Анатолия Карпова.
Позднее, летом 79-го, Высоцкий приобретет у Серуша еще один «Mepceflec-450SL» — спортивную машину, которую в обиходе все будут называть «маленький мерседес».
Р.Фрумзон будет помогать доставать детали, когда «мерседесы» Высоцкого будут попадать в аварии.
В этом году выпускной курс Щукинского училища показывался Театру на Таганке. Тогда была такая традиция: выпускные курсы показывались во всех московских театрах, и те отбирали себе понравившихся актеров. На показе ярко раскрылся Леонид Ярмольник. Попасть на «Таганку» — мечта с первого курса учебы. Быть актером этого скандального театра было чрезвычайно престижно. И вот мечта осуществилась. На решение худсовета театра — брать или не брать — повлияло мнение Высоцкого, которому Ярмольник чем-то приглянулся.
Первое время начинающего актера Любимов использовал на вводах.
Л.Ярмольник: «Любимов меня брал, невероятно хваля, как говорится с руками и ногами, первым с курса Катина-Ярцева. Приводя меня всем в пример как подвижного, способного, талантливого, оригинального и так далее артиста... И при этом не давал ролей. Но не потому, что просто не давал: у него нечего мне было дать. Шли такие спектакли, где мне объективно нечего было играть. За 8 лет самые памятные моменты для меня — это когда вместо Высоцкого я играл Керенского в «Десяти днях...». Шел на сцену как на Голгофу, как на крест.
...У меня в этом спектакле возникло какое-то невероятное, почти физиологическое ощущение моей причастности к этой работе Высоцкого. Комплекция у нас разная. Я немного... нет, не выше, а длиннее Владимира Семеновича. Но, как ни странно, мне ужасно было удобно играть в его костюме, который давил мне во многих местах, — френч, галифе, мягкие сапожки. Парик ежиком и накладка на нос тоже были от Высоцкого. Играя Керенского, я даже хрипел как Высоцкий. Не помню, что стремился ему подражать, просто у меня так получалось. Я хотел сделать эту роль, как он. А от самого процесса игры у меня было абсолютное ощущение человека, которого первый раз привели в церковь, — я причастился к этому».
Молодой актер настолько вошел в роль спектакля и предыдущего исполнителя, что после спектакля на просьбу: «Владимир Семенович, можно ваш автограф?» — размашисто подписывал программки — «Высоцкий». Высоцкий за «подлог» не обиделся, а для Ярмольника это был как перст судьбы — он обрел смелость и уверенность в себе и перенял от Высоцкого не только манеру его игры...
«РОМАН О ДЕВОЧКАХ»
— ...Вы пишете книгу, если правда, о чем она?
— Я не пишу книги как таковой: сел и начал писать роман — нет, я просто стал записывать какие-то свои впечатления в прозе. Они иногда выливаются в целые рассказы большие, иногда это начало больших вещей каких-то.
Из ответов на записки
«Пробовал и пробую...» И действительно, свое творчество Высоцкий начинал не с песен, принесших ему славу, а с прозы. Первый опыт: вместе со школьным другом Володей Акимовым четырнадцатилетний Высоцкий пишет «роман» по мотивам толстовского «Гиперболоида инженера Гарина». Роман назывался простенько — «Аппарат IL», то есть «испепеляющие лучи». Потом интерес к фантастике временно пропал, а тяга к писательству осталась. В конце 50-х Высоцкий пишет два рассказа: «Об игре в шахматы» и «О любителях приключений». Песни вытеснили прозу. Правда в уже зрелом возрасте он написал еще несколько рассказов и сценариев. Но все эти работы были малы по объему и имели незавершенный вид...
Весной 76-го года Любимов готовит спектакль по повести «Обмен» самого читаемого писателя в стране Юрия Трифонова. По этому поводу Трифонов часто бывал в театре. И как-то в апреле Высоцкий с Трифоновым говорили о романе «Дом на набережной».
Высоцкий заинтересованно расспрашивал о персонажах «Дома...» и вдруг по ходу разговора неожиданно сказал с некоторым смущением: «А я сейчас тоже пишу роман...» Немногословный, обстоятельный Трифонов, всегда больше слушающий, нежели говорящий, вдруг оживился и удивленно спросил: «Вы, роман?..» В ответ Высоцкий лишь улыбнулся и почему-то предпочел уйти от разговора.
«Роман...» был обнаружен в бумагах Высоцкого после его смерти. Отмечено, что работу над «Романом...» он прервал в 1977 году. В рукописи названия не было. Оно появилось впервые в одном из зарубежных изданий после смерти автора.
«Роман...» является прозаической формой главной темы раннего Высоцкого — его «дворовых» песен. Критики, разбирая это произведение, отметят полную его преемственность по отношению к ранним песням.
«Девочки любили иностранцев» — так начинается этот «Роман...», написанный задолго до того, как появилась на экранах «Интердевочка» — нашумевшая картина на эту же тему П.Тодоровского и В.Кунина. Главная героиня «Романа...» Высоцкого — Тамара Полуэктова, которая хорошо знает дорогу в интеротели, литературная сестра «Нинки с Ордынки» из песни 1964 года «Наводчица». В юности Тамара полюбила лихого вора — «взрослого уже и рослого парня, с двумя золотыми зубами, фантазера и уголовника» Николая Святенко по кличке Коллега, в обрисовке характера которого также легко узнаются черты песенных героев поэта. Святенко поет одну из ранних песен Высоцкого — «Ребята, напишите мне письмо» (1964), которую в «Романе...» сочинил Александр Кулешов. Он пел так, «что хорошо становилось на душе, хотя надрыв и отчаяние были в песнях, и слова грубые и корявые». В Саше Кулешове Высоцкий выводит как бы самого себя. Это не автопортрет, но символ времени, в котором происходит повествование. О Кулешове среди заключенных ходят легенды, «что он якобы где-то сидит... или даже убили его». Это очень похоже на прижизненные слухи о самом Высоцком, порожденные обилием его песенных ролей.
В произведении выведены реальные действующие лица. Так, в Театре на Таганке работал пожарник, который рассказывал, как «Тухачевского держал <...> за руки, чтоб не падал», врач Герман Абрамович, который лечит Полуэктову язву, также реальное лицо — хирург госпиталя МВД Герман Ефимович Баснер, не раз оказывавший Высоцкому медицинскую помощь. По воспоминаниям В.Янкловича, замысел «Романа...» возник у Высоцкого после беседы с В.Аксеновым, который и посоветовал ему написать прозу. Получился рассказ о самом себе, некий самоотчет, попытка сказать на другом (т. е. прозаическом) языке о своей поэтической работе, смоделировать пройденный в поэзии путь, с его основными вехами, в рамках другой художественной системы.
В.Аксенов: «Читал он мне тогда и отрывки из своей собственной прозы, из романа «Девочки». Не знаю, насколько он продвинулся в этом деле, времени у него всегда не хватало, да и к писанию прозы он не был приучен. В тех отрывках, что я слышал, описывались московские красотки, подцепляющие «фирму», то есть иностранцев».
Через два десятка лет В.Аксенов в одном из интервью выскажет гипотезу на эту тему: «Я почти уверен, что он стал бы серьезным романистом или драматургом. Пение на самом деле повергало его в своего рода истерику. А он жаждал вырваться в какую-то более спокойную сферу. Это самосохранение, попытка спастись у него была. Он цеплялся за эти формы деятельности, исключающие непосредственный контакт с публикой. Он прежде всего писал бы о самом себе в разных ситуациях. Он ведь был байронист. Это продолжение плеяды Печориных, Онегиных и прочих. Это такой тип русского романтика, байронита. Это не были бы, может быть, мемуарного плана вещи. А может быть, в конце концов, он пришел бы и к чисто мемуарному плану».
Естественно, что в 77-м году нечего было бы и пробовать напечатать это произведение. Впервые «Роман...» будет напечатан в декабре 1981 года в четырех номерах «Новой газеты», издаваемой в Нью-Йорке. В СССР его смогли прочитать подписчики толстого журнала «Нева» лишь в 88-м. В последующие годы «Роман о девочках» будут ставить на многих театральных площадках России. Вот один из зрительских отзывов на спектакль, поставленный Марком Розовским в Театре «У Никитских ворот»: «"Роман о девочках" Владимира Высоцкого очень театрален. Главным образом тем, что в нем при минимуме текста, занимающего от силы 30 листов, сказан, вернее, выплеснут максимум информации, додумывать и обрабатывать которую внутри себя не автору, а читателю и зрителю. Трудно не остаться благодарным за подаренный вечер, в котором было все: и обилие сценической выдумки, которая у Розовского, по-видимому, одного происхождения с выдумкой литературной и драматургической; и талантливая, искренняя, не раз по-настоящему берущая за душу игра актеров, знакомые песни, смех и слезы...»
«ЧЕРНАЯ СВЕЧА»
Пьем за то, чтоб не осталось по России
больше тюрем,
Чтоб не стало по России лагерей!
В середине июня Высоцкий по приглашению Вадима Туманова летит в Иркутск. В аэропорту его встретили заместитель В.Туманова — Анатолий Тюркин, журналист Леонид Мончинский, сын В.Туманова Вадим Туманов-младший и друг Туманова В.Церетели. Прямо из аэропорта поехали на Байкал.
Вспоминает главный инженер артели старателей «Лена» Сергей Зимин: «Первый день провели в Бодайбо, показали гостю город и его окрестности. Побродили по скверу перед зданием «Лензолото». Сильное впечатление на Высоцкого произвел местный базарчик на берегу Витима, где торгующих за прилавком было двое — бабуля и дедок. Они продавали семечки. Покупателей не было вовсе. Вот такие были тогда времена».
Из воспоминаний иркутского писателя Леонида Мончинского: «В ту поездку Высоцкий побывал на многих старательских участках — Барчик, Перевоз, Хомолхо...
...Вертолет завис над крохотным поселком старателей Хомолхо в Бодайбинском районе. Слева от гольца заходила чернобрюхая туча, под ней сплошная стена дождя.
— Это надолго? — кричит Высоцкий пилоту.
— Возможно, до конца недели. Поворачиваем на Бодайбо?