1
С Боярской думой, призванной обдумывать указания великого князя Киевского да принимать экстренные меры к исполнению этих указаний, случилось то, что часто случается с парламентами тех стран, где парламенты существуют. Вместо того чтобы превращать указания в законы, Дума увлеклась поисками виноватого. Не уложениями законов, а интригующими загадками детективных расследований, о которых можно потом рассказывать друзьям и знакомым не один год. А первый вопрос любого парламента есть вечный вопрос: «Что делать?» Что делать ради того, чтобы навсегда устранить причины то и дело возникающих вопросов. Боярская дума туманной зари нашего отечества с горящими азартом искала того, «кто виноват».
И разведчики Свирида тотчас донесли об этих думских играх самому начальнику лучшей разведки. И начальник повелел тщательно тайно проверить все упущения Боярской думы.
Разведчики взялись за дело и вскоре доложили, что Боярская дума раскопала явную заинтересованность великого князя Святополка Изяславича в войне с половцами. Что имеются свидетели исчезновения из казны значительной части золота, и в числе свидетелей — сам казначей.
С этой новостью Свирид помчался прямиком к другу и побратиму князю Мономаху.
— Сообщу неприятность, но ты, побратим, должен знать, что великий князь Святополк начинает расплачиваться золотом.
— Золотом казны?
— Да, побратим. На это золото был куплен хан Итляр со своей ордой. А когда затея Святополка провалилась, хан Итляр оказался весьма опасным свидетелем, и потому, по всей вероятности, был убит. Мои люди ищут, кто и где его убил, и, я твердо знаю, что скоро найдут.
— Ты так в этом уверен?
— Уверен, мой побратим. Я очень хорошо знаю жадность Святополка, он воспитывался в нашей семье. Как только мои разведчики установят, что хан Итляр и впрямь был убит по повелению Святополка, мы получим доказательства и у нас появятся все основания для того, чтобы по закону предъявить ему обвинение.
— И что же?
— А то, что Святополк из великого князя Киевского превратится в преступника. Ему предъявят обвинение, и он будет осужден.
Мономах усмехнулся:
— И ты сделаешь все возможное, чтобы посадить меня на великокняжеский Престол, Свирид? Мне без всяких хлопот предлагали этот Престол, когда я вошел в стольный град Киев вместе с Гитой Английской. Но я отказался тогда и решительно отказываюсь сейчас. И ты должен понять, почему.
— Почему же?
— Потому что больше моровой язвы боюсь братоубийственной войны, Свирид. Такая бойня погубит Русь — щит меж двух враждебных сил: рыцарей Запада и кочевников Востока. На это место меж двух врагов мы поставлены самим Господом Богом, мой побратим.
— Я привык тебе верить, мой князь, — вздохнул Свирид. — Только как же ты уговоришь воинственных князей наших не воевать более друг с другом? Как?..
— В детстве ты вечно сидел над книгами, читал и закусывал миндалем да орехами. Что ты искал тогда в книгах?
— Ответа на вопросы. Что, например, сильнее войны?
— Нашел?
— Нет.
— А я — нашел.
— Что же ты нашел?
— Мир куда сильнее войны, потому что он рано или поздно прекращает любую войну.
Свирид рассмеялся и даже почему-то погрозил Мономаху пальцем.
— Знаешь, князь Владимир, что мне больше всего в тебе нравится?
— Что же?
— Упрямство. Уж ежели ты что вбил в свою голову, так это надолго.
— Хорошо это или плохо?
— В таких крайних мерах оценивать и сложно, и неправильно.
В дверях появился Павка.
— Кушать подано, ваша светлость.
— Потом, потом!.. — решительно заявил Свирид.
— Так остынет…
— Вот это никуда не годится. Пойдем, побратим. — Мономах встал. — В рассоле вымочил?
— Вымочил…
— На можжевеловых дровах жарил?
— Как заповедано.
— Олененка я сегодня подстрелил, — пояснил Мономах начальнику лучшей разведки. — Добрый олененок. Прошу отведать.
И они прошли в столовую.
2
Пока слуги подавали на стол, молчали. Разговоры начались тогда, когда прислуга ушла.
— Мир — это прекрасно, мой великий князь, — сказал Свирид. — Но это — вторая задача.
— Это — главная задача, — строго возразил Мономах.
— Главная, тут и спорить незачем, — согласился Свирид. — Но и главная может быть отложена.
— Почему?
— Да потому, что существуют половцы, как сказал тебе еще твой отец великий князь Киевский Всеволод. Половцы Дикой Степи. Самый опасный, самый грозный и многочисленный враг Руси. Местные князья и изгои начнут заключать с ними союзы, за которыми не уследит никакая верховная власть, — жестко сказал Свирид. — И Русь начнет пожирать саму себя, потому что от наших распрей более всего страдают женщины и дети.
— От борьбы с половцами пострадает больше детей и женщин, чем от войн княжеских, — Мономах вздохнул, сокрушенно покачав головой.
— А какие женщины и дети пострадали от воинов хана Иляса?
Свирид ждал ответа на свой вопрос. Князь Владимир молчал.
— Молчишь?
— Думаю, Свирид, — неспешно ответил Мономах. — Думаю. Много ли найдется последователей у хана Ильи?.. Но это — путь мира.
— Это верный путь, мой князь.
— Да, это путь, — согласился Мономах. — А есть и путь встречный. У нас мало дружинников, имеющих детей, и много дружинников, жен не имеющих. Может быть, нам следует договориться с половцами, чтобы их молодые вдовы искали мужей среди наших дружинников? Поговори об этом с ханом Илясом, друже.
— Мой кунак хан Иляс слишком молод и слишком счастлив для таких разговоров, — сказал Свирид. — Он юн и прекрасен в своей первой любви. Он в ослеплении, друг мой, и не следует нам с тобой перечеркивать его первого счастья.
— Мой отец тоже был в ослеплении, когда внезапно умерла моя матушка, великая княгиня Анна. И батюшка, кстати прекрасный полководец, настолько растерялся, что женился на половчанке, названной при крещении Анной. И ее возненавидели все женщины Двора. Все, побратим. И кто говорит, что ее отравили, а кто — что отравилась сама, не выдержав этой ненависти. И батюшка уж никогда более не водил рати в сражения. Ты знаешь об этом не хуже меня, но мне это еще и приснилось. Как в яви.
— Двор — не Русь, мой князь, — вздохнув, сказал Свирид. — При дворе каждый боится потерять свое место. Каждый. Там борются за место, а на Руси борются за жизнь. И поэтому нам надо брать пример с Иляс-хана. Счастливого Иляс-хана. Кстати, мой князь, почему ты отдал ему славу своей победы? Это ведь ты предложил ударить конницей в тыл?
Мономах улыбнулся:
— Чем раньше воин ощутит сладость славы, тем острее он ее почувствует, мой друг. Я почувствовал ее в тринадцать лет, когда убил барса, хан Иляс — в двадцать. Каждому — свое.
3
Потеряв еще в детстве отца, а в ранней юности мать, хан половецкой орды Иляс, во крещении Илья, и впрямь был счастлив, как никогда в жизни. Его чистая, порывистая душа доселе не знала ни любви, ни даже влюбленности. Круглый сирота, Иляс испытывал сейчас такой прилив счастья, такой восторг и такое упоение, каких ранее и во сне не мог увидеть.
И Надежда была счастлива. С детства воспитанная на былинах о сказочных и реальных богатырях, она восторгалась не только их отчаянной смелостью, но и мастерством, и ловкостью, и военной расчетливостью. Вот почему Надежда была счастлива уже с того мгновения, когда ей только еще поручили преподнести кубок славы герою, удостоенному высшего признания своей доблести и отваги.
Оказалось, что их юные чистые сердца давно стремились навстречу друг другу…
Так в кольчуге вождя половцев появилась огромная дыра. Ровнехонько против сердца.
Правда, пока еще сердце не болело…
Глава седьмая
1
В предзоревой истоме, когда влюбленные всего мира, израсходовав все силы до дна, сладко дремлют, обняв друг друга, в опочивальню хана Иляса и Надежды ворвались трое вооруженных половцев, один из которых был ранен.
— Великий хан, дальняя родня Итляра с рассвета громит наши коши!..
Как ни сладко спалось Илясу, а вскочил он мгновенно.
— По коням!..
— Не пущу…
Как все женщины на свете, молодая жена при первом же известии, что ее возлюбленный спешит в бой, вцепилась в супруга обеими руками.
— Не пущу… Не пущу… Не пущу!.. — причитала она.
Ласково, но твердо хан Иляс отцепил ее руки и ловко закатал жену в одеяло.
— Жди здесь. Я вернусь!..
Все они так говорят. А многие ли возвращаются?.. Этот вопрос мучительно терзал Надежду. Вот почему, поспешно выпутавшись из одеяла, она бросилась не за мужем, а к отцу, великому богатырю боярину Ратибору, наместнику великого князя Киевского Святополка на прозрачной границе с боевыми улусами половцев.
— Батюшка! Батюшка!.. Милый батюшка, повели вернуть мою любовь!..
— И куда же это твоя любовь сбежала? — вытирая лицо полой кафтана, резонно поинтересовался Ратибор.
— В бой! В бой!.. — крикнула заполошно Надежда. — А его же убьют! Убьют!..
— Ну, в бой — это же очень славно. Это ведь не к бабе же какой…
Тут он сообразил, что никакого боя быть не должно, что с Великой Степью подписан мир, что…
— Эй, кто там!..
Вошел личный телохранитель.
— Звал, боярин Ратибор?
— Девчонку бабам отдашь, пусть вместе повоют. А я занят.
Охранник сграбастал Надежду и уволок ее на женскую половину, а Ратибор, впав в некоторое смятение, поспешил к самому надежному советнику — князю Владимиру Мономаху, отвечать за спину которого он еще в юности дал славянскую роту.
— Дозволишь, великий князь?
У Мономаха сидел Меслим.
— Я — не великий князь, боярин Ратибор.
— Будешь великим, будешь, — сердито сказал Ратибор. — Война в Великой Степи началась. Напали на орду Иляса, он помчался к своим, а я дочь бабам передал для всяких рыданий.
— Так. Значит, мир нарушен.
Мономах встал, хмурясь, зашагал по палате. Спросил наконец:
— Может, Отдельную дружину Железяна хану Илясу в подкрепление отдать?
— Не примет, — вздохнул Ратибор. — Это — его война. Личная.
— Ох, не к месту, не к месту!.. — с досадой бормотал Мономах. — Не иначе как родственничек мой Святополк кого-то натравил, не иначе. Поджег Половецкую Степь…
— Ну, это вряд ли, — сказал Ратибор. — Его в Боярской думе неплохо потрясли. И еще потрясут.
— Мир нам нужен. Мир, а не война!.. — почти выкрикнул Мономах (видать, наболело). — Союз князей — вот что спасет Русь!.. Ну, как же мне в головы вам это втемяшить?.. Ведь рискуем страну свою, отчизну нашу потерять!.. Русь Святую!..
— Ты горячишься, мой князь, — негромко сказал Меслим. — Да и ты, богатырь, тоже.
— Стало быть, Совет нам нужен, — решил Ратибор, успокаиваясь. — Что ж, пошлю за Добрыней…
— И за Свиридом! — крикнул Мономах. — Без него мы тут не разберемся!..
— Немедля вышлю.
— Одвуконь!..
2
Хан Иляс мчался во главе конной лавы среди самых опытных своих конников, выигравших недавнее сражение у хана Итляра. Под командованием Бельдюза они способны были дать встречный бой и отбросить атакующих. Пока противник будет приходить в себя и перестраивать ряды для новой атаки, найдется время, чтобы оценить силы сторон и сообразить, как вести бой дальше.
Хану Илясу удалось своим ударом срезать ощетиненный саблями вражеский клин, остатки которого спешно отошли к своим. Он выиграл меньше часа. Но этот час был драгоценным.
«Как мы воюем?.. — думал Иляс, оглядывая свое войско и войско противника. — Так же, как воевали, Степь не меняет традиций. Значит…»
Кочевники Дикой Степи атаковали всегда одним и тем же дедовским способом. Боевой клин должен был рассечь противника надвое, а крылья клина — окружить и добить обе половины. Так исстари воевала Степь. И не ведала, что окружить можно и всю основную группу, что можно ударить из засад, включить в свои конные ряды и пеших бойцов, в задачу которых входило бы уничтожение вражеского полководца, а если к нему не удалось пробиться, то его воевод.
О включении в кавалерию специально обученной пехоты рассказал хану Илясу великий воин князь Мономах. И он же помог Илясу подготовить пехотинцев. Во время конной атаки противника эти пехотинцы должны были подрезать жилы коней. Кони, падая, приваливали собой всадника, а спешенный всадник уже не воин.
«Так… — мелькнуло у хана Иляса в голове. — Теперь, пожалуй, самое время ударить и пехотинцами».
Это советовал ему делать сам князь Владимир Мономах, который был на его свадьбе почетным посажёным отцом; в доверительном разговоре советовал:
— Свое тайное оружие, о котором не подозревают враги, береги для решающего удара.
Вот и настал час этого решающего удара. А у Иляса не одна — две неожиданности: пехотинцы, умеющие спешивать всадников, и засада. Это — решающее.
Куда, куда засаду спрятать?..
Иляс беспомощно оглядывался вокруг, когда к нему подошел старый, опытный воин:
— Что ищешь, хан Иляс?
— Степь ровная, как блин, Садук. А мне надо засаду спрятать для главного удара…
— Это только кажется, что она — как блин, — сказал старый воин. — А вон за тем склоном — балочка. По ней ручеек течет, водица добрая…
— Веди!..
Садук провел хана Иляса к незаметной балке, по дну которой струился ручеек.
— Я передам тебе своих пехотинцев, которые обучены подрезать коням сухожилия, а спешенный конник уже не воин, Садук. Это — мое последнее тайное оружие. Как увидишь, что меня взяли в кольцо, так и действуй. Немедленно.
— А ты, хан?
— Что — я? Я — ничего. А они растеряются. Растеряются, понимаешь? Они и ведать не ведают, что такое засада!..
— Будет так, мой хан.
— Время истекает, — крикнул хан Иляс. — Сам себе скомандуешь, но не раньше, чем окружат меня!.. Не раньше, понял?
Так и вышло. Иляс держался, сколько мог, собрав возле себя самых опытных воинов. Как только круг замкнулся и враги заорали от восторга, что Илясу конец, в спину им ударил отборный отряд под командованием опытного старого Садука. Разгром врага был полным, ускакали считаные счастливчики…
Хан Иляс вытер пот со лба, вздохнул с огромным облегчением и впервые за весь этот тяжелый день улыбнулся.
Дело было сделано.
Захотелось даже победно крикнуть во весь голос, но он сдержался.
3
По суровым законам Дикой Степи тяжелораненых добили, чтобы не мучились. В плен жители Дикой Степи никогда не сдавались, потому что это навлекало позор на весь род. Но у половцев были обозы, в которых возили запасное оружие, воду и продовольствие. И в одном из обозов обнаружили более полутора сотен женщин и девочек, уведенных из разгромленных ордой кошей и становищ. С воплями и рыданиями распластались они перед ханом Илясом.
— Спаси нас, великий хан!.. Или прикажи всех убить — мы не пойдем в рабство!..
В Половецкой Степи женщин этих оставлять было нельзя: они побывали в руках врагов, а тем самым стали нечистыми и не могли более рассчитывать на доброе замужество.
— Погрузить всех на арбы и доставить на Русь, — распорядился Иляс.
Перевалив границу с Киевской Русью, он приказал обождать своему войску и пошел докладывать наместнику Великого Киевского княжества боярину Ратибору.
— Половцы Дикой Степи разгромлены наголову. Пленных нет, но в обозе обнаружены сто шестьдесят четыре женщины. Оставлять их было нельзя, потому что их либо убьют, либо, что страшнее, продадут в рабство.
— Ну?
— Надо решать.
— А мне-то зачем бабы, хан Илья? — удивился Ратибор. — Мне и своих по горло. Вон твою супругу так запереть пришлось.
— Позволь совет, боярин.
— Ну?
— Среди дружинников — твоих, княжих, Железяна — полно холостых. Награди женами самых отважных, и они сынов нарожают.
— А что, мысль добрая, — оживился наместник великого Киевского князя. — Ступай, хан Илья, к князю Мономаху: он сейчас гостит у меня. Доложи ему о сражении — очень уж хотел он тебя видеть.
Хан Иляс тотчас же направился к Мономаху, у которого сидели Железян, Меслим и Свирид.
— Ну? — чуть не хором воскликнули все четверо. — Рассказывай.
— Победа! — Хан Иляс не сдержал улыбки. — Дикая орда разгромлена наголову, остатки ее скрылись в Дикой Степи.
— Молодец, кунак-хан! — пристукнул ладонью по столу Свирид.
— А теперь — с подробностями, — улыбнулся Мономах.
И победитель, сияя от удовольствия, рассказал о ходе боя. О своем первом ударе, срезавшем клин атакующих и отбросившем их в Половецкую Степь, о засаде, о ее внезапном ударе и об уничтожении растерявшегося противника.
— Пленные есть? — поинтересовался Свирид.
— Дикая Степь пленных не берет. Так повелось исстари.
— И это скорее хорошо, нежели плохо, — негромко заметил Меслим.
— Дай я тебя обниму, сынок, — Мономах поднялся с кресла, подошел к юному герою, обнял его, прижал к груди и расцеловал.
Затем это же сделали Свирид, Меслим и Железян.
— Завтра же — пир во славу героя! — объявил Мономах. — Слава хану Илясу! Слава! Слава! Слава!..
В истории тех времен не было случая, чтобы одного и того же полководца дважды награждали кубком славы. Этого удостоился только половецкий хан Иляс, Илья во крещении.
И в этот раз кубок славы поднесла ему Надежда — теперь уже его супруга. Хан не бросился ей навстречу, а остался стоять там, где стоял. Надежда поднесла ему кубок, он осушил его и, подняв покрывало, поцеловал жену в губы.
— А я тебе воина ращу, — шепнула она застенчиво. — К концу года и на свет покажется!..
— Радость моя!..
4
В конце года Надежда и впрямь родила мальчика, и супруги счастливо зажили со своим наследником во дворце наместника Ратибора.
Мономах отъехал в свое имение — к Гите и детям. Он был счастлив и безмятежен. Только вдруг вечерней порой прискакал гонец от Ратибора.
— Наместник великого князя Киевского Святополка Изяславича просит тотчас же прибыть к нему по важному делу!..
— По важному, — отметил неразлучный с князем Владимиром Меслим.
Мономах собрался не мешкая.
Ратибор торжественно встретил его на крыльце, проводил в зал военного совета, где их ожидали воевода Отдельной дружины Железян и счастливый отец хан Иляс.
— Ну, зачем звал, боярин? — спросил князь Владимир, поочередно обнимая друзей.
— Повеление великого князя Киевского Святополка Изяславича, мой князь.
— Готов его выслушать, наместник.
— Великий князь повелел тебе, князь Мономах, немедля выступить с личной дружиной в Богемию, где и дать отпор врагу, посягнувшему на Русь.
— Но у тебя же нет никакой личной дружины, князь Владимир, — с удивлением уставился на Ратибора Железян. — И Святополк об этом отлично знает…
— Да, повеление — ловушка, — добавил Меслим. — Надо все хорошенько обдумать.
— Повеление есть повеление, — усмехнулся Мономах. — И повеления великого князя Киевского исполняются без размышлений.
— Князь Мономах — мой названый отец, — воскликнул хан Иляс. — И я иду вслед за названым отцом.
— Молодец, дважды славный хан! — басом возвестил Железян. — И я иду вослед князю Мономаху. А то дружинники мои что-то застоялись. Где эта самая… как ее, Богемия, что ли? Кто знает?
Меслим усмехнулся. Все молча переглядывались.
— Наместника спросим, — решил Железян. — А где она, эта Богемия, господин наместник?
Ратибор нахмурился. Подумал. Почесал затылок.
— Надо поразмыслить, — вздохнул он. — Что у нас на восходе солнца?
— Степи, — сказал хан Иляс. — Степи во все стороны, так что для Богемии там и места нет.
— Верно, — отметил Ратибор. — А что имеем с полуденной стороны?
Помолчали.
— Знаю из священных книг, — сказал Мономах, — там — гора Арарат, к которой пристал Ной во время потопа. И никакой Богемии там тоже не видится.
— Ну, а с полуночной стороны?
— Мгла, темь и снег со льдом и крепким морозом в вечные зимы, — махнул рукой Железян. — Бывал там. Мне дружину кормить надобно.
— А вот коней там кормить нечем, — добавил Меслим. — Как же ты обошелся, воевода?
— Сено в тороках возил.
— Стало быть, и полуночная сторона отпадает. — Ратибор вздохнул. — Остается сторона закатная, но там — поляки живут, а кто за ними — не ведаю.
Опять помолчали.
— Гляньте, где солнце скрывается, — посоветовал Меслим.
— Значит, где-то за поляками и Богемию нам искать, — подвел итог Владимир Мономах. — Только поляков как-то обойти надо, они обидчивы и драчливы.
— Я прикрою, — улыбнулся хан Иляс. — Поляки о кочевниках наслышаны и меня не тронут.
— Три дня на сборы уйдет, не меньше, — вслух размышлял Мономах. — Потом — доклады о готовности, смотры дружинам — еще дня три.
— Больше, — возразил Железян. — Чтобы дружину к военному походу подготовить, надо ведь и самой дружине дать хоть сутки отдыху. Чтобы отоспалась.
— Значит, так решим, — заключил Мономах. — Выступаем по готовности.
— Я с тобой, мой князь, — сказал Меслим. — Одного не отпущу.