Лариса Лужина: Я сама слышала, как эти ребята, альпинисты, рассказывали Володе, например, такую историю. Они шли на очень сложное восхождение, и у них сорвалась девочка — упала на скалу, ее не смогли удержать. И тело разрезало почти напополам. Они много ему таких жутких историй рассказывали. Но многое из того, что они говорили, я не слышала — они с одним Володей беседовали. Не то чтобы от меня что-то скрывали! Но я просто не могла сидеть ночами напролет и все это выслушивать. Мне как-то и не нужно это тогда было. А вот Володе все это было дико интересно! Почему он всю эту романтику альпинистов очень точно ощущал? Почему, например, «Песня о друге» возникла? Думаю, потому, что в тех рассказах как раз было то самое важное, что крепко связывает ребят-альпинистов, а именно — дружба. Когда они в горах находятся, друг за друга готовы жизнь отдать!
Да, песни для фильма получились жизнеутверждающими. Но для этого Высоцкий должен был «пропустить» через себя много трагического — не только рассказы о радости покорения вершин, но и о горечи потери друзей, нашедших в горах свой последний скорбный приют.
Лариса Лужина: Помню, альпинисты из нашей съемочной группы помогли спустить своего погибшего товарища. Там еще были пострадавшие. Это на наших глазах все происходило, на большой высоте — около четырех тысяч метров. Мы как-то занимались репетициями, а тут сверху спускаются два очень расстроенных парня-альпиниста. Они видят, что у нас экипировка альпинистская, спрашивают: «Вы альпинисты?» Мы отвечаем: «Нет, мы артисты. Мы кино снимаем». Тут Володя спрашивает: «Ребят, а что случилось-то?» Отвечают: пошли на восхождение четыре человека из клуба «Спартак». Вершину они, мол, не успели взять до ночи. А ночью по инструкции нельзя восхождение продолжать, поэтому и решили заночевать. Специальные металлические костыли вбили в скалу, привязались веревками — и вот в таком висячем положении ждали, как начнет рассветать. А тут начался камнепад. Одного альпиниста убило насмерть, еще двое — сильно пострадали. Хорошо, что у них с другой группой была радиосвязь! Они с ней связались, а те дали сообщение в лагерь «Шхельда», где находятся спасатели. Но пока еще спасатели поднимутся… Так вот эти ребята, как раз и были из той группы, с кем успели связаться попавшие под камнепад альпинисты. Мы были от пострадавших недалеко, поэтому наши ребята и не стали ждать спасателей. Саша Фадеев, Гена Воропаев, Володя Высоцкий, Станислав Сергеевич Говорухин, даже оператор Алик Осипов — все пошли. И помогли спустить пострадавших ребят в лагерь.
Думаю, что поведанная партнершей по фильму история как раз и доказывает, что для Высоцкого альпинистская тема была не просто дежурной стилизацией, пусть даже и вполне удачной. Ведь не по рассказам абстрактным его песни писались — а с соленым по́том и кровавыми мозолями на свет появлялись!
Лариса Лужина: Целый месяц мы жили так, как живут в горах альпинисты: на леднике, в палатках. Естественно, мы там и тренировались, и репетировали. Поэтому и приходилось делать все, что делали настоящие альпинисты. Даже нам с Володей: хотя он играл радиста, а я — врача. Но нужно было уметь носить рюкзаки, «зарубаться» ледорубом: ведь мы были на этой большой высоте — вместе со всеми! Мы не могли же где-то в гостинице отсиживаться!
Отсидеться в гостинице никому бы не позволил требовательный режиссер Говорухин. Даже своему другу Владимиру Высоцкому. Днем — работа со съемочной группой: тренировки со снаряжением, репетиции, прогоны, дубли, съемки. Вечером — после столь насыщенной дневной программы, по идее, ранний отбой и здоровый сон. Но это только по идее…
Лариса Лужина: Вся съемочная группа очень сдружилась, потому что мы жили в достаточно спартанских условиях. После одиннадцати часов вечера в гостинице был строгий режим: нельзя было выходить из своих номеров. Даже свет специально везде гасили. Но это было очень забавно, потому что все равно все ползали по балконам — перелезали из номера в номер. Если выйти вечером, после одиннадцати, и со стороны посмотреть — то там буквально шевелилась вся стена! А потом всю ночь сидели в номерах и разговаривали. Володя Высоцкий все ночи напролет просиживал с альпинистами: они ему рассказали столько историй, столько песен своих спели! У них же тоже были какие-то свои, самодеятельные песни на тему альпинизма.
Важно отметить, что не каждый мог добиться подобной привилегии: просиживать ночи с инструкторами. Для этого действительно нужно было быть самим Высоцким! Интересно свидетельство еще одного эксперта про информацию, которая витала уже непосредственно внутри «альпинистского сообщества» того времени.
Андрея Юрков: Владимир Высоцкий во время пребывания в горах быстро нашел ход в инструкторскую столовую — своего рода полузакрытый клуб, предназначенный строго для избранных. Это единственное место в любом альплагере, где полуофициально разрешалось употреблять алкогольные напитки. Вообще-то, в альплагерях всегда соблюдался жесткий сухой закон, но после серьезных восхождений узкому кругу лиц это негласно позволялось. Красивых видов из альплагеря и общения вечерами в инструкторской столовой с бывалыми альпинистами Владимиру Высоцкому вполне хватало для глубокого погружения в свое творчество. Так песни и рождались!
Это, кстати, к теме строгого режима, неких правил распорядка, норм, устоев, традиций, гласных и негласных законов… и прочих условностей. Не думаю, что Высоцкий не принимал их просто в силу своего перманентного бунтарства. Скорее — просто не замечал. Если не мешали — то пусть будут себе. А так — ниспровергал, особо не задумываясь. Во имя творческого вдохновения…
Лариса Лужина: Хотя это только вначале все строго запрещалось. А потом, когда уже вовсю стали сниматься, Володя Высоцкий уже постоянно внизу появлялся, на первом этаже гостиницы. У нас там находились столовая, ресторан-бар — и мы вечером стали частенько собираться там. Володя всегда был с гитарой. И, естественно, всегда пел свои песни. Причем это не выглядело, как концерты. Нет, он просто нам, своим друзьям и коллегам, исполнял написанные им вещи.
Вот такой ритм жизни. Днем — напряженная работа. Вечером — импровизированный концерт для друзей. Ночью — беседы с профессиональными альпинистами, изучение «горной темы» из первых уст. А когда же он тогда написал все эти свои ставшие столь знаменитыми песни из «горного цикла»?
Лариса Лужина: Я не видела, когда Высоцкий в горах писал. Или хотя бы записывал в блокнот какие-то свои мысли, отдельные строчки. И он никогда никому не показывал какие-то черновики, наброски. Я часто слышала от общих друзей, что он именно по ночам писал свои песни: сидел, работал. Наверное, так и есть, потому что днем — ну просто некогда было этим заниматься!
Так ведь нашел время! Ведь, как уверяют исследователи, на начало съемок готовых «домашних заготовок» у Высоцкого в творческом загашнике не имелось. Все рождалось непосредственно в процессе, во время погружения в соответствующую атмосферу. Как вариант, возможно, Высоцкому иногда необходимо было выйти из данной альпинистской ауры. Чтобы посмотреть на ситуацию немного со стороны. Во всяком случае, есть свидетельство, что Владимир Семенович привозил альпинистские песни во время коротких вылазок на большую землю.
Лариса Лужина: Кстати, с песней «О друге» была очень смешная история. Володя иногда ненадолго улетал в Москву: он все-таки уже в Театре на Таганке тогда работал. А когда возвращался — обязательно всегда с новой песней. Так вот, Говорухин после очередного возвращения Володи зашел к нему в номер. Но Высоцкого там не застал — Володя куда-то вышел. А мы же там не запирались, все номера были открыты… Он заходит — а на столе лежат листочки с песней «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг…». Она запоминается очень легко. Говорухин прочитал, запомнил. А потом встречает Володю на съемочной площадке и говорит Высоцкому: «Слушай, ты можешь написать что-нибудь о дружбе? Песню о друге, скажем? Например, как-нибудь вот так: «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг — а так…»» У Володи глаза начинают на лоб лезть: он бледнеет, потому что Говорухин слово в слово повторяет его песню. А Станислав Сергеевич просто решил Высоцкого разыграть! Но Володя-то не знал о том, что тот уже прочитал его песню. Высоцкий нахмурился, спрашивает: «А почему именно такое начало?» На что Говорухин с серьезным лицом отвечает: «Да я уже слышал здесь примерно вот такую же: ребята-альпинисты ее пели!» И Володе аж плохо стало, он заметно погрустнел. Потом Говорухин увидел, что испортил человеку настроение, говорит: «Да ладно, не переживай — и не разбрасывай листочки на столе. Я прочитал, и все запомнил!»
Вот так, потихоньку, песни и начали просачиваться в фильм. Сейчас уже, пожалуй, никто не оспаривает то, что песни Высоцкого буквально спасли «Вертикаль» от забвения. Без них она не то что не произвела бы такой впечатляющий фурор, но и вообще бы вряд ли запомнилась зрителям.
Лариса Лужина: Финал у нас в «Вертикали» был вначале какой-то совсем не яркий. Вот альпинисты на перрон вышли — и все, прощаются. Кого-то встречает невеста, кого-то жена, а мою героиню, например, встречает отец. И мы все расходимся… Когда сделали сначала такой финал — смотрим предварительный монтаж, а Станислав Сергеевич Говорухин говорит: «Финала нет: не хватает завершающей точки — и все!» Что делать? Говорухин, помню, мучился — искал решение. Потому что тот диалог, который у нас стоял по сценарию, — он незначимый совершенно, совсем ничего не дающий. Володя пишет тогда свою знаменитую песню:
В суету городов и в потоки машин
Возвращаемся мы — просто некуда деться.