Еще во время войны — 20 октября 1941 года — в оккупированном немцами Киеве Дора Евсеевна вышла замуж за Георгия Лукича Семененко, приняла фамилию мужа, сменила имя и стала Дарьей Алексеевной Семененко, украинкой по национальности. Это не только позволило Доре Евсеевне избежать участи погибших в Бабьем Яру, но и с разрешения оккупационных властей она прямо у себя в квартире открыла косметический кабинет. На это и жили. Официальное имя бабушки среди домашних не прижилось, и для родственников она была Ириной.
Дарья Алексеевна была большой театралкой, и с мужем они бывали на всех премьерах, в которых играла Иза. У них были постоянные места в первом ряду — четырнадцатое и пятнадцатое. А по выходным они всегда обедали вместе — пропустить воскресный обед считалось неприличным.
Иза вспоминает: «Дом меня томил скучностью, ощущением старости и полумраком, постоянно там живущим. И тем не менее что-то влекло в тот дом — возможно, честность и открытость отношений, не припудренных этикетной приветливостью. И это была Володина бабушка, по-своему заботившаяся обо мне...»
Изе, тогда еще совсем юной актрисе, поручали серьезные театральные роли: Аннушки в спектакле «На бойком месте» по пьесе Островского, Люцианы в «Комедии ошибок» Шекспира и Сони в пьесе «Дядя Ваня» Чехова.
Ее партнерами по сцене были прекрасные актеры — Павел Луспекаев, Олег Борисов, Михаил Романов, Ада Роговцева...
В один из своих приездов в Киев Владимир решил посмотреть репетицию — пробрался на балкон и затаился там. Посреди репетиции М.Романов гневно спросил: «Кто там?» Высоцкий встал и спокойно сказал: «Пока никто». Ему разрешили остаться.
У Изы было сильным материнское чувство — она страстно хотела иметь ребенка. И вот... Потом она расскажет об этом в своих воспоминаниях: «Я никому не могла рассказать, что то, о чем мечтала, чего так ждала, случилось и не принесло радости. Когда стало ясно, что будет ребенок, смятение и страх обрушились на меня. Я только приехала, живу в театре, официально замужем за одним, а люблю другого и жду от него ребенка! Все было стыдным, ужасным, неразрешимым. Метнулась в Москву. Вместо одной боли стало две. Мы смотрели друг на друга, потрясенные, потерянные, и страшно было видеть боль и беспомощность Володиных глаз. Мы не знали, что делать. <...> Через десять дней я вышла из больницы, получила десять писем и две телеграммы от Володи и снова начала жить.
После той страшной больницы я уже знала, что и он может быть беспомощным, и не могла смириться с этим, но я любила. Пока он рядом, ничего не страшно, пока он рядом...»
АКТЕР ДРАМЫ И КИНО...
В июне 58-го года курс, где учится Высоцкий, командируют в учебно-тренировочном порядке на двадцать дней в поездку по Павлодарской области (Казахстан) для обслуживания тружеников целинных земель.
Вспоминает сокурсник Высоцкого Роман Вильдан: «Вот где особенно пригодилось умение Высоцкого быстро и вовремя реагировать на сущность явления, его сиюминутность и злободневность. Программа была составлена в двух аспектах — академическая и развлекательная. В первом отделении — отрывки из спектаклей, художественное чтение, композиция по пьесам. Во втором, естественно, что-нибудь веселенькое: песни, танцы, пляски, интермедии. Для второй части Высоцким были написаны куплеты на мелодию известной песни «У Черного моря», часто передававшейся в то время в исполнении Л.Утесова. Помимо заранее написанных, стандартных куплетов, типа:
Отец за сынка приготовил урок,
ему оказав тем услугу,
когда же к доске вызывал педагог,
то парню приходится туго:
на карте он ищет Калугу —
у Черного моря,
было оставлено место для таких, которые бы носили чисто «здешний» характер. Это означало, что перед каждым концертом кто-нибудь из студентов «шел в народ» и из разговоров, бесед узнавал местные беды, жалобы, претензии. Все это передавалось Высоцкому, и он тут же (бывало за 10 — 15 минут до начала концерта) строчил куплеты, что называется, «на злобу дня». Например, студенты узнали, что в одном степном колхозе заведующий магазином обещал достать своим односельчанам живых судаков (это на целине-то). То ли ему головушку солнцем припекло, то ли началась белая горячка (он, говорят, любил «проклятую») — никто не знал. Но в концерте моментально прозвучал следующий куплет:
Толпится народ у отдела «Рыбсбыт»,
живых судаков ожидая,
завмагом, качаясь, в прилавке стоит,
торжественно всем заявляя...
(шла музыкальная пауза):
«Товарищи, проходите, не толпитесь!
Есть в любом количестве!» —
«А где?» —
(и под заключительную музыкальную фразу) —
«У Черного моря».
Это еще не было высокой поэзией, но принималось всегда восторженно. Как же! Приехали артисты из Москвы и знают, чем люди живут, что думают. Попали прямо в самую точку, не в бровь, а в глаз!
И вот это умение жить мыслями своих современников, понять их думы, заботы, стремления в сочетании с безусловным поэтическим даром уже тогда послужило основой будущего Высоцкого».
А пока — студенческое настоящее, в котором начинают прорастать задатки будущего писателя. Хочется перенести на бумагу ощущения сегодняшнего дня. В конце второго курса Высоцкий пишет свой первый рассказ-зарисовку из жизни молодых актеров — «О жертвах вообще и об одной — в частности...».
На курсе, где учился Высоцкий, русскую литературу первой половины XX века преподавал Андрей Донатович Синявский.
Вспоминает сокурсница Высоцкого М.Добровольская: «Пришел к нам такой немного странный человек, еще молодой, но уже с бородой. Глаза тоже странные: не поймешь, на тебя смотрит или нет... И говорит очень тихо, с расстановкой, немного растягивая слова. Но сразу же — ощущение доброты и доверия к тебе... Но самое главное — что говорит! Называет имена, которые мы не знали: Бунин, Цветаева, Ахматова... Мы узнаем, что муж Ахматовой, поэт Николай Гумилев, был расстрелян, а сын репрессирован. У нас были не только лекции, но и беседы. Синявский учил нас мыслить».
А.Синявский родился в 1925 году в Москве. В 49-м окончил филологический факультет Московского университета. Работал научным сотрудником в Институте мировой литературы. В качестве критика сотрудничал в «Новом мире» А.Твардовского.
Это был уникальный педагог и литератор. Он открывал студентам то, что в то время было закрыто. По мнению Л. Абрамовой (второй жены Высоцкого): «...Культура Высоцкого и то, что можно назвать эрудицией, — это заслуга Синявского. И когда Высоцкий говорил, что в его творчестве ему ближе Гоголь, Свифт и Булгаков — это тоже отчетливое влияние Синявского».
Высоцкому очень нравилась манера преподавания Синявского: неторопливая, спокойная, ироничная... Лекция-диалог, недоговор, ухмылка, подразумевающая: «Ребятки, вам столько еще предстоит прекрасного открыть...» Но главным для Высоцкого оказалась общая с Синявским любовь к дворовой «блатной» песне, к городскому романсу. Причем этим же увлекалась и жена Синявского — Мария Васильевна Розанова. Когда студенты узнали, что семья Синявских интересуется фольклором, собирает народные баллады, городские романсы, напросились в гости на квартиру Синявских в Хлебном переулке — попеть...
А.Синявский: «До того момента как мы лично познакомились с Высоцким, я его не выделял из числа моих студентов. Но вот как-то, после одного из экзаменов, ко мне подошла группа ребят и сказала, что хотела бы прийти ко мне в гости...»
М.Розанова: «...пришли девочки и мальчики. Был среди них и Высоцкий. Тогда он мне показался мальчиком с каким-то почти тупым лицом. И, пока он не начал петь, он был в компании самым неприметным. Своих песен у него еще не было, но, исполняя чужие, он уже тогда вселил в них дух озорства, наделил их особой интонацией, свойственной только ему и ясно обнаруженной в его собственных песнях. В доме была гитара — только для Высоцкого, больше никто на этой гитаре не играл. Ни до, ни после...
После первого их визита я сказала Синявскому, что нельзя, чтобы это так просто ушло, — нужно купить магнитофон. Мы купили «Днепр-5» — большой, громоздкий и с зеленым огоньком. И все остальные приходы к нам в дом Высоцкого уже "записывались на магнитофон"».
В этом доме Высоцкий часто бывал вместе с Изой.
И.Высоцкая: «Помню комнату у Синявских — всю в больших иконах, какие только в церкви бывают. Гостили мы там с вечера до рассвета, и Синявские всю ночь увлекательно рассказывали о своих путешествиях по сибирским рекам, о поисках старины, о том, как были ими найдены, спасены и отреставрированы эти иконы».
Встречи в доме Синявских были довольно частыми. Дружба продолжалась многие годы. В октябре 64-го Высоцкий получил в подарок книгу «Поэзия первых лет революции — 1917 — 1920» (авторы А.Меныпутин и А.Синявский) с автографом Синявского «Милому Володе — с любовью и упованием. 24.10.64 г., А.С.». Когда у Синявских родился сын Егор, Высоцкий подарил ему коляску, в которой перед этим возили его старшего сына Аркадия. В поздних воспоминаниях Мария Васильевна скажет: «Высоцкий был другом нашего дома, можно сказать он немножко вырос в нашем доме...»
Познакомился юный Высоцкий и с друзьми Синявских — Юлием Даниэлем и Ларисой Богораз.
Синявский записывал не только песни, но и устные рассказы Высоцкого. Его восхищал не столько сюжет, сколько артистизм, мимика, жестикуляция, интонация исполнителя. Был замечательный цикл рассказов про «собаку Рекса, который был значительно умнее своего хозяина». Любимым рассказом Синявского был рассказ про уволенного с работы. Андрей Донатович считал, что это — высшее достижение Высоцкого вообще. Потом был рассказ о рабочем, который стал одним из персонажей песни «Письмо рабочих тамбовского завода». По форме это было интервью, примыкавшее к серии рассказов о Н.С.Хрущеве. Высоцкий уже тогда обладал необычайным даром имитации любого характера, любой национальности, мог говорить с любым акцентом...