Этот диагноз стал еще одним мифом о Высоцком, не соответствующим реальной «истории болезни». Да, смерть произошла в «результате острой сердечно-сосудистой недостаточности и атеросклероза венечных артерий сердца», но не указаны причины ее вызвавшие: тяжелая абстиненция, которая, в свою очередь, стала следствием алкоголизма, приема наркотиков и бесконтрольного употребления снотворных и успокоительных препаратов.
И.Годяев едет в ОВИР и меняет загранпаспорт Высоцкого на общегражданский. Милиция дала разрешение на похороны.
Л.Сульповар прислал бригаду фельдшеров — спустить кровь и произвести бальзамирование тела.
К середине дня под окнами дома собрались человек тридцать. У подъезда — букеты цветов и множество наклеенных, приколотых кнопками листочков бумаги со стихотворными посвящениями.
Стали решать — где хоронить... Отец настаивал:
— Только на Новодевичьем!
Вопрос решали на самом высоком уровне. Любимов позвонил в Моссовет. Ему ответили:
— Какое там Новодевичье?! Там уже не всех маршалов хоронят.
Решили хоронить на Ваганьковском. Там похоронен дядя Владимира — Алексей Владимирович.
B. Абдулов: «Это было так... Я позвонил Кобзону...
— Иосиф, прости, ради бога, за страшную весть: Володя умер. Нужен некролог.
Он говорит:
— Я поеду в ЦК — буду звонить оттуда.
Он позвонил — добился некролога в «Вечерке» и в «Культуре». И попросил, чтобы я подъехал к телеграфу, чтобы вместе пойти в Моссовет».
Чтобы похоронить Высоцкого на Ваганьковском, нужно было обязательное разрешение Моссовета. У вездесущего и всех знающего Кобзона в Моссовете был доброжелатель — Сергей Михайлович Коломин — первый заместитель председателя Моссовета В.Ф.Промыслова. Узнав от Кобзона скорбную весть, Коломин разрешил выбирать место.
И.Кобзон: «Я поехал на Ваганьково. Там уже были замдиректора Театра на Таганке и отец Володи Семен Владимирович. Стали смотреть, куда бы можно было положить Володю. «Нет, нет, — говорил отец, — только на аллее поэтов». Мы пошли туда, но это была такая глупость... по одной простой причине: там почти нет места, и, зная популярность Высоцкого, можно было гарантировать, что от других могил ничего не останется, когда на кладбище хлынут его поклонники. И мы вместе с директором кладбища пошли выбирать землю. Я сказал: «Представляете, сколько придет народу... хоронить? Вам разметут все кладбище. Поэтому нужно какое-то открытое место, например здесь», — и указал место, где теперь находится могила Володи. А тогда там был асфальт. Он сказал: «Я не против, если будет разрешение Моссовета». Я опять в Моссовет, к Коломину. Говорю: «Если хотите избежать давки и большого скандала в Москве, нужно хоронить только там». — «Ну, там так там!» — сказал Коломин и подписал разрешение».
В.Янклович: «Решаем вопрос: в чем похоронить Высоцкого... Долго обсуждаем этот вопрос вместе с Любимовым. Вначале решили хоронить в костюме Гамлета — в подлинном костюме, в котором Володя играл на сцене. Потом решили по-другому: подлинный костюм оставить в театре, а из Володиных вещей подобрать такой же. Нашли черный свитер и черные брюки».
А.Сабинин: «Дверь открыла Нина Максимовна. На кухне сидели Сева Абдулов, Мессерер, Марина, Белла Ахмадулина и этот молодой доктор, который был при нем. Он сказал: «Хотите посмотреть на Володю?» Открыл дверь — на низкой тахте лежал Володя в черном свитере, черных брюках и в черных новеньких, ни разу не надеванных ботиночках. Лежал такой маленький, незащищенный, какой-то совершенно миниатюрненький на этой тахте.
На кухне врач открыл холодильник, достал 0,75 «Пшеничной», открутил пробку, поставил два стакана прямо на холодильник, налил мне грамм 150. Такая тишина — он лежит, не преданный земле, — вроде поминать рано. Мы молча выпили и ушли».
В кабинете Семен Владимирович отбирает книги зарубежных изданий из библиотеки сына, чтобы забрать себе.
Нина Максимовна: «Когда Володя умер, боялись, что зарубежные издания могут конфисковать. К тому же люди, хранившие запрещенную литературу, могли быть привлечены к ответственности (такое было время). Поэтому часть книг из дома унесли. Среди них я хорошо помню четыре тома Н.Гумилева, три тома О.Мандельштама, двухтомник Н.Клюева, одну или две книжки Б.Пильняка, несколько отдельных изданий В.Набокова, В.Хлебникова — почти все в мягких переплетах. Все это он привозил из-за границы. По-моему, эти книги не сохранились».
В.Туманов: «В этот день мне пришлось отвечать на сотни телефонных звонков в квартире Высоцкого. Запомнился звонок космонавта Гречко:
— Могу ли я чем-нибудь помочь? Все же запишите мой телефон».
Пришли Олег Даль и Василий Ливанов. Даль постоял, склонив голову... и потерял сознание. Нашатырь, вода, укол...
Василий Ливанов: «Очень было страшно, когда мы сидели в квартире Володи в большой комнате, а он лежал в маленькой... И Даль сказал: "Я — следующий. Я знаю, я чувствую. Я — следующий..."»
Из Парижа позвонил Василий Аксенов: «Мы молились за Володю в церкви Сан Сульпис...» Только три дня назад Аксенов с семьей, казалось, навсегда уехал из Москвы — осуществилась давнишняя его мечта («Я не политического убежища ищу, а климатического...»), и «МетрОполь» стал удобным трамплином для этого.
Не навсегда из Москвы, а только на отдых в Пицунду уехал Вознесенский. На похороны он не приехал — прислал телеграмму...
В этот день Булат Окуджава с женой Ольгой были «гостями капитана» на «Грузии». Это была та же каюта-люкс, в которой много раз путешествовали Высоцкий и Влади.
Ольга: «И как раз посредине нашего плаванья вечером мы хорошо попировали, а утром пришел Гарагуля. На нем лица не было. Он едва мог говорить — и мы узнали о смерти Володи. Стало страшно... Булата это очень сильно тряхануло. Это была для нас смерть действительно родного человека».
И.Бортник пришел к Высоцкому утром 25-го и не выходил из квартиры до похорон. Все это время он был на грани истерики.
И.Бортник: «Три ночи я провел в квартире Володи. Мне вдруг почему-то пришла в голову мысль позвать знакомого священника. Стал звонить. Так Семен Владимирович, отец Володи, закричал на меня: "Прекрати! Я коммунист, никаких священников здесь не будет!"»
Пришел проститься Д.Карапетян: «Володя лежал в комнате, на диване, рядом с ним — пачка фотографий, каждый мог взять. Два дня, вплоть до похорон, я не выходил из его квартиры».
Ю.Любимов уезжает в театр готовиться к похоронам...
Был заказан некролог в «Советской культуре». В то время существовал определенный порядок опубликования некролога — текст должен поступить в редакцию либо по ТАСС, либо в официальном конверте из Министерства культуры или Госкино... Этого не было. Тогда внутри редакции созрело предложение обратиться к коллегам Высоцкого, чтобы они составили «Слово товарищей». В театре стали готовить текст «Слова...»:
«Из Театра на Таганке навсегда ушел необыкновенно одаренный человек — Владимир ВЫСОЦКИЙ.
Он был многогранным талантом. Природа щедро наградила его даром поэта, артиста, певца.
Миллионы людей любили его песни, помогающие им жить тем, что выражали свое время. Искусство его находило отклик у огромной аудитории самых разных людей. Лучшие наши поэты видели в нем своего коллегу. На сцене он играл Шекспира, Пушкина, Достоевского, Чехова, Пастернака, Есенина. Судьба свела его с прекрасными людьми, в их среде его талант становился мудрее, многограннее, добрее. Его неукротимый темперамент покорял людей не только со сцены его родного театра, а также через бесконечные пленки, которые переписывали тысячи людей. Он был подлинным народным артистом, его неукротимый характер ничего и никогда не оставлял про запас для себя. И, наверное, так рано остановилось его сердце. Как щедро одарила его природа, и как не щедро, жесточайше скупо отпустило ему дней на Земле.
Жизнь художника исчисляется не очевидной длиной, но объемом ее значения. Он пропел много печального о времени и о себе, и он также награждал нас мужеством и желанием жить.
Группа товарищей».
Но главный редактор категорически воспротивился: если официального некролога нет, значит, неспроста, да и не имеет умерший никаких званий и наград — не народный он и не заслуженный.
Все дни до похорон (25, 26, 27 июля) у Театра на Таганке стихийный траурный митинг... В окне-витрине возле кассы был выставлен портрет Высоцкого с извещением о его смерти, а также сообщение о том, что доступ к телу будет открыт в понедельник 28 числа, с 10 часов утра.
Его смерть перестала быть только пугающим слухом, казалось, и на этот раз благополучно опровергаемым. В окне рядом с портретом появилась надпись: «В это трудно поверить, об этом страшно подумать».
Перед портретом толпа, тихие разговоры, весь подоконник и весь тротуар перед ним был усыпан букетами, на подоконнике горели свечи. Крутили магнитофонные записи с его песнями, читали и клали рядом с цветами стихи, посвященные ему, переписывали стихи самого Высоцкого. Днем июльское солнце палило немилосердно, и люди зонтами укрывали цветы, чтобы не завяли.
Вечером в театре спектакль — «10 дней, которые потрясли мир».
Ю. Любимов вышел на сцену и сказал:
— У нас большое горе... Умер Высоцкий... Прошу почтить...
Зал встал...
О том, что некролога не будет, Высоцкий предвидел... Еще осенью 63-го он писал:
И хоть путь мой и длинен, и долог,
И хоть я заслужил похвалу, —
Обо мне не напишут некролог
На последней странице в углу.
Но я не жалею!
Некролога не было. Было сообщение о смерти 25 июля в правом нижнем углу четвертой страницы «Вечерней Москвы».
27-го в театре собрались все, чтобы обсудить техническую сторону похорон. После обсуждения долго не могли разойтись. Вспоминали свои последние встречи с Высоцким... Каждому казалось, что он видел что-то предвещающее смерть... Многие просто не верили в случившееся...