– Да, не знаю. Что-то меня тошнит от всего, что связано с недвижимостью… Пока поработаю грузчиком. Дебильная, конечно, работенка.
– А чего ты хочешь? Я – в смысле какую бы ты работу в идеале себе хотел? – спросил Василий.
– Не знаю, – сказал Осташов. – Посмотрим. А ты как? Так и будешь до пенсии бегать между редакциями?
– Нет. Зачем же? Я вот накоплю денег, куплю себе супераппаратуру для студийной съемки. И буду делать только элитные карточки на обложки.
– Телок снимать будешь? – сказал Хлобыстин.
– Да, Гришаня, обзавидуйся – буду телок снимать. И голых – тоже.
– И работу будешь на дом брать? – сказал Владимир.
– Да я прямо дома себе фотостудию и запипеню. А ты, Гриш, что делать в жизни хочешь?
– Да какая разница – лишь бы денег рубить. Вот сказали бы мне: «Копай здесь яму, кубометр – двадцать баксов», – я бы, знаешь, какой котлованище отрыл? Мама дорогая!..
– О, как раз в тему, Гриш, – сказал Осташов. – Пошли?
– Куда?
– В «Союзпечать», говно качать. Ты – носом, я – насосом. Ты – качать, а я – деньги получать.
– Ха-ха, это из кино, что ли, какого-то?
– Не из какого не из кино. Детская считалка. Вы в детстве так не говорили?
– Не-а, – Хлобыстин закурил. – А вообще, я вам скажу, лучше всего – это, конечно, ограбить банк … Ничего, ребя, и по нашей улице проедет инкассатор.
– Обана, – сказал Наводничий.
Восклицание, впрочем, касалось не Хлобыстина, которого Василий уже не слушал. Наводничий смотрел в окно, в ту сторону, где шел ремонт фасада. И где теперь было припарковано уже два автомобиля – вторым был тоже «Мерседес», тоже черный, но совершенно новый и гораздо более величественный, чем первый, а именно шестисотый. Рядом стоял седоватый господин, очень импозантный, подтянутый, в длинном стильном пальто. За спиной господина высился массивный детина, как видно, его телохранитель.
– Это же Михаил Ярычев. Собственной персоной, – сказал Наводничий.
– Это… который в верхах крутится? – сказал Хлобыстин.
– Он сам и есть верхи. Любопытно, что здесь может делать депутат госдумы? – сказал Василий и немедленно взял с заднего сиденья свой кофр, и достал из него фотоаппарат.
Депутат, между тем, молча сверху вниз смотрел на бывшего осташовского клиента, Ивана Кукина, который, попеременно глядел то на уже прикрепленную вывеску учреждения, то на депутата Ярычева – в ожидании его вердикта.
«САКИРМАХРЕПЯКА» – гласила надпись.
– Что за хренотень они прилепили? – спросил Хлобыстин.
Этот же вопрос интересовал и его друзей, сидящих в «Жигулях», а также, похоже, и Ярычева, который в полной тишине негромко, но грозно сказал Ивану:
– Вань, прочти, пожалуйста, это вслух.
– Михаил Алексеевич! Это неважно, как буквы идут, мы просто их побыстрее хотели привесить, чтобы успеть к вашему приез…
– Ва-ня, – твердо остановил его Ярычев. – Я сказал – прочти.
– Сакир, махрепяка, – в два этапа прочитал Иван, поскольку за раз прочитать эту абракадабру было сложно. – Но это все нормально. Если по уму повесить, получится «парикмахерская», мы буквы потом перевесим. Просто торопились, и я думал, вы, самое главное, в целом оформление посмотрите, как тут все…
Ярычев захохотал.
Он согнулся и хохотал не в силах остановиться.
– О-о-ой, – Михаил Алексеевич наконец перевел дух. – Ну, зятек! Я тебя так и буду теперь звать – Махре, ха-ха-ха, Махрепяка. Вот ты и есть Махрепяка!
Кукин улыбался, как видно, радуясь тому, что туча миновала. Смеялись и рабочие.
Осташов с Хлобыстиным тоже смеялись в машине. И только Наводничий даже не улыбался. Не теряя времени даром, он снимал происходящее на фотокамеру через полуоткрытое заднее окно. Причем действовал осторожно, прячась от взглядов ярычевского телохранителя за фигуру Григория.
– А почему «парикмахерская», а не «салон красоты»? – весело спросил Ярычев у Кукина.
– Народ не пойдет, – ответил Иван. – Подумают, что здесь дорого, и даже не зайдут.
– Да? – Михаил Алексеевич потер затылок. – Ладно, подумаем еще. А в целом я доволен. Молодец. Ну все, я поехал. Пока, Махрепяка, ха-ха-ха!
Депутат уселся в машину (телохранитель предупредительно открыл ему заднюю дверцу шестисотого, затем аккуратно закрыл ее и занял свое место впереди).
– Как вам депутат? – спросил друзей Наводничий.
– Крутой, – сказал Григорий.
– Я был как-то на его встрече с избирателями – фоторепортаж делал, – сказал Василий. – Туда он приехал на старой раздолбанной «Волге», ха-ха-ха. А вдали от избирателей, видали, на чем катается?
– Это шестисотый мерин? – сказал Осташов. – Я их, честно говоря, не различаю.
– Ясный пень, шестисотый. Только номер у него какой-то говеный, – сказал Хлобыстин. – У нормальных крутых, там, ноль-ноль-один, или сто один, или еще как-то так. А у него – семь-шесть-два. Как у лоха.
– Не семь-шесть-два, а семь – шестьдесят два, – сказал Владимир. – Врубаешься?
– А! Точно, – сказал Василий. – Это у него калибр «Калашника».
– О, бля, какой ты у нас, Вовец, оказывается, догадливый, – сказал Хлобыстин.
Осташов не хотел развеивать это лестное мнение о себе, и поэтому несколько секунд сомневался, стоит ли говорить, что он не сам догадался про номер машины, а узнал это от Кукина, который не в меру разоткровенничался во время покупки квартиры. Но, посомневавшись, Владимир все-таки рассказал друзьям – в том числе, и о том, что Иван побаивается тестя. Побаивается, но все равно изменяет его приемной дочери. Причем, водит своих любовниц как раз в ту квартиру, которую тайно купил на деньги Ярычева при его, Осташова, посредничестве.
– Хорошая история, – сказал Наводничий. – Можно было бы ее продать.
– Да? – Григорий очень оживился. – Давай продадим. А кому?
– В том и дело, что сейчас некому. Выборы только прошли. Если б немножко раньше это узнать, тогда бы конкуренты Ярычева купили бы такой материал.
– А хрена ты молчал? – Хлобыстин пихнул в плечо Осташова.
– Да откуда я знал, что это кому-то интересно? – сказал Осташов. – Да и вообще, по-моему, бред все это.
– Желательно, конечно, было бы на видео снять, как этот Махрепяка пялит телок, – размышлял вслух Наводничий. – Вованище, ты помнишь, где эта хата?
– Помню. Да и в бумажках у меня где-то адрес должен был остаться.
– Ну вот, – сказал Василий. – Залезли бы туда, поставили бы скрытую камеру, сняли бы. Хотя… прав ты, Володь, это все – бред. Гораздо лучше было бы, если бы заснять самого Ярычева с проститутками, в бане – ну, как обычно. А так это не очень хороший товар под выборы. Нет. Говно это. Потому что в это говно только самого Махрепяку можно носом тыкать. А сколько с него возьмешь?
В этот момент Наводничий встретился взглядом с Хлобыстиным, и взгляд Хлобыстина при этом стал значительным.
– Ты серьезно? – спросил Василий.
– А почему нет? Интересно, сколько бабла может дать за такую пленку Махрепяка? – спросил Григорий. – Хотя бы штук шесть баксов даст? Чтоб по паре штук на брата.
– Чтобы эта порнуха не попала к его тестю, – уточнил Василий, словно видеопленка уже лежала в бардачке его «Жигулей», и остается только хорошо продать ее.
Оба вопрошающе посмотрели на Осташова.
– Вы чего? – сказал Владимир. – Это же чистая уголовщина – лезть в чужую хату. А если соседи ментов вызовут?
Григорий и Василий продолжали молча смотреть на него.
– Да и нет у него столько денег, он же обычный человек, – сказал Осташов. – Это у тестя деньги.
– Вот пусть у тестя и занимает – не колышет, – сказал Хлобыстин.
Все посмотрели в ту сторону, где находился Иван.
– Нам теперь лучше перед ним не светиться, – сказал Григорий.
В эту секунду Кукин, стоявший к ним спиной, стал медленно поворачиваться.
Все трое, как по команде, отвернулись, и Хлобыстин сказал:
– Вася, уходим.
Наводничий, быстро включив сцепление, плавно тронулся и поехал. И по мере того как Иван понемногу поворачивался к «Жигулям», машина Василия так же потихоньку от его взгляда ускользала, ускользала, ускользала, и затем Наводничий резко завернул за ближайший дом, так что лиц троицы Кукин так и не увидел. Затем Василий сделал еще один поворот и остановился.
– Ну ладно, потом еще поговорим насчет Махрепяки, – сказал он. – Мне пора на съемку. А вы куда? Пить?
– А чего пить-то? Все уже выпили, – сказал Григорий. – Вась, дай еще денег, а?
– Больше нет.
– Жмот.
– Не ля-ля ни грамма ваша телеграмма.
– Слышь, Вовец, поехали к Светику, – сказал Хлобыстин. – У нее всегда есть что выпить.
– К какому Светику?
– К подруге твоей Гальки – к какой еще?
– Она уже не моя. И пить я больше не хочу, точно тебе говорю. Вась, докинь меня до какого-нибудь метро.
– Ну и хрен с вами, зануды, а я поеду к ней. Зайду только домой, душ приму. Ну пока.
– Пока.
– Стоп, – сказал сам себе Григорий, едва открыл дверцу. – Вов, а этот твой ящик-то у меня остался.
– Мольберт? Черт, да, у тебя.
– А ты чего с мольбертом таскался? – спросил Наводничий. – Рисовал что-нибудь, ха-ха-ха, по пьяни?
– Да это все из-за тебя, между прочим, – ответил Осташов. – Уговорил меня тогда еще, давно – помнишь? – что тебе надо снимать старую Москву, и что надо, чтоб в кадре был художник с мольбертом. Вот с тех пор он на работе и валялся. А вчера уволили – пришлось, хочешь – не хочешь, забирать его оттуда.
– Ну, кстати, про старую Москву заказ никто не отменял, – сказал Василий. – Просто там, где мне съемку заказали, их шеф московского бюро надолго уезжал домой. Хорошо, что ты мне напомнил, надо ему звякнуть – может быть, им еще и нужна эта съемка.
– Ну, все, я ушел, – сказал, вылезая из машины, Хлобыстин.
Дверь за ним захлопнулась, Наводничий завел мотор и тронулся дальше.
Глава 22. Запланированные свершения
– Ну чего, Вованище, ты домой? – сказал Наводничий, когда Хлобыстин вышел из машины. – Мне на Преображенку надо. Это же где-то в твоих краях.