К счастью, с приходом в Белый дом премьер-министра Е. Примакова увлечение иноземными моделями и пророками быстро сошло на нет, хотя некоторые публицисты продолжали настаивать на «латиноамериканизации» России, предлагая каким-то образом объединить на просторах нашей страны опыт Бразилии, Чили, Аргентины и Мексики.
Нет необходимости доказывать тот простой факт, что экономическая мысль в России еще очень отстает от уровня экономической науки в главных промышленно развитых странах. В нашей стране просто нет тех ста или ста пятидесяти экономистов разной специализации, но с одинаково высоким уровнем подготовки и опыта, которые могли бы обеспечить и компетентное руководство экономическими реформами в стране, и подготовку новых кадров. В физике или математике такая научная среда, которую могут создать только ученые мирового уровня, в России еще сохранилась, несмотря на утечку умов Но в экономических науках такой среды никогда не было. Были только отдельные авторитеты, но и они должны были в первую очередь мыслить по-марксистски.
Советская экономика была частью советской партийной идеологии, и ее развитие, даже по сугубо специальным темам, происходило где-то в стороне от общемирового. Только в 90-е годы в России возникли десятки небольших экономических центров, НИИ, фондов и групп, в которых появлялись ростки новых экономических школ и течений. Однако для появления крупных экономистов мирового уровня потребуется в лучшем случае еще пятнадцать-двадцать лет. А пока в России наиболее крупным и авторитетным экономистом считается тот, кто занимает более высокий пост в иерархии власти. В начале 90-х годов это были Егор Гайдар и Александр Шохин, в 1996—1997 годах Александр Лившиц и Евгений Ясин, теперь это Герман Греф и Алексей Кудрин, авторитет которых оспаривает, однако, Андрей Илларионов...
С утратой высоких постов будет утрачен и авторитет. А кто среди граждан России доверяет сегодня Анатолию Чубайсу не только как политику, но и как экономисту? Увы, одних лишь административных талантов недостаточно, чтобы успешно провести ту масштабную реформу в энергетике, которую планирует Чубайс, ссылаясь опять-таки на зарубежный пример — на очень сомнительный опыт реформы электроэнергетики, который был проведен в штате Калифорния в США.
Сказанное выше вовсе не означает, что Россия должна вообще отказаться от проведения экономических реформ. Но эти реформы должны проводиться гораздо более спокойно, медленно и с обязательными предварительными экспериментами в отдельных городах, областях и регионах. Только так мы сможем накопить необходимый опыт и быстро подготовить нужные стране экономические кадры. Пока еще наблюдать за дискуссиями экономистов «старой» и «новой» школ тяжело: ни та, ни другая сторона не вызывают необходимого доверия — ни с точки зрения доводов, ни с точки зрения практического опыта. А между тем именно доверие — и к власти, и к экономистам, разрабатывающим проект реформ, — это основа здоровой экономики.
Один из ведущих авторов ультралиберального журнала «Новое время» Юрий Александров с некоторым удивлением писал после финансового краха 1998 года: «Знакомство с опытом реформ в самых разных странах наводит на мысль, что решающим фактором их успешности или провала является не выбор модели, а настрой населения — его готовность до конца пройти избранный путь».15 Странно, что столь простая мысль так поздно стала посещать головы наших реформаторов. А между тем, один из самых крупных российских экономистов конца XIX — начала XX века, академик Иван Иванович Янжул (1846—1914) еще сто лет назад написал книгу о доверии как важнейшем факторе производства. Доверие бизнесменов и деловых людей друг к другу, доверие людей к финансовым институтам и институтам власти, доверие к политике реформ, собственности, — все это не только политические, но и экономические категории.
Демократический режим по определению может быть прочным только при опоре на большинство народа. Пока простые люди будут говорить о власти, что «все они жулики», пока экономисты будут констатировать как очевидный факт, что в России «никто никому не верит», ждать улучшений в экономике не приходится. Население будет по-прежнему прятать свои доллары в домашних тайниках, мелкие и средние бизнесмены скрывать свои доходы, а крупные — держать свои счета в зарубежных банках. Именно недоверие граждан Советского Союза стало главной причиной неудачи Михаила Горбачева.
Но и то доверие большинства населения России, которое Борис Ельцин с немалым трудом сумел завоевать в 1989—1991 годах, было растрачено уже через год. Да и вся программа реформ, обозначенная термином «шоковая терапия», не рассчитывалась на доверие и согласие народа, а опиралась на режим чрезвычайных полномочий, полученных Ельциным на срок в двенадцать месяцев. Речь шла поэтому о скорейшем проведении — часто посредством указов и без какого-либо публичного обсуждения — большой серии самых радикальных реформ, которые должны были продвинуть Россию до «точки невозврата».
Все тот же шведский профессор и дипломат А. Ослунд, возглавлявший группу советников Е. Гайдара, так объяснял принятую в России стратегию реформ: «Масштабы возможных структурных реформ в Восточной Европе были огромны, но в России предстояла еще более масштабная структурная перестройка, и я предполагал, что падение промышленного производства в стране составит от 35 до 40%, то есть больше, чем в Польше. Необходимость быстрого проведения такой перестройки объяснялась многими причинами. С точки зрения политики, было лучше принять крупный пакет радикальных мер, пока в обществе преобладает чувство растерянности, различные заинтересованные группы еще не могут полностью оценить, что они приобретут или потеряют... Нужен массированный и быстрый удар».16 О доверии и поддержке населения эти люди даже не помышляли.
Отсутствие доверия народа было главной причиной неудач и кабинетов Черномырдина и Кириенко. Только Евгению Примакову удалось существенно поднять уровень доверия населения России к правительству и поддерживать его на протяжении восьми месяцев. Особенно показателен в этом отношении пример с предложенном А. Чубайсом реформой РАО ЕЭС. Мотивом и целью этой реформы было привлечение в данную отрасль иностранных капиталовложений, повышение эффективности и конкурентоспособности. Однако, как только Чубайс объявил свои предложения о реформе, стоимость акций РАО ЕЭС упала на треть, а капитализация кампании сократилась на несколько миллиардов долларов. Кто же будет вкладывать свои деньги в такое предприятие? Государственная Дума существенно изменила и проекты, и сроки реформирования электроэнергетики. Очевидно, однако, что при устойчивом и вполне заслуженном недоверии общества к Чубайсу российское общество больше не может позволить ему проводить над собой новые широкомасштабные эксперименты.
Владимир Путин сумел еще больше укрепить это доверие граждан к властным структурам, и это стало самым важным достижением нового президента России. «Политика, построенная на основе открытых и честных отношений государства с обществом, — заявлял В. Путин в Послании Федеральному Собранию, — защитит нас от повторения прежних ошибок, явится базовым условием нового общественного договора».
Это задача, которую много раз провозглашали, но так и не могли решить лидеры нашего государства в XX веке. Но без решения этой задачи Россия не сможет добиться успеха и в новом, XXI веке.
Экономику нельзя отнести к точным наукам, ее законы не столь всеобщи и действуют не так однозначно, как законы физики. Известно, что Нобелевский комитет стал присуждать премии за достижения в области экономических наук только с 1968 года. И лауреатами Нобелевских премий по экономике становились почти исключительно представители прикладных, а не общих отраслей экономики.
В экономической науке имеется много школ, концепций, теорий, течений, между которыми идет постоянная полемика. Это естественно для науки, которая связана с хозяйственной деятельностью людей и с их интересами. Но в ходе споров возникло и немало догм, упорное отстаивание которых вопреки реальности ведет к неудачам и краху.
Основатели наиболее важных доктрин в политической экономии, включая Давида Рикардо, Карла Маркса или более близкого нам по времени Джона Кейнса, не были догматиками. Не является догматиком и основоположник монетаризма Милтон Фридмен. Излагая в одной из своих последних книг новый вариант теории денег, Фридмен повторил в предисловии слова К. Маркса и В. Ленина: «Моя теория представляет не догму, а руководство к действию».17 Но для ревностных последователей Маркса и Фридмена такие предупреждения звучат втуне, они не могут и не хотят менять что-либо в теориях и постулатах своих учителей или в своих упрошенных представлениях об этих постулатах. Маркс как-то сказал о группе своих самозваных учеников: «Если они марксисты, то, значит, я не марксист». Но и лауреат Нобелевской премии Милтон Фридмен называл Гайдара и Чубайса «бастардами монетаризма», имея в виду их примитивные экономические и идеологические доктрины.
Догматизм советской политической экономии известен, В Советском Союзе частная собственность на средства производства отвергалась не только в теории, но и законодательно, так же как наемный труд и все другие связанные с частной собственностью отношения и формы деятельности. К немногим догмам сводились наши представления о капитализме и социализме, о природе эксплуатации и прибыли, о соотношении плана и рынка, о роли рабочего класса и интеллигенции, о крупном и мелком производстве и т. д. Многие из этих догматических представлений об экономике и о природе социализма сохраняются и сегодня в программных документах КПРФ. И коммунистическая печать, справедливо критикуя современную российскую действительность, идеализирует советскую действительность не только 70-х, но и 30-х годов.
Однако на месте советской политической экономии пока не возникло какой-либо новой российской экономической школы, основанной на анализе реальностей постсоветского времени. Экономисты-«реформаторы», оказавшие наибольшее влияние на политику российских правительств 1992—1998 годов, проявили себя по большей части такими же догматиками, как и их советские предшественники. Не преуспели они и в качестве практиков хозяйственной деятельности.