Через какое-то – неизвестно, долгое ли – время Осташов снова проснулся. Он чувствовал себя лучше, но решил, что будет правильнее, если он еще немного вздремнет. Закрыв глаза, он попытался подавить угрызения совести и забыть о предстоящем объяснении с матерью. И у него это уже начало получаться, когда вдруг сзади послышался звук открывшейся двери и быстрые приближающиеся шажки, после чего Владимир ощутил, как чья-то маленькая ладошка хлопает его по плечу.
– Папа, папа! Дорибута!
Осташов медленно обернулся на веселый детский голос и увидел маленькую девочку, с лица которой на его глазах пропала улыбка.
– Ты кто? – спросила девчушка.
– Я? – прохрипел Владимир и стал прокашливаться.
– Где мой папа?
– Наверно, вон он, – Осташов кивнул на ноги в носках на соседней подушке.
– А где папина говада?
– Голова? Где-нибудь там. Поищи.
Девочка обежала кровать и, подняв край одеяла, радостно воскликнула:
– Вот мой папа! Ура! Ха-ха-ха! Дорибута, папулечка!
На другой стороне кровати раздался стон, и после паузы Владимир услышал голос Хлобыстина:
– И тебе доброе утро, Котик.
– Я тебя нашла!
– Ага, – ответил Григорий. – Молодец. Нашла.
– Теперь ты водишь.
Девочка подбежала к окну, спряталась за штору и крикнула:
– Ну давай, ищи меня!
Снова издав стон, Хлобыстин, не поднимая головы, сказал:
– Но только один раз. Потому что папа устал.
Затем в комнате воцарилась тишина.
Владимир сел, свесив ноги с кровати, и ударился обо что-то жесткое. Посмотрел на пол, там лежал его переносной мольберт. «Ну да, я же его с собой взял с работы, – подумал он. – Черт! Вася – дятел, заставил притащить этот ящик на фирму, а сам так и не стал снимать меня с мольбертом на фоне улицы».
Осташов услышал шорох у окна, медленно перевел взгляд туда, и увидел, как из-за шторы выглянула девочка, и тут же услышал храп Хлобыстина.
– Ну! – возмутилась девочка. – Так не честно! Папа! Ищи меня! Па-па!
Григорий вновь проснулся. Затем, двигаясь по-пластунски, развернулся так, чтобы голова оказалась там, где полагается, в изголовье кровати. Было видно, что движения даются ему нелегко. Девочка вновь скрылась за штору.
– Раз, два, три, четыре, пять, – Хлобыстин поднял подушку повыше. – Я иду искать. – Он тяжко откинулся, облокотившись на подушку спиной, и нашарил на тумбочке сигареты. – Кого найду, – Григорий закурил, – того убью.
За занавеской послышалось довольное хихиканье.
– Та-а-ак, где моя доченька? Ну-ка, посмотрим под кроватью, – Хлобыстин и не собирался никуда смотреть. – Так, под кроватью Котика нет. Где же она? Дядя Вова, куда спряталась моя Катенька, ты не видел?
– Нет, – ответил Осташов. – Она такая быстрая, что я не заметил – куда.
– А может, она за шкафом? Сейчас поглядим, – не двигаясь с места проговорил Григорий.
– Гриш, а какого черта ты куришь? – сказал Владимир. – Здесь же ребенок.
– Бубенть, ты прям как моя жена.
В дверь вошла молодая женщина. Улыбнувшись, она поздоровалась с Осташовым, а потом, с укоризной посмотрев на Хлобыстина, сказала:
– Вот! Тебе нормальный человек говорит: какого… ты тут смолишь, не успел глаза продрать?
За неимением под рукой пепельницы Григорий открыл сигаретную пачку, вынул из нее пару остававшихся там сигарет и вдавил окурок в пустую коробку.
– А вот и мама наша пришла, – сказал он. – Наташенька! Мамочка наша ненаглядная! Ты не видела, куда спряталась Катенька?
– Нет, папаня ты наш пропащий, не видела. Быстрее ищи ее, и идите завтракать.
Наталья вышла из комнаты, перед этим еще раз вежливо улыбнувшись Владимиру. Из чего он заключил, что вчера вечером, когда они с Хлобыстиным отмечали свое бесславное увольнение, пьяный Григорий был прав, настоятельно приглашая его к себе домой в качестве громоотвода от гнева жены. Как объяснил Григорий, он рассказывал Наталье про Осташова, и она составила о Владимире самое лучшее мнение. А потому, рассуждал вчера Хлобыстин, не будет ругать мужа за пьянство в присутствии столь достойного человека, который, вот ведь, тоже иногда дает слабинку. Если бы я, мол, просто выпил, аргументировал Хлобыстин, было бы еще так сяк. Но перед этим же еще и дома не ночевал (это когда занимался «Опелем» Букорева) и после этого обещал жене не пить целый месяц.
Погромыхивание расставляемой на столе посуды, шлепанье дверцы холодильника и прочие приятные звуки, доносившиеся с кухни, подвигли приятелей к подъему. Не потому что их мучил голод – аппетита после вчерашнего, разумеется, не было, – просто эта кухонная возня настраивала на нормальное течение жизни, в котором, как известно, всегда есть место завтраку в кругу семьи, другим мирным занятиям.
– Дядя Вова, я понял, где может быть моя Катюша, – сказал Григорий.
– Очень интересно: где она может быть? – сказал Осташов.
– Она, наверно, за занавеской прячется.
– Нет, ну что ты, она, наверно, не там.
– А я вот сейчас посмотрю.
Хлобыстин наконец поднялся, в трусах, майке и носках, и подошел к шторе.
– Сейчас-сейчас, – сказал он и осторожно заглянул в дочкино убежище. – Ага! Вот она где!
Катенька с радостным визгом выскочила на середину комнаты и захлопала в ладоши.
Владимир встал, оделся, и только теперь увидел, что телефон, который он безуспешно искал во время первого пробуждения, находится совсем близко, на комоде. Осташов позвонил матери, сообщил, что у него все нормально, и, тяжко вздыхая, выслушал то, что обычно выслушивают загулявшие сыновья от своих родителей, с которыми еще живут.
Позавтракали не спеша.
Наталья держалась приветливо и добродушно, хотя на вопрос расхрабрившегося Григория: «А где тут было, у нас вчера с собой оставалось – сухенькое?» – ответила безапелляционно:
– Было, да сплыло. Никаких опохмелок не жди.
– У нас с Вовой неприятность произошла, – сказал Хлобыстин. – А тебе хоть бы хны.
– Какая такая неприятность?
– Уволили нас. Сокращение штатов.
– Черт! Как чувствовала. На днях сон плохой приснился, а я себе думаю: «Да ничего, обойдется, все будет хорошо». И вот здрасьте – уволили! Точно сокращение штатов? Или опять что-нибудь натворил?
– Ничего я не творил. Дела у фирмы, наверно, хреново пошли, вот нас и это… да, Володь? – Хлобыстин пихнул под столом ногу Осташова.
Владимир промычал что-то утвердительное.
Наталья принялась молча убирать со стола.
– Вовец, у тебя как с деньгами? – спросил Григорий.
И тут Наталью вдруг прорвало.
– С какими еще деньгами?! Тебе все мало? Неприятность у него – уволили! Ну и что? Ты теперь неделю горевать мне тут собрался?
Она метнулась из кухни, но очень быстро вернулась и бросила на стол городской телефонный справочник. Звук получился на славу. Страдающие от похмелья друзья поморщились.
– Вот телефоны города Москвы, все какие есть! Звони куда хочешь, мне все равно куда, но пока не найдешь себе работу, из кухни ты, Гришенька мой разлюбезный, никуда не выйдешь!
Наталья вышла и с грохотом закрыла за собой дверь.
Хлобыстин и Осташов закурили.
– Херня все это, Вовец, не обращай внимания. Сейчас курнем и потащимся опохмеляться.
– Я похмеляться не люблю.
– Да ладно, немного-то надо, для здоровья.
– Ну пива можно бутылку.
– Пива, конечно.
– Но вообще она права. Давай-ка полистаем, вдруг что-то сообразим.
– Баля, зануды! Ну давай. Давай так: три раза книженцию как придется открываем и, если чего-то найдем интересное, тогда звоним туда и спрашиваем, а если нет, то – в жопу, идем пить. Договорились?
– О кей, открывай.
Хлобыстин раскрыл справочник посредине. Посмотрев на левую страницу, он сказал:
– Так, читаем: «Полиграфия – услуги». Ты в полиграфии что-нибудь шаришь?
– Нет. Хотя как художник я мог бы попробовать оформлять какие-нибудь буклеты или книги. Не знаю. Вообще-то это особая художественная специализация.
– Все с вами ясно, господин художник. Мне это тоже как-то не нравится. Хотя охранником или водилой я где угодно могу работать.
– А ты в принципе кто по профессии-то?
– Столяр. Серьезно – чего ты ржешь?
– А почему не столярничаешь?
– Сам паши за две копейки. Я вон дачу теще поставил – с меня хватит.
Григорий перевел взгляд на правую страницу справочника и прочел:
– Поликлиники административных округов, для взрослых.
– Больница и поликлиника у меня уже недавно были. Давай дальше.
Григорий закрыл книгу и снова открыл, но на этот раз ближе к началу.
– Банки Российской Федерации.
Он пролистнул несколько страниц.
– Ты долбанись – сколько у нас банков!
– Ну и черт с ними, дальше ищи.
– Так, последний раз открываю – мы договорились. Что тут у нас? Вот. Химическая чистка, на хер бы она упала. А тут? Хладокомбинаты, холодильники. Все, приплыли. Пошли бухать.
– Ничего не бухать. На хладокомбинатах всегда грузчиков не хватает. У меня знакомый так подрабатывал. Говорил, там очень нехило платят.
– Да? Ну потом позвоним.
– Гриша, ну что ты за лентяй такой? Ну набери хоть один номер ради интереса.
– У тебя деньги есть?
– Нет, с собой мало совсем, только на метро.
Хлобыстин перенес телефон с настенной полки на стол, набрал номер и, когда соединение состоялось, сказал в трубку:
– Здорово, Вась. Как дела?.. Рад за тебя. А у нас с Вовцом плохо. Нас с работы обоих погнали… Ну, увидимся – расскажем за что. Мы тут вместе, у меня дома. Слушай, старый, выручай. Ты сейчас свободен?.. Врешь… А я чувствую, что врешь. Давай подъезжай ко мне, мы тебе навстречу выйдем… Зачем-зачем? Твои друзья от похмелья подыхают, а денег нет. Понимаешь? Нету денег… Да знаю я, какое продолжение у пословицы. Нету денег – привяжи к жопе веник, правильно?.. А какое там еще дальше продолжение, ты знаешь? Ну-ну-ну… Хрен с два ты знаешь! А я знаю: по дороге пойдешь – монетку наметешь… Ну харэ трындеть, Вась, приезжай. Мы тебя, знаешь, где будем ждать? Тут, недалеко от моего дома, на лавочке, где, помнишь, с тобой пиво пили. Где еще парикмахерская… Ну давай.