданно улыбнулся:
— Я беру за себя королеву Англии Гиту. Никому из Изяславичей и не снилась такая держава.
— Значит, дело за свадьбой, — сказала, сдержав вздох, великая Киевская княгиня.
5
Уже на следующий день после этого разговора Гита Английская приняла православие. Затем было оглашение, назначен день свадьбы, и Свирид разослал своих конных разведчиков для оповещения гостей. Киев готовился к небывалому свадебному торжеству, когда начали съезжаться первые гости. И одним из самых первых прибыл князь и ведун кривичей Воислав. Вручив подарки невесте и жениху, он сказал:
— Я дарю вам, дорогие мои, два счастливых числа. Запомните: тридцать три и семь.
Владимир и Гита прожили в любви и счастье тридцать три года, и Гита родила Владимиру семерых сыновей.
33 и 7.
Предсказание сбылось.