Ю.Карякин: «И вот тут произошло... "Сейчас, — сказал он, — сейчас, сейчас, Юрий Петрович". Походил-походил. И вдруг началось... До этого структура спектакля была схожа с планетарной системой, в центре которой помещался Раскольников, а вокруг него вращалось все остальное. Что бы ни происходило на сцене — все шло с оглядкой на него. А тут вдруг на глазах присутствующих на репетиции началось крушение прежнего миропорядка, и все закружилось вокруг Высоцкого. Минуту-две все заворожено смотрели на это, потом Трофимов почти плачущим голосом сказал: "Я так не могу, Юрий Петрович..." И все хором завопили: "Да так и надо! "»
А.Трофимов: «Я сейчас скажу общую вещь, но мною испытанную: видимо, от Владимира шла какая-то энергия... И, видимо, эта энергия брала меня в свое поле — и все вещи, на которые я был способен, максимально раскрывались. Начинала работать фантазия — от очень точного психологического рисунка и от этой энергии, которая шла от Высоцкого. Хотя это что-то метафизическое, но я это чувствовал».
Как-то на одной из последующих репетиций Карякин спросил у Высоцкого:
— Слышь, Володь, ничего не понимаю, как ты так быстро врос в роль?
Высоцкий помолчал и ответил неожиданно серьезно:
— В каждом человеке, кого бы ты ни играл, нужно найти его самое больное место, найти его боль. И играть эту боль. Все остальное — над болью, скрывает ее. Но правда только там, где прорывается боль...
Роль сводилась, по существу, к одному эпизоду и решалась абсолютно статично. Это было совершенно не свойственно ни режиссерскому почерку Любимова, ни исполнительской манере Высоцкого.
В центре сцены стояло кресло. Выходил Высоцкий — растрепанный, в домашнем длинном халате, с гитарой. Выходил как на сольный концерт, садился и начинал петь и вести разговоры.
У Достоевского нет упоминания о том, что Свидригайлов поет под гитару. Включение в сюжет спектакля пения Свидригайлова было неожиданным не только для зрителей, но даже для автора инсценировки. Были споры, правомерно ли включение в классический текст XIX века песни, имеющей отношение к современности, да еще считающейся когда-то полублатной. Любимов настоял на этой самопародии.
В.Высоцкий: «...в этом спектакле, где совсем уже, казалось бы, невозможно петь, я пою старинный романс, душещипательный такой. Видимо, Свидригайлов все свои жертвы соблазнял вот этим романсом. И мы решили, почему бы ему не попеть и не поиграть на гитаре, издеваясь над Раскольниковым. Я вот пою такой романс, который сам написал: "Она была чиста, как снег зимой..."»
Песня была написана еще в октябре 69-го года для кинофильма «Один из нас». Здесь, в спектакле, эта песня и сама роль рождали в Высоцком какой-то очень личный внутренний отзвук, и он все время как бы прислушивался к нему, поражаясь чему-то в себе самом, какой-то роковой связи между судьбой героя и судьбой собственной:
Подумал я: дни сочтены мои.
Дурная кровь в мои проникла вены...
Он откладывал гитару и, не поднимаясь из кресла, произносил свой монолог. Это была исповедь, особенно в момент, когда Свидригайлов-Высоцкий начинал спорить с тенями. Луч прожектора высвечивал его белую, распахнутую на груди рубаху, увеличивал отражение на фоне двери.
Ю.Любимов лучшей ролью Высоцкого в театре считал не Гамлета, а именно Свидригайлова.
А.Смелянский: «"Моя специальность — женщины", — чеканно бросал актер, заявляя в начале спектакля жизненную тему героя. Он трактовал текст Достоевского как музыкант и поэт, чувствуя каждый его оттенок. Монологи Свидригайлова звучали как упругая ритмическая проза, приобретая красоту и завершенность поэтической формулировки: «Значит, у дверей подслушивать нельзя, а старушонок чем попало лупить можно?» Тут впервые в спектакле раздался смех, а безумное напряжение вдруг разрядилось иронией. В голосе Высоцкого-Свидригайлова, бившем, как брандспойт, и обдиравшем слух, как наждачная бумага, звучала тоска и нежность. Казалось, материя самой жизни хрипло дышала в этом истерзанном человеке».
Премьера спектакля состоялась 12 февраля 1979 года.
Аркадий Свидригайлов стал причиной охлаждения отношений Высоцкого с И.Дыховичным. Назначенный дублером на эту роль Дыховичный фактически был отстранен от участия в спектакле по требованию Высоцкого...
«МЕТРОПОЛЬ»
В 1978 году Высоцкий принимает участие в создании самиздатовского альманаха «МетрОполь».
Молодые писатели Виктор Ерофеев и Евгений Попов, только что ставшие членами писательского Союза, задумали создать независимый литературный альманах с привлечением признанных и молодых литераторов. Предполагалось включить в альманах отвергнутые издательствами прозу, стихи, эссе... Сначала они заразили этой идеей Василия Аксенова и Фазиля Искандера, а в течение года в создании альманаха участвовало более двадцати человек. Случайных людей там не было, каждый — от старейшего Семена Липкина до юного ленинградца Петра Кожевникова — оказался по-своему талантлив. В их числе были Б.Ахмадулина, А.Вознесенский, М.Розовский, А.Арканов, А.Битов, Ю.Алешковский... Аксенов привлек к участию в альманахе известного американского писателя Джона Апдайка, приглашенного составителями для того, чтобы придать проекту статус международного.
Все участники альманаха отличались собственными эстетическими принципами, манерой письма, но были объединены желанием бросить вызов царившей тогда серости и тоске в советской литературе, предлагали читателю свои произведения, исходя из собственного понимания процесса творчества, а не из ожиданий партийно-чиновничьей номенклатурной верхушки. Целью этого проекта было издание сборника, в который должны были войти тексты, никогда ранее не публиковавшиеся — в силу того что были «непроходимы» в советской печати по эстетическим и тематическим критериям. Издание этих произведений, как утверждали авторы альманаха, могло бы расширить картину советской литературы того времени. Это была наивная попытка отделить хотя бы часть литературы от государства, противопоставить серой литературе соцреализма литературу талантливую и свободную.
За границей издавался подобный по эстетике и задачам альманах «Континент». Созвучное по смыслу «МетрОполь» означало — литературный процесс в метрополии. Во введении к альманаху было сказано: «Мечта бездомного — крыша над головой; отсюда и «МетрОполь» — столичный шалаш, над лучшим в мире метрополитеном. Авторы «МетрОполя» — независимые (друг от друга) литераторы. Единственное, что полностью объединяет их под крышей, это сознание того, что только сам автор отвечает за свое произведение; право на такую ответственность представляется нам священным. Не исключено, что упрочение этого сознания принесет пользу всей нашей культуре. «МетрОполь» дает наглядное, хотя и не исчерпывающее представление о бездомном пласте литературы».
Создавался альманах в однокомнатной квартире на Красноармейской улице, раньше принадлежавшей матери В.Аксенова — Евгении Семеновне Гинзбург, автору «Крутого маршрута». Теперь здесь жил Евгений Попов.
Когда в дверь звонил Высоцкий, на вопрос: «Кто там?» — отзывался: «Здесь печатают фальшивые деньги?» Хохотали, работали весело. Высоцкий подавал идеи, вселял во всех своими шутками энергию. Он написал песню, посвященную «метрОпольцам», но она, к сожалению, затерялась.
В альманахе Высоцкий был представлен двадцатью текстами. Такой обширной публикации в СССР у Высоцкого, всегда мечтавшего издаваться, еще не было. Он сформировал подборку своих произведений по типу «избранное», представляющую его творчество во всем многообразии. Были выбраны тексты разных лет, разных «жанров» и тем: стилизации дворовых песен, ролевая лирика, сказки, пародия, песня из спортивного цикла, философская и любовная лирика...
Вспоминает участник альманаха М.Розовский: «Помнится, Аксенов говорил со мной о «МетрОполе», особо упирая на участие в нем Высоцкого. «Мы их умоем Володей!» Имелось в виду, что все его стихи известны благодаря магнитофонам, — а ведь не печатают, суки!»
Не все из приглашенных к участию в альманахе согласились на это — например, Ю.Трифонов, хотя его настойчиво звали. Отказался печататься Б.Окуджава. Возможно, они предвидели, что участие в таком рискованном предприятии чревато неизбежными последствиями.
Ошпаренный однажды кипятком от Хрущева, А.Вознесенский теперь осторожно дул и на холодное. Он дал в альманах стихи, которые уже были опубликованы в его книге «Соблазн» (М., «Советский писатель», 1978 г.), то есть получив тем самым на них разрешение цензуры, чем свел свой риск к нулю.
Е.Попов рассказывал, что один известный поэт долго колебался — публиковать свои стихи в «МетрОполе» или нет, «быть или не быть?»:
— Это же очень опасно!
И Высоцкий, когда узнал об этом, сказал:
— Ну, конечно, не быть! Не быть!
И своими руками вырвал страницы со стихами этого поэта.
У «МетрОполя» было много помощников. Помогали клеить страницы, считывать корректуру. Альбом альманаха составлял около 40 печатных листов. Значит нужно было наклеить на ватман около 12 ООО машинописных страниц, учитывая 12 экземпляров. (Тираж свыше 12 экземпляров считался нелегальным, противозаконным распространением литературы.) Макет альманаха разработал художник Театра на Таганке Д.Боровский. Он предложил на лист ватмана наклеивать по четыре машинописных страницы. Таким образом, получалась готовая книга, а не набор рукописей. Оформление было сделано Б.Мессерером. Один экземпляр наивно предполагалось предложить Госкомиздату для издания в «метрополии», а один — за рубежом.
Конечно, создатели альманаха предчувствовали, что тучи над ними сгущаются, но то, каким репрессиям они подвергнутся, было для них неожиданным. Сигнал для кампании против «МетрОполя» дал секретариат Московской организации Союза писателей, возглавляемый Феликсом Кузнецовым. Он состоялся 22 января 1979 года. На заседание повестками были вызваны пять составителей альманаха. В присутствии примерно пятидесяти писателей — членов руководства МО СП — это засед