В огромном доме Марины в загородном поместье Мезон-Лаффит Владимир чувствовал себя неудобно. Ему там было скучно, он страдал от опеки жены, до города, где он работал над дисками, ездить было далеко. Казанский предлагает им снять квартиру у своего дяди на небольшой улочке Руссле на левом берегу Сены в районе Латинских кварталов, в которой недавно жил он сам. Это была небольшая квартирка на втором этаже. Напротив дома — иранский ресторанчик, где Марина и Владимир часто обедали. Высоцкий обрадовался переезду: по сравнению с тихим и благопристойным Мезон-Лаффитом здесь Париж жил полной жизнью. Это близко от студии звукозаписи и от дома Одиль Версуа, где ему были всегда рады. Это был «Большой Каретный в Париже»...
Желание увидеть все, попробовать на вкус и запах привело к познанию ощущения от выкуренной сигареты с марихуаной. Тогда баловство еще не стало привычкой, но, по мнению многих, могло явиться началом тяжелейшей болезни...
Старший сын Марины Игорь в это время лечился в наркологической клинике. Высоцкий пишет в дневнике: «Увидели Игоря. Он сидел и что-то калякал, даже не встал. Под лекарствами он — бледный и безучастный. Глаз остановлен, все время на грани слез. Я даже испугался, увидев. Говорили с ним... Спасать надо парня, а он не хочет, чтобы его спасали, — вот она и проблема, очень похоже на то, что и у меня. Хочу пить — и не мешайте. Сдохну — мое дело и т. д. Очень примитивно, дай у Игоря не сложнее».
О своих впечатлениях и ощущениях этих «парижских каникул» Высоцкий пишет в письме к И.Бортнику 25 февраля:
«Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с удивлением выясню, что было много интересного. На всякий случай записываю кое-что, вроде как в дневник. Читаю. Словом — все хорошо. Только, кажется, не совсем это верно говорили уважаемые товарищи Чаадаев и Пушкин: «Где хорошо, там и отечество». Вернее, это полуправда. Скорее — где тебе хорошо, но где и от тебя хорошо. А от меня тут — никак. Хотя — пока только суета и дела — может быть, после раскручусь. Но пока:
Ах, милый Ваня, — мы в Париже
Нужны, как в бане — пассатижи!
Словом, иногда скучаю, иногда веселюсь, все то же, только без деловых звонков, беготни и без театральных наших разговоров.
Написал я несколько баллад для «Робин Гуда», но пишется здесь мне как-то с трудом, и с юмором хуже на французской земле. Думаю, что скоро попутешествую. Пока — больше дома сижу, гляжу телевизор на враждебном и недоступном пока языке.
Засим позвольте почтеннейше откланяться, Ваш искренний друг и давнишний почитатель Володя.
P.S. Не пей, Ванятка, я тебе гостинца привезу!»
В начале марта Высоцкий и Влади побывали в Лондоне, в гостях у Олега и Вероники Халимоновых. Олег после окончания Академии Внешторга работал здесь в Межправительственной организации по защите моря от загрязнения. Коллеги Халимонова уговорили Высоцкого выступить с концертом в посольстве. Советская колония в Лондоне была довольно солидная, а зал посольства по адресу 13 Kensington Palace Gardens — очень небольшой. Желающих попасть на концерт было столько, что люди бросали жребий — кому идти. Начало концерта было несколько настороженным, но после пяти-шести песен публика раскачалась.
Второй концерт был на квартире у Халимонова.
О.Халимонов: «Я не видел его два года, не слышал его новых песен. Володя спел «Купола» и еще несколько новых вещей... Они меня просто поразили: "Володя! Ты — гений!" Он перебирал струны — положил на них ладонь, поднял голову: "Ну вот, наконец, и ты это признал..."»
И еще из воспоминаний О.Халимонова: «Они с Мариной были только три дня. Большую часть этого времени мы были вместе. Мы прошлись по, так сказать, обязательной программе — здание Парламента, Вестминстерское аббатство, Трафальгарская площадь... Затем как-то вечерком мы сделали такой экскурс по английским пабам. Правда, он был тогда в «периоде непьющем», а я вел машину, но шли-то не за пивом, а чтобы посмотреть интерьеры, атмосферу. Некоторые лондонские пабы имеют историю, уходящую в глубь веков. Кроме того, мы были в лондонском Тауэре, Британском музее и галерее Тейт. Ланчевали и обедали раз-другой в районе Мэйфэр и Ланкастер Гэйт».
У Марины — кинодела в Мексике, и они в сопровождении ее подруги летят туда через Мадрид. Поломка самолета, смена рейса, и, как подарок, — два дня в Мадриде. Кроме впечатлений об испанской земле, посещение галереи Прадо — Веласкес, Босх, Гойя... Это вам не просмотр репродукций в альбоме!
Надо отметить, что при оформлении разрешений на выезд Высоцкого всегда предупреждали, что отпускают его только во Францию, о чем инспектор ОВИРа делал отметку в документе под названием «расписка», а иногда и сам Высоцкий дописывал на ней фразу-обязательство: «Кроме Франции, не выезжаю никуда». Однако он будет эти обязательства достаточно часто нарушать, и именно во время поездок по разрешениям «только во Францию» ему удалось побывать в США, Канаде, Мексике, Италии, Англии, во французской Полинезии и ряде других стран.
Вспоминает В.Аксенов: «Однажды после возвращения в Москву Высоцкого пригласили на беседу сотрудники КГБ, чтобы выяснить, как он оказался в Америке. «Так это мы путешествовали по Франции, ездили к детям (о. Таити — французская колония) и по пути заехали...» — ответил Высоцкий». И действительно, все поездки на Таити были связаны прежде всего с детьми Марины, которые жили там по одному, а иногда и все вместе у второго мужа Марины — Жан-Клода Бруйе.
В конце апреля Владимир и Марина отправляются в Геную, чтобы там сесть на теплоход «Белоруссия», следующий по маршруту: Генуя — Касабланка — Канарские острова — остров Мадейра — Барселона — и обратно до Генуи. Этот круиз продолжительностью две недели проводил капитан Феликс Дашков, с которым Высоцкий был знаком еще с 1967 года, когда тот был капитаном теплохода «Литва».
Впервые Высоцкий оказался на Африканском континенте.
Вспоминает Ф.Дашков: «Мы ездили в Касабланку в ресторан вечером и кушали омаров. Высоцкий, видимо, впервые в жизни это пробовал и часто потом вспоминал, как мы кушали омаров в Касабланке.
Ночью теплоход идет от порта к порту. Утром приходит рано. Люди завтракают — и на автобусы, сразу же поехали на экскурсии. Кто не хочет, тот может взять себе такси или просто пешком пойти...
Я всегда им организовывал поездки. Потому что у меня возможность такая была. Я брал у морского агента машину. И мы, как правило, ездили вместе. На Канарах мы заходили на три острова: Лансароте, там останавливались в порту Аресифе, на острове Гран-Канария были в Лас-Пальмасе и на острове Тенерифе были в Санта-Крус-де-Тенерифе».
В этот раз из Касабланки ездили на посольском автомобиле в столицу Марокко — Рабат.
26 апреля Высоцкий посылает матери открытку из города Лас-Пальмас, расположенного на острове Гран-Канария: «Мамочка! Это первая открытка, но уж больно здесь красиво — и телефона нет. Мы на пароходе поплыли из Генуи на Канарские острова. Отдыхаем, глядим, восхищаемся, шастаем. 4-го будем в Париже, позвоним. Целую. Володя».
МИХАИЛ БАРЫШНИКОВ
«...К позорному столбу я пригвожден, к барьеру вызван я языковому. Ах, разность в языках!..» — напишет Высоцкий в своем посвящении Марине. Из этой неудобной ситуации ему приходилось поначалу выбираться самому. Марина, занятая своими проблемами, не понимала затруднений мужа: «Языковой барьер? Нет, у Высоцкого его не было — ни тогда, когда он первый раз приезжал в Париж, ни потом, когда он уже мог вполне сносно изъясняться по-французски и обходиться без помощи переводчика».
А в дневнике Высоцкий писал: «Очень меня раздражает незнание языка. Я все время спрашиваю: что? что? И это раздражает окружающих». Вот поэтому там, как он любил говорить — в «Парижске», он был рад любому поводу общения на русском языке. И тут такое везение: на одном из приемов в доме Одиль Высоцкий встречает Михаила Барышникова — одного из лучших танцовщиков мира. Они знают друг друга еще по Ленинграду. Их познакомил тогда Кирилл Ласкари. Знаменитый балетмейстер ставил на телевидении фильм-балет «Сказ о холопе Никишке», где дебютировал М.Барышников.
Иван Дыховичный: «Это была короткая — одно лето, — но очень сильная дружба. Мы были в Ленинграде. Миша очень живой человек, душевно живой... Тогда образовался такой круг людей с открытой душой...»
В то ленинградское время еще совсем юный Миша поражает всех красивым сложением, лицом балетного принца, идеальной координацией движений и легкостью танца; музыкальность, превосходно усвоенная безупречная форма исполнения и уникальный артистический дар завоевывали зрительские сердца.
В 1966 году на конкурсе в Варне 18-летний Михаил Барышников получил свою первую международную премию. В 19 лет он — солист Ленинградского театра оперы и балета им. Кирова.
Он был лучшим на 1-м Международном конкурсе балета в Москве. Критики писали, что Барышников сочетает прыжок Вацлава Нижинского с юмором. Но при росте 1,63 он стал не балетным комиком, а героем-любовником, часто иронизируя и над любовью, и над героизмом. В своих выступлениях Барышников никогда не повторялся — используя один и тот же музыкальный материал, на каждом выступлении он интерпретировал его по-разному, в зависимости от настроения и сидящей в зале публики. «Человек-ртуть» называли его критики в советской печати. Новатор советской хореографии Леонид Якобсон ставил балетные спектакли в Мариинском специально на Барышникова.
В июне 1974 года 26-летний Барышников в составе группы артистов из разных советских театров — на гастролях в Торонто. Из Нью-Йорка в Торонто к Барышникову прилетел давнишний друг и коллега по кировской труппе Александр Минц, который эмигрировал в США еще два года назад. Минц приехал не просто увидеть товарища, а передать, что Американский балетный театр готов принять Михаила в свою труппу. Желание работать с хореографами самых новаторских направлений и пример Рудольфа Нуриева, оставшегося за границей, был слишком ярок и заманчив, чтобы ему не последовать. И солист театра им. Кирова Михаил Барышников становится невозвращенцем.