В дар строящемуся храму Владимир решил передать все те иконы, кресты и церковную утварь, которые вывез из Херсонеса. Но и приезжие греческие мастера добавили свои краски к украшению храма иконами и росписями. Владимиру этого показалось, однако, недостаточно, и для вящего украшения он поставил за Десятинной литые античные статуи, вывезенные из Крыма. Настоятелем церкви Богородицы Владимир поставил Анастаса Корсунянина, которому был благодарен за помощь, обернувшуюся христианским просвещением Руси. Вместе с ним в храме должны были служить и другие приведенные из Херсонеса священники. Согласно «Повести временных лет», Владимир «попов корсунских приставил служить» в новой церкви. Но Начальный летописец говорит – «епископов корсунских». Странная ошибка – если ошибка. Владимир в радости обращения вполне мог добиться для Анастаса и его соотечественников посвящения в епископы – конечно, в «безместные», без епархии.
Строились на Руси храмы – и, разумеется, распространялись по стране грамотность и книжность. Именно книжность виделась летописцу и видится современным ученым одним из главных признаков происходящих изменений. На Руси переписывались книги Священного Писания, переведенные некогда на славянский Кириллом и Мефодием. Фрагмент одного из таких древних списков Псалтыри на навощенных досках, «церах», обнаружен археологами в Новгороде в слоях начала XI века. На сегодняшний день Новгородская Псалтырь – древнейшая русская книга. Однако, конечно, не только (и не столько) на далеком Севере списывались книги Писания и богослужебная литература. Появлялись и первые собственные сочинения, вроде «Речи философа». Через творения славянских книжников Русь стремительно воспринимала богатства восточно-христианской культуры, соединившей в себе наследие православного христианства и эллинской античности.
Для русских людей того времени грамотность еще оставалась неким священным «умением», которое недоступно обычному человеку. Отсюда и особое, трепетное отношение к воспринимаемому на слух книжному слову. Владимир учредил школы – но не ради насаждения всеобщей учености, а для того, чтобы иметь своих, русских ученых. Сам он читать не научился и только жадно слушал чтение книг. Теперь это были уже не изложения Священной истории, а само Писание. Библия стала любимым, если не единственным, чтением новообращенного князя.
Из княжеских сыновей, стоит заметить, достоверно известно о грамотности только двоих – Ярослава и Бориса. Холодный, замкнутый в себе ум бывшего сидня Ярослава искал иной пищи, чем военные утехи, которыми он в детстве наслаждаться не мог. И это помогло ему по мере возмужания укрепляться в вере. Борис же, сын «болгарыни», рос пылким христианином. Для него, как и для отца, если не в еще большей мере, книги Писания и жития указывали жизненный путь, и Борис пылко стремился приникнуть к первоисточнику. Стоит еще сказать при этом, что Глеб, младший единоутробный брат Бориса, грамоте не учился и только слушал чтение старшего брата.
Владимир, как уже говорилось, не считал учение обязательным для князя и полагался только на способности и желание своих сыновей. Не осудим его за это – неграмотными оставались десятки правителей раннего Средневековья, славянских и германских. Например, живший в начале IX века Карл Великий, восстановитель Западной Империи, научившись читать, совершенно не умел писать. «Темное Средневековье» здесь не при чем – оно, наоборот, открыло дорогу к подлинной грамотности прежде «варварским» народам. Просто не все учились в один момент. Об умении Ярослава и Бориса читать источники говорят как о чем-то исключительном.
Однако неграмотность вовсе не мешала великому князю проникаться духом Писания. Слушая чтение Библии и житий, он восхищался деяниями древних патриархов, вождей и царей ветхозаветной эпохи. Его поражали равно гостеприимство Авраама, честность Иакова, кротость Моисея и незлобивость Давида. Он сравнивал себя с крестителем Рима, святым Константином Великим – и понимал, что пока недостоин равняться с ним. У Владимира появились новые примеры для подражания – наряду с Ольгой, о которой он отнюдь не забывал. Князь «поревновал делам святых мужей и житию их». Искренне, слезно раскаиваясь в совершенном до крещения – князь стремился уже к большему, чем просто искупление. И Писание указывало ему путь. Поступки князя, совершаемые под влиянием «словес книжных», могут показаться наивными современному человеку. Нам, читателям сотен тысяч печатных страниц, уже чуждо то преклонение перед писаным словом, которое охватывало души новокрещеных европейцев IX или X века. Но стоит ли удивляться тому, что они видели действительно священное – в священном слове Библии? Не это ли и нормально?
До глубины души поразила Владимира библейская заповедь «не убий». Князь не мог не соизмерить ее со своими деяниями. Отказаться от внешних войн он, конечно, не мог. Печенеги продолжали наседать на границы Руси. Но перестать казнить подданных было вполне в княжеской власти. Так Владимир и сделал.
На беду, вскоре после крещения, в стране «умножились разбои». Раньше «разбойниками» именовались члены бродячих дружин изгоев, которым приписывались оборотнические и колдовские способности. Как и викинги в Скандинавии, они временами прибивались к княжеским дружинам и окружались суеверным уважением. По мере усиления Рюриковичей и выстраивания огромной державы для разбойников становилось все меньше места. Когда же Русь крестилась, их образ жизни окончательно превратился в преступный для власти. Они стали разбойниками в нынешнем смысле слова. Само по себе это уже являлось поводом для озлобления. Но можно не сомневаться, что свою лепту вносили и разбредшиеся по Руси волхвы, для которых разбойники, в основном сохранявшие верность язычеству, становились товарищами по несчастью – и по борьбе.
Далеко не всегда разбойники попадали в руки своих кровников и могли быть убиты по древнему закону. Часто мстителей не оставалось или не обреталось – и тогда наступал черед княжеского правосудия. Избыточное милосердие князя, как только оно обнаружилось, немедленно придало разбойникам наглости. Церковные иерархи быстро осознали корень трудностей. К Владимиру в Киев собрались епископы и спросили князя: «Умножились разбойники. Почто не казнишь?» «Боюсь греха», – отвечал князь. «Так ты поставлен от Бога, – сказали епископы, – на казнь злым, а на милование добрым. Положено тебе казнить разбойников, но с испытанием».
Владимиру напомнили другую библейскую цитату, из послания апостола Павла, говорящего об обязанностях христианина перед мирской властью, но и о сути самой мирской власти как орудия Божьего в наказание злу. Владимир тут же принялся за дело. Он отказался принимать от родичей разбойников виры – откуп за голову. Всякий схваченный и уличенный подлежал после расследования обязательной казни. Усердие Владимира озадачило епископов и встревожило придворных. Киевские «старцы» вместе с епископами выступили в княжеском совете: «Войн много. А вира пойдет на оружие и на коней». «Да будет так», – согласился князь. Прежний порядок расправ за неотомщенные преступления был полностью восстановлен, и родам разбойников дали возможность выкупать своих бедовых сородичей.
Владимир еще в язычестве, еще в пору новгородского княжения, являл доброту и щедрость к подданным. Однако христианство сообщило этим его природным качествам большую глубину. На Руси было много людей, нуждавшихся в княжеской помощи. Разложение древних родов вело к появлению довольно большой прослойки «нищих и убогих», лишенных имущества. После принятия христианства сюда стали вливаться люди, у которых в языческую эпоху было вообще мало шансов выживать – калеки, состарившиеся изгнанники из общин. С другой стороны, нищенство пополнялось и иными людьми – разорившимися или не разжившимися горожанами, а также разного рода добровольными странниками, особенно вечными паломниками. Князь-христианин, подражавший страннолюбию библейского Авраама, должен был проявить достойную заботу об этих людях.
Конкретный толчок к явленным Владимиром чудесам милосердия (а все современники оценивали княжие милости как подлинное чудо, прежде невиданное) описывается по-разному. Согласно Илариону, Владимира захватили слова, сказанные пророком Даниилом языческому вавилонскому царю Навуходоносору: «Совет мой да будет тебе угоден, царь Навуходоносор, грехи твои милостынями очисти и неправды твои – щедротами к нищим». Согласно Титмару же, душу Владимира какое-то время смущала лишь краем уха услышанная евангельская цитата: «Да будут чресла ваши препоясанными». У него она вызывала воспоминания о прежней блудной жизни. Но придворные священники объяснили князю смысл слов «Да будут чресла препоясанными и светильники горящи» – следует каждый день блюсти воздержание, живя ожиданием Второго Пришествия и Страшного суда. Владимир устыдился и, в согласии с другим наставлением из того же Евангелия от Луки – «Подавайте милостыню, тогда все у вас будет чисто» – обратился к щедрым даяниям. Иные цитаты из Библии, слышанные Владимиром, приводит, как далее увидим, Начальный летописец. Он, видимо, и прав – Владимир находил в Писании самые разные подтверждения новой наклонности. Так или иначе, но все источники согласны в одном – истоком милостынь Владимира были его искренняя вера и доверие к библейскому слову, соединенные со страстным желанием искупить былые грехи.
Иларион говорит: «Кто поведает многие твои ночные милостыни и дневные щедроты, к убогим творимые, к сирым, к болящим, к должникам, к вдовам и ко всем требующим милости!.. Когда услышал ты, о честной, не оставил, услышав, сказанного, но делом довершил, просящим подавая, нагих одевая, жадных и алчных насыщая, болящим всякое утешение посылая, должников выкупая, рабам свободу давая. Твои щедроты и милостыня ведь и ныне людьми поминаются, паче же пред Богом и ангелами Его. Ради той милой Богу милостыни многое дерзновение обрел ты перед Ним, как присный Христов раб».
Для Иакова Мниха милости Владимира – главное доказательство его святости. «По делам разумейте святого», – напоминает он. «Прежде же всего милостыню творил князь Владимир, – повествует он далее об этих делах. – если немощный или старец не мог дойти до княжеского двора и взять необходимое, то посылали им на двор – все необходимое немощным и старым князь Владимир давал. И не могу исчислить множество его милостыней: не только в доме своем милостыню творил, но и по всему граду, не в Киеве одном, но и по всей Русской земле, и в