— Кто это, кто это?
— Это Высоцкий, артист.
— Не знаю такого. Что он поет?
— Песню из спектакля.
— Как замечательно!
И так она на меня подействовала, эта манера исполнения, что я под ее впечатлением написал «Мастер Гриша»... А потом мы в скором времени познакомились. У меня есть фото, снятое за кулисами, в антракте, на моем вечере, — Володя тогда пришел ко мне. Он уже сочинял и пел песни, уже года два как писал, — это был примерно 1962 год...»
Действительно, в то время Высоцкий часто исполнял ставшую популярной песню поэта и драматурга Михаила Львовского, написаннуюя для его же пьесы «Друг детства».
Выступая в Ленинграде 18 ноября 1967 года, Высоцкий вспоминал: «Я первую свою песню написал в Ленинграде пять лет тому назад. Ехал однажды в автобусе и увидел — это летом было — впереди себя человека. У него была распахнута рубаха и на груди — татуировка: нарисована была красивая женщина. И внизу было написано: «Люба! Я тебя не забуду!» Потом я написал песню, которая называется «Татуировка», но, правда, вместо Любы для рифмы поставил — Валя. Это была первая песня. А потом я постепенно начал. Так как я учился тогда играть на гитаре, а чужие песни труднее разучивать, — я стал писать свои».
Формально «Татуировка» не была первой песней Высоцкого. Но она стала «первой» в целом цикле его ранних песен, где проявился индивидуальный стиль автора: появляется ролевой герой с острыми жизненными проблемами. Текстологи сочинений Высоцкого считают, что первой песней была «Сорок девять». Эта поэма была написана в 1960 году в шутливо-пародийной форме. Поводом для ее написания послужили многочисленные печатные отклики на подвиг четырех наших солдат, оказавшихся на барже в открытом океане без связи с землей, мужественно продержавшихся в течение сорока девяти дней и чудом спасшихся.
Может быть, пародийность поэмы определилась слишком назойливым и красочным описанием в печати подвига, на который способны «только советские» солдаты. Позже — в период «гласности» — с «великолепной четверки» был снят пафос героизма. Оказалось, что четверо солдат после получки в поисках укромного места для выпивки оказались на барже. Пока разливали и закусывали, баржу отнесло от берега в океан. Их, конечно, искали наши, но случайно нашли американцы... подобрал вертолет, базировавшийся на американском авианосце.
Поначалу это была не песня, а разрозненные куплеты. Потом количество их росло. Чтобы усилить пародийность текста, автор придумал второе название — «Пособие для начинающих законченных халтурщиков» и закончил комментарием: «Таким же образом могут быть написаны поэмы о покорителях Арктики, об экспедиции в Антарктиде, о жилищном строительстве и о борьбе против колониализма. Надо только взять фамилии и иногда читать газеты».
Второй песней, написанной на фактическом материале, можно считать «Пока вы здесь в ванночке...»: в ночь с 30 апреля на 1 мая 1961 года врач Леонид Рогозов на станции Новолазаревской в Антарктиде сделал сам себе операцию аппендицита.
Герой он! Теперь же смекайте-ка:
Нигде не умеют так больше!
Чего нам Антарктика с Арктикой,
Чего нам Албания с Польшей!
«ГЛАВНОЕ, ЧТО Я ХОЧУ ДЕЛАТЬ В СВОИХ ПЕСНЯХ...»
На протяжении всей своей жизни Высоцкий своими песнями откликался на события, происходящие вокруг него, — будь то «культурная революция» в Китае или выступление Н.Хрущева в ООН, присвоение президенту Египта звания Героя Советского Союза или первый полет человека в космос и т. д. Выросший и на улице, и в демократической, яркой компании друзей на Большом Каретном, в своих песнях он воспроизводил «мгновенный отклик улицы на случившееся», причем в стремительной, ритмически жесткой и богатой интонациями форме. Он писал свои песни таким же языком, как люди разговаривают, — очень простым, очень ясным, очень чистым, очень легким. Его песни написаны почти по любому поводу — это был его способ освоения действительности. Он был гражданином и социальным поэтом и чутко — а порой и болезненно — реагировал на все происходящее. Так же как в экстремальных ситуациях ценится поступок, так в социальной поэзии прежде всего дорожат своевременным откликом на проблему. Все понимали, все думали, а он сказал об этом. Впоследствии творчество Высоцкого назовут «энциклопедией советской жизни 60 — 70-х годов».
«В стихах всякого поэта 9/10, может быть, принадлежит не ему, а среде, эпохе, ветру, но 1/10 — все-таки от личности...» — эти слова А.Блока полностью относятся и к поэзии Высоцкого.
«Нельзя сказать «иду в ногу со временем» — это слишком высоко, — пробовал пояснить свое состояние Высоцкий. — Просто беспокойство времени, его парадоксы постоянно живут во мне, требуют выражения».
В своей поэзии Высоцкий не был ни чистым сатириком, ни бичевателем. Его поэзия балансировала на грани с юмором, с любовью, потому что он, как немногие, умел любить людей и ненавидеть их пороки. Чутко отзываясь на чужую боль, Высоцкий находил такие слова и интонации, что даже в его стилизациях на блатные песни, в песнях юмористических, посвященных Серегам и Нинкам, в песнях о волках или о «несчастных лесных жителях» просматривается сочувствие к персонажу, часто вовсе не симпатичному, а то и просто нелепому, боль за его серую или до предела исковерканную жизнь. Видимо, это искреннее сопереживание и оказывается тем общим знаменателем, который объединяет многочисленных приверженцев творчества Высоцкого, независимо от социального положения, рода занятий, национальности и страны проживания. А поэтическое дарование, актерское мастерство, неповторимое исполнение усиливают эффект...
Во время съемок фильма «Увольнение на берег» была написана песня «Красное, зеленое...». Потом «Я вырос в Ленинградскую блокаду...», «Я в деле, и со мною нож...», «Что же ты, зараза...» и другие...
К концу 61-го года Высоцкий имел уже вполне солидный собственный репертуар, достаточно свободно владел гитарой.
И.Кохановский рассказывает об одной из встреч на Большом Каретном в ноябре 1961 года: «Я смотрел на него, наверное, квадратными глазами, в которых, судя по всему, были и восторг, и удивление, и, наконец, вырвавшийся вопрос:
— Это — твои?
— А ты, Васечек, разве не слышал? Ну, как же так!.. — ответил он, чтобы скрыть радость от моей реакции на услышанное.
Пять-шесть очень интересных песен, и Володя был в центре внимания...»
Эти песни отвечали духу времени, духу компании на Большом Каретном. О том, что их будут называть «блатными», никто из поющих или слушающих не знал. Они воспринимались как великолепные стилизации, как шутливое дурачество, как причудливое сочетание «одесского» песенного фольклора, городского романса и еще каких-то наслоений.
Новые песни рождались от новых впечатлений, новых знаний. Все вспоминающие о Высоцком отмечают его необыкновенное умение слушать и впитывать все интересное. Осенью 64-го на квартире Кочаряна появился Олег Халимонов, который окончил Высшее мореходное училище в Одессе и плавал на теплоходе «Морис Торез» старшим механиком. Владимиру нравились разные морские истории. Его вопросы казались Олегу наивными. Но в жизни Высоцкого это был первый моряк, и он напитывался этой стихией, чтобы создать потом целый цикл морских песен.
Новый 1962 год всей компанией встречали на Неглинной, дома у Кохановского. Тогда, подстегиваемый успехами своего друга, Кохановский впервые спел «Бабье лето»... Артур Макаров — он тогда был для всех главным авторитетом — сказал: «Давай по второй». И через некоторое время песня «Бабье лето» наряду с песней Высоцкого «На Большом Каретном» стала гимном компании.
Уже тогда Высоцкий исполнял свои, да и чужие, сочинения со свойственным ему артистизмом. В его блестящем исполнении известен ряд блатных песен — «Таганка», «Течет речечка да по песочечку...», «На Колыме, где север и тайга кругом...», «Летит паровоз по долинам, по взгорьям», — эти и другие песни исполнялись им проникновенно и чутко, артистически точно и если не всегда всерьез, то с любовью и сочувствием. Его привлекала сюжетная значимость этих композиций, они оказывались созвучными его авторскому восприятию мира.
Высоцкий: «Я никогда не пишу в расчете на то, что это кому-нибудь понравится или нет. Я пробую песню, как говорится, «и на ощупь, и на вкус, и по весу». В каждой из них должна быть поэзия, интересный человеческий характер. Себя я певцом не считаю. Никаких особенных вокальных данных у меня нет. Некоторые композиторы усматривают в моих песнях однообразность строя, манеры исполнения. Другие называют его четким выражением индивидуального стиля. Что бы ни говорили, в конечном счете, главное для меня — текст. А музыкальный фон должен быть простым и ненавязчивым».
Несколько раз Высоцкий попадал в одну компанию с Евгением Урбанским: бывал в тесной шестиметровой комнатенке общежития Театра им. Станиславского, где жили молодожены — Евгений Урбанский и Дзидра Ритенберг. Высоцкому очень нравилось, как пел Евгений, и он даже перенимал у него и что-то из репертуара, и манеры исполнения. Среди первых песен в его репертуаре долго была «коронка» Урбанского: «Эх, кабы знала бы, да не гуляла бы темным вечером да на бану. Эх, кабы знала бы, да не давала бы чернобровому да уркану...»
Об этих встречах вспоминает Д. Ритенберг: «Владимир Высоцкий, когда меня с ним познакомили, был просто парнем с гитарой и часто приходил к нам в гости. Невысокий, щупленький, вечно с насморком, потому что в любые холода ходил с голой головой. Он мог петь где угодно, хоть на улице, перебирая струны замерзшими пальцами.
Я очень долго не могла понять, почему все им так восхищаются и так с ним носятся. Меня раздражал его хриплый голос, а слов я просто не разбирала. И вот однажды кто-то из наших кинул клич: «Пошли к Юлиану!» Юлиан Семенов тогда был начинающим писателем. Ну и пошли всей компанией. Высоцкий был с нами. Пришли, с какой-то койки нам навстречу поднялся толстый-толстый обросший мужик. Вся обстановка — стол, пара стульев, под потолком лампочка с газетой вместо абажура. Вытащили закуску, водочку, начались очередные споры об искусстве, от которых у меня уже голова шла кругом. А в угол на скамеечку сел Высоцкий, и зазвучала гитара. Я вдруг услышала его как в первый раз. И забыла про все, а когда песня закончилась, попросила: «Еще раз, пожалуйста!» Он молча посмотрел на меня и снова запел. С тех пор, если он появлялся в нашей компании, я старалась присесть рядом. И он, найдя во мне благодарного слушателя, иногда пел, обращаясь именно ко мне».