И, право же, не было бы ничего страшного в том, что кто-то сочиняет незамысловатые вирши и не то поет, не то декламирует их, если бы многие наши ребята не считали это рифмоплетство эталоном поэтического новаторства, хриплый простуженный голос — вершиной вокального искусства, а монотонное треньканье на двух гитарных струнах — образцом современного стиля. Что же касается поклонников Высоцкого, то мне показалось, что, судя по всему, они плохо представляют себе, о чем идет речь».
А в декабре на IV съезде Союза композиторов СССР в докладе «О массовом музыкальном воспитании» Д.Кабалевский с гневом говорил: «Есть вообще явления в нашей музыкально-творческой жизни, в музыкальном быту, в которых нам следовало бы серьезно разобраться. Взять хотя бы какую-то странную, окутанную туманом таинственности проблему так называемых "бардов" и "менестрелей"».
Далее симфонист взялся конкретно за Высоцкого и заклеймил радио, при помощи которого песни из «Вертикали» стали популярными: «Зашла речь о песне В.Высоцкого «Друг», получившей через радио распространение среди молодежи и даже среди ребят. Причины популярности этой песни просты: мелодия сверхэлементарная, тема будто бы о дружбе. А о дружбе всегда хочется петь. А о чем она на самом деле? Если парень в горах «оступился и в крик, значит рядом с тобой чужой», и тут же вывод: «Ты его не брани — гони». Что же это за философия?! Ну, оступился, ну, закричал, допустим, даже испугался — так его сразу же назвать чужим и гнать?! Мы привыкли думать, что друзья познаются именно в беде, в трудную минуту. Впрочем, Высоцкий тоже так думает, но только по отношению к самому себе. И поэтому дальше поет так: «А когда ты упал со скал, он стонал, но держал... значит, как на себя самого положись на него». Вот это, значит, друг! Вот ведь как Высоцкий понимает дружбу. Какая безнравственная позиция...»
«Песню о друге» Высоцкий написал во время съемок «Вертикали» за одну ночь под впечатлением рассказа консультанта и тренера по альпинизму Л.Елисеева. Опытный альпинист был потрясен, услышав первое исполнение: «Володя пел, не глядя на листок с текстом. Передо мною проходили образы моих лучших друзей, с которыми мы брали вершины и, что называется, делили хлеб и табак, — и тех, которые оказались случайными попутчиками. Я узнавал и не узнавал свой вчерашний рассказ. С одной стороны, это был сгусток, самая суть нашего вчерашнего разговора. С другой — все стало ярче, объемнее. Песня меня ошеломила. Находил я в ней и глубоко личные моменты».
Но и среди известных композиторов-симфонистов были те, кто понимал и любил песни Высоцкого, — Сергей Слонимский, Микаэл Таривердиев, Владимир Дашкевич, Альфред Шнитке и многие другие...
Возмущены творчеством Высоцкого были и некоторые поэты-песенники. Из книги П.Леонидова «Высоцкий и другие»: «...Евгений Долматовский сказал: «Любовь к Высоцкому — неприятие советской власти. Нельзя заблуждаться: в его руках не гитара, а нечто страшное. И его мини-пластинка — бомба, подложенная под нас с вами. И если мы не станем минерами, через двадцать лет наши песни окажутся на помойке. И не только песни». Это из речи на художественном совете фирмы «Мелодия» в 1968 году».
В результате всей этой злобной клеветнической кампании любимого народом артиста перестали допускать на эстраду даже с шефскими концертами. Несколько лет — до сентября 71-го года, — если удавалось получить разрешение, он выступал от Бюро пропаганды киноискусства как актер с роликами из фильмов, исполняя только литованные песни.
В.Смехов: «Никакому пришлому «русисту» не понять, что всесоюзная популярность, магическая власть над миллионами сердец и баснословный тираж звучащих «томов» Высоцкого — что все это произошло благодаря запрещению его имени на официальном уровне. Страна чудес. Высоцкого не могли лишить его Лиры, его Скрипки, поскольку ему их и не разрешали».
Это смертельно почти, кроме шуток, —
Песни мои под запретом держать.
Можно прожить без еды сорок суток,
Семь — без воды, без меня — только пять.
Он уже прекрасно чувствовал свою популярность, отлично знал себе цену и осознавал, как нужен он был людям... А запреты помогали держать форму.
Возможно, человек более слабый на его месте прекратил бы песенное творчество вообще, но он писал все лучше и лучше, не меняя в угоду обличителям ни манеры письма, ни манеры исполнения:
Я из повиновения вышел:
За флажки — жажда жизни сильней!
Только сзади я радостно слышал
Удивленные крики людей.
Некоторые приписывали этой песне чисто экологическую остроту. Дескать, ну как жестоки егеря, да и охотники — звери, не люди. Высоцкий ее написал не про волков, а про людей. В тексте песни, помимо прямого указания на отождествление волка и автора, есть универсальные общечеловеческие категории, позволяющие каждому человеку ощутить себя волком.
Люди, окруженные идеологическими флажками, оказались просто затравленной стаей в умелых руках «егерей». В социальных генах большинства значилось: за флажки — нельзя! Почему нельзя, никто не знал. Нельзя — и все, страшно! А поэт этой песней и подал мысль: «А что, если за флажки?К свободе!» Эта песня — призыв к борьбе за жизнь собственными клыками.
Интересны по этому поводу воспоминания советника Брежнева и члена худсовета Театра на Таганке Федора Бурлацкого: «Вместе с Делюсиным мы часто навещали Любимова и его театр, дружили с Володей Высоцким. Он бывал в гостях у многих членов нашей группы, пел и рассказывал о себе, о театре. Кстати говоря, именно у Шахназарова как-то Володя спел нам песню «Охота на волков». Помню, тогда я воскликнул: «Так это же про нас! Какие, к черту, волки!» Судя по всему, именно это восклицание стимулировало вторую песню Володи: "Меня зовут к себе большие люди, чтоб я им пел «Охоту на волков»"».
«Охота на волков» навсегда останется потрясающим по силе воздействия художественным документом нашей эпохи. По свидетельству фотохудожника И.Гневашева, знакомство с этой песней Высоцкого получилось необычайно волнительным: «С первых же звуков его голоса мороз пополз по нашим спинам: «Идет охота на волков, идет охота...» Это был совсем другой Высоцкий. Он вырос на несколько голов сразу».
Песня воспринималась не только как предельно откровенное выражение авторского самосознания, но и как общая правда:
Волк не может нарушить традиций —
Видно, в детстве, слепые щенки,
Мы, волчата, сосали волчицу
И всосали: нельзя за флажки!
Наиболее посещаемым городом в стране после Москвы и Подмосковья был Ленинград. Высоцкого здесь любили и много записывали.
Вспоминает Михаил Крыжановский: "Значит, поутру в мае 1968 года я записывал его... Он напел все, что было нового. Начал он с песни «Дайте собакам...». Тут же я повез запись Галичу, который на тот момент был в Ленинграде. Он прослушал и прямо-таки заболел: «Ну вот, надо же так!..»
Галич очень любил песни Высоцкого. Прямо балдел — и все просил послушать новые песни".
«ХОЗЯИН ТАЙГИ»
В июне 68-го года режиссер Владимир Назаров приглашает Высоцкого на роль бригадира сплавщиков Ивана Рябого в фильме «Хозяин тайги» (сценарий Б.Можаева по мотивам его повести «Власть тайги»).
Утверждение на эту роль проходило не гладко. После благополучных проб режиссер имел беседу с первым секретарем райкома П.Шабановым. «Высоцкий — это морально опустившийся, разложившийся до самого дна, — вещал партийный секретарь. — Он может подвести вас, взять и просто куда-нибудь уехать. Я не рекомендую вам Высоцкого». Такое было время — секретарь райкома давал рекомендации для участия в съемках. Тут, конечно, сыграли свою роль недавние статьи в прессе.
Не торопился подписывать разрешение директор театра, который обычно смягчался, если его самого приглашали к участию в съемках...
Была в тот момент и проблема личного, чисто психологического характера. Перед экспедицией в тайгу, где проходили съемки, необходимо было сделать противоэнцефалитный укол. Бесстрашный на съемках и в жизненных ситуациях, Высоцкий с некоторого недавнего времени панически боялся уколов. И не зря. Прививка вызвала анафилактический шок, приведший к резкому падению кровяного давления и потере сознания...
Иван Рябой принадлежит к тому типу персонажей, который принято называть «черным характером». В Рябом Высоцкий показал культ силы, выражавшийся в презрении к окружающим, стремлении подчинить, сломить, унизить тех, кто с ним по делу ли, эмоционально, или хоть каким-то образом связан: сплавщиков, стряпуху Нюрку, завмага Носкова. Это — хам, кулаком утверждающий свой авторитет в бригаде сплавщиков. Это из его лексикона слова «закон — тайга», и только себя он считает хозяином ее. Но хозяин все-таки не он... Таким задуман был сценарий фильма.
— В общем, — говорил Высоцкий, — я хотел раскрыть необыкновенного индивида, чтобы доказать, что критерий отношения к окружающим — одновременно и критерий отношения к самому себе.
Он любил играть сильных, активных людей и однажды признался, что хотел бы попробовать роль Калигулы — римского императора, вошедшего в историю жестоким самодурством. Актер превосходно знал, что сила силе — рознь и активность тоже разная бывает. Экранными и сценическими образами он доказывал это наглядно.
Главным партнером Высоцкого был В.Золотухин. Этот дуэт оказался удачным, и их совместное появление на экране не было случайностью. Как актеры в фильме они работали в разной манере. Если Высоцкому свойственна жесткость, скупость эмоций, строгость, то Золотухин был всегда раскованнее, свободнее, мягче. Их непохожесть друг на друга здесь очень помогла. Играя в фильме людей разного склада, они дополняли друг друга, воплощая противоположные взгляды на жизнь.
Взгляд Высоцкого на жизнь во время той экспедиции был очень даже трезвый. Вспоминает Л.Пырьева: «Сибирь, природа, деревня, далеко от Москвы... Так далеко от цивилизации, от глаз людских могло размагнитить многих, хоть, казалось бы, тут мог быть и отдых для души, отвлеченной от «суеты городов»... Размагниченность, — значит, ничего не стоило запить тем, кто этому подвержен. Многие так и «отдыхали». Но не Володя. Он был тогда в каком-то ожесточении против пьянства. Он совсем не пил, даже когда хотелось согреться от холода, вечером, в дождь. Он стремился навсегда покончить с этим. И просто с возмущением ко всякой принимаемой кем-то рюмке водки относился, чем вызывал мое, в частности, глубокое восхищение, потому что я знала, сколько силы воли для этого надо было ему проявлять».