Нет особого смысла выяснять — когда в этом эпизоде Высоцкий был искренен, а когда «играл», напускал на себя некую суровость. Думаю, он оба раза был предельно искренен. Просто в первый раз Карапетян попал ему «под горячую руку», под определенное настроение. Во второй раз — настроение Высоцкого было уже совершенно другим.
…То, что Высоцкий порой считал свое окружение не до конца к нему искренним, открыто укорял в своекорыстных интересах — отмечают и другие эксперты.
Геннадий Николаев: Помню, я был свидетелем такого эпизода. Хмельницкий спросил подъехавшего к театру Высоцкого: «А ты с гитарой?» Помню выражение лица Высоцкого, который посмотрел сначала на Хмельницкого, затем кивнул на заднее сиденье — через стекло виднелась гитара, аккуратно лежавшая там, — и ответил с явной иронией: «А зачем я вам нужен без гитары?» Думаю, что они ехали на какую-то, прямо скажем, пьянку — к кому-то в гости. Конечно, нехорошо говорить «торговать Высоцким», поэтому скажу помягче: выступление Высоцкого — это была своеобразная плата за угощение. Поэтому его друзья и везли Высоцкого «как бычка на заклание». Самое интересное, что конкретно в тот момент Высоцкий не пил, потому что был «в завязке». Но то, что потом все равно случались разборки с Мариной Влади, — это наверняка!
…Иногда можно услышать о том, что у хороших актеров существует своя, особая «профессиональная болезнь». Или даже «беда» — не знаю, как лучше тут обозначить. Мол, иногда они «заигрываются» в жизни: становятся людьми настроения, порыва. И их внутренний отклик на одни и те же, вроде бы, ситуации — очень зависит от конкретного антуража, от мельчайших «сценических деталей жизни», которые эти ситуации обрамляют.
Станислав Куняев: Высоцкий не был ни поэтом, ни прозаиком, а всего лишь — хотя это не мало! — выдающимся актером, которому было мало театральной и киношной славы. Кто он был в жизни? Поскольку Высоцкий был талантливым актером, то мог «быть» кем угодно, мог сыграть любую роль и в жизни, что с успехом и делал. Надо понимать, что это поэт выражает всегда самого себя. Но актер выражает не себя, а лишь роль, ему заданную!
Когда в актере включается его очередное «я», его «следующая в списке» внутренняя роль — тут также зависит от множества факторов, большинство которых не лежат на поверхности. Наверное, существует определенная закономерность… Только человеку со стороны крайне трудно в этом разобраться.
Анатолий Сивушов: В 90-е годы у меня был проект, где снимался Василий Семенович Лановой. Как раз тогда случился праздник «День кино»: прошли съемки, устроили сабантуй — все выпивали, закусывали. Это был 93-й год, расстрел Белого дома. И меня поразило, как по мере каждый выпитой рюмки в актере просыпался один из сыгранных им персонажей. Для меня это стало очень ярким примером. Сначала человек рассказывал что-то такое задорное про коммунистов, и я видел Павку Корчагину с горящими глазами. А через несколько рюмок — он вдруг начинал говорить, что будет «вешать коммунистов на фонарях»! И я видел поручика Шервинского из «Белой Гвардии» Булгакова. Это очень яркая иллюстрация того, что в одном актере могут уживаться множество разных персонажей, которых он играл. Наверное, дело еще в школе Станиславского, ведь нашим актерам необходимо именно прожить роль, полностью примерить на себя чужую жизнь. В системе Чехова, которая используется в Голливуде, роль включается «по щелчку» и так же выключается. А подход Станиславского, я считаю, накладывает неизгладимый отпечаток на личность актера.
Именно из-за обилия субличностей — запрятанных внутри собственной, главной личности — выдающийся актер и не может порой даже для самого себя определить, кого в нем больше в данный момент.
Анатолий Сивушов: Кем именно считает себя конкретно сегодня каждый актер — да, кто его знает! Но если мне нужно организовать чисто деловую встречу с кем-то из актеров, я всегда слежу за тем, чтобы рядом не было зеркала. Иначе этот актер забудет про все деловые предложения и будет все время смотреться в зеркало! Позерство и нарциссизм — неотъемлемая черта любого артиста. Он все время думает о том, как он выглядит. Женщина-актриса — это еще полбеды! А вот мужчина-актер — тут совсем беда!»
Кстати, позерство — еще одна профессиональная «лицедейская» болезнь. Актер, если он действительно предан своей стезе, не может не думать: как его воспринимают зрители, органичен ли он в своей роли, не «переигрывает» ли, насколько убедителен. А если согласиться с Шекспиром, что «…весь мир — театр. В нем женщины, мужчины — все актеры…», то можно предположить, что некая профдеформация восприятия мира (и себя в нем) у актеров все же существует. И чем талантливее актер — тем сильнее зависит от оценки окружающих.
Анатолий Сивушов: Почему мне кажется, что я понимаю внутреннюю трагедию Высоцкого — при всем этом внешнем успехе и признании? Казалось бы, любит же его народ! Но этого недостаточно: не хватает некой официальной «галочки». И тут проявляется традиционное «актерское позерство». Например, Николаю Еременко, с которым мы долго дружили, это актерское позерство было очень свойственно. В этом отношении, общаясь с Еременко, я тоже чувствовал у него постоянную боль. К нему нельзя было подойти на улице, хлопнуть по плечу и сказать: «А, это вы!» Он создавал жесткую дистанцию для окружающих. Это было даже написано на его лице. Однажды, когда только появились мобильники, он купил себе телефон, и как многие творческие люди, не очень дружащие с техникой, попросил заполнить ему список контактов. Я сначала подумал, что их будет очень много, но оказалось, что у него было всего-то меньше десятка номеров: жена, дочь, механик, который машину чинит… и кто-то еще. Думаю, что Высоцкий был похожей личностью: не подпускал к себе многих, но сам же и страдал от этого. И затем закрывался из-за того, что страдает.
Не хочется повторяться, но снова отсылаю читателя к самому началу данной главы. Слова известнейшего высоцковеда-исследователя Льва Черняка: «… был разным… Но всегда очень боялся спада своей популярности…»
Из всех возможных характеристик личности Высоцкого, в своем роде «незыблемой», указана только одна! Это та чисто актерская черта, которую просто невозможно не заметить со стороны.
Интересное наблюдение на этот счет у Анатолия Сивушова, хотя он и рассказывает о другом популярном актере:
Помню, Николаю Еременко исполнялось 50 лет. Он уезжает ко мне на дачу. Категорично так заявляет: не хочу, мол, больше никого слышать — все надоели! При этом каждые полчаса он звонил в Москву и осведомлялся: «Ну, что? Кто еще поздравил?» Он сидел, как на иголках. Вижу, что у него настроение все хуже и хуже становится. Предлагаю: давай шашлык из осетрины сделаем. А это был конец 90-х годов, не везде можно купить осетрину. Едем в один магазин, в другой… Николай на глаза надвинул меховую шапку — а это зима, 14 февраля — чтобы его не узнали… Вдруг в одном из магазинов находим мы эту несчастную осетрину. Стоим на кассе уже, а Николай громко так объявляет: «Слава богу, теперь к юбилею все готово!» Кассирша заинтересовалась: «А какой юбилей сегодня?» А он шапку с глаз — назад, на затылок сдвинул, и гордо так ответствует: «У Николая Еременко!» Тут кассирша и узнала его: «Ой, это вы! Я вас поздравляю!» И я вижу, как Николай просто расцветает на глазах. Казалось бы — народный артист, все у него есть, и все его знают. Ан нет!
Тут важно отметить, что подобное «актерское позерство» никак не связано со снобизмом, с высокомерием, с чванством. Тут совершенно разных полей ягоды! Говорят, что высокомерие проявляется, прежде всего, в общении с теми, кто ниже тебя на социальной лестнице. Потому что для высокомерия в отношении начальства — нужно быть воистину какой-то «неимоверно героической» личностью.
Геннадий Николаев: С первого дня практики в Театре на Таганке, я поставил себе задачу: первым поздороваться с Высоцким! В старом здании театра — со служебного входа шел длинный-длинный коридор, который вел в закулисную часть сцены. Каждый, кто входил через служебный вход, должен был пройти по этому коридору — там даже разминуться было трудно! А на Таганке — как, впрочем, и в каждом театре! — по неписанной театральной этике в закулисной части здороваются со всеми: потому что «случайных» людей, как правило, там не бывает. Но в Таганке это было подчеркнуто важным: здороваться со всеми! Любимов требовал этого очень строго. Потому что в служебные помещения приходили именно друзья театра. Когда я в первый раз шел по этому коридору, смотря по сторонам, — все-таки святая святых прославленного театра! — вдруг, как из-под земли, появился Высоцкий и сказал мне: «Здравствуйте!» И вот тогда я и дал себе слово, что в следующую встречу я обязательно первым поздороваюсь! Увы, за весь год работы в театре я так и не умудрился — просто не успел! — первым поздороваться с Высоцким. Он ходил очень стремительно, но при этом — очень тихо. Тут важно — не крадучись, а именно «тихо»: не в туфлях с цокающими каблуками, а в какой-то мягкой спортивной обуви: мокасинах, кроссовках, даже кедах. Шел беззвучно и появлялся всегда неожиданно. И традиционно здоровался первым. Я злился на себя, что опять не успел поприветствовать первым, но ничего поделать с этим не мог!
…Не нашел свидетельств, что Высоцкий страдал «звездной болезнью». Хотя и хотел привести, как альтернативу, хоть одну «цитатку из интернета», чтобы хоть чем-то подкрепить данное предположение. Но, увы…
Зато противоположных свидетельств — более чем достаточно. И тут даже «на сторону», в просторы интернета ходить не нужно. Многие эксперты охотно поделились своими воспоминаниями. Думаю, будет интересно послушать их истории…
Лариса Лужина: У Высоцкого никогда не было звездной болезни! Потому, что Володя действительно обладал огромной самоиронией. Именно она спасает от гордыни и тщеславия. Когда он выступал, то говорил: не аплодируйте после песен — аплодисменты отнимают время, без них я могу на две-три песни больше спеть в концерте!