А теперь обратимся к такому редкому (в те годы, конечно!) жанру, как создание и исполнение песен. Тут уж для чиновников было раздолье: можно было с полным основанием объявить творчество Высоцкого «самодеятельностью»! Все же он ни литературный институт по семинару «поэзия», ни консерваторию по классу «вокал» — увы или к счастью! — не заканчивал. А потому не мог официально считаться ни дипломированным «литературным работником» (как было прописано у «поэтов по диплому»), ни прошедшим аттестацию Госконцерта исполнителем-вокалистом. Как уж тут чиновникам не поупражняться в разного рода обвинениях (дилетантство, непрофессионализм, незнание «классической школы» и так далее).
Но опять-таки: интересно рассмотреть не чиновничью реакцию (она как раз вполне ожидаемая!), а отношение непосредственного окружения Высоцкого: актеров и литераторов.
Картина вырисовывается следующая: в театральных кругах — подчеркнутое равнодушие. Во всяком случае, на первых этапах. Не знаю, может снобизм своеобразный. Мол, высокое театральное искусство — это на века, это высшее творчество. А «бренчание на гитарке» — это что-то такое несерьезное, сиюминутное.
Александр Цуркан: В театральных кругах, да и в самом Театре на Таганке не все понимали размах таланта Владимира Высоцкого! Например, я спрашивал про Высоцкого своего педагога, замечательного актера Александра Исааковича Биненбойма, профессора Щукинского училища. А он отвечал: «А мы просто не понимали, кто такой этот Высоцкий. Ну, играет себе и играет. Как-то все тогда выступали где-то на концертах, что-то записывали на радио, жили своей творческой жизнью! И только потом, как пошли его пластинки, все стали понемногу понимать, что он сочиняет что-то такое необычное!»
В литературных кругах — похожее отношение. Мол, существует «высокая литература» — вот, ей и нужно служить. А всякие веселые куплеты (а-ля частушки) под гитару или балалайку? Нет уж — увольте…
Марина Замотина: Общее отношение к Высоцкому, при его жизни, в литературных кругах было довольно снисходительное: ну, поет там себе, хрипит что-то — и пусть дальше поет. Он воспринимался в общем ряду людей, которые что-то в этой жизни пытаются делать в творческом плане. Причем, навострились делать это неплохо — ну, как говорится, и слава богу! Мол, «есть свой слушатель» — ну да и бог с ним! Тем более что Высоцкого всегда воспринимали больше как поющего актера, нежели как литератора.
Хотя тут можно возразить: дескать, не их жанр. И литераторы, и актеры могли-де просто «не догонять» что-то в авторской песне. Потому как творчески самоутверждались в несколько иной плоскости.
Тем интереснее рассмотреть реакцию бардов, то бишь непосредственно «коллег из самодеятельности». Тех самых исполнителей песен собственного сочинения. Все же Высоцкий — выдающийся автор-исполнитель. По мнению подавляющего большинства исследователей, здесь он оставил просто колоссальный след. Неслучайно уже не одно поколение бардов ощущает на себе мощное влияние Владимира Высоцкого! И данный факт вроде бы даже и не оспаривается никем. Но, как выясняется, лишь на первый взгляд.
И если вспомнить пословицу «Что у трезвого на уме — то у пьяного на языке», выясняется много чего интересного. Современные барды до сих пор очень ревниво относятся к своему именитому предшественнику.
Геннадий Норд: Очень многие барды, с кем я общался, когда трезвые — говорят: согласен — Высоцкий, мол, гений, он — непревзойденный! А когда напьются, начинают «открываться», делиться, хвалить «себя любимого»: слушай, а мои песни же ничем не хуже, чем у Высоцкого! А потом, как совсем перепьют, начинают откровенничать: мол, в их собственных песнях и рифма лучше, и размер лучше, и гитарой-де владеют они гораздо профессиональнее. Но Высоцкий — все равно остается мерилом. Как бы они все ни завидовали, как бы они ни хотели до него дотянуться — вряд ли это кому удастся!
Это — наши современники. Которым, на первый взгляд, с уже сорок лет как ушедшим из жизни бардом — и делить-то нечего! Их потенциальных зрителей и слушателей Высоцкий же ни у кого из них «не отбивал»! А что было делать тем, кто в далеких 60-х вдруг с ужасом осознал, что слушатель, интересующийся проникновенными песнями под гитару — вдруг массово «сваливает» с их выступлений? Предпочтя дежурные романтические экзерсисы про лесные костры и «бригантины» (под незатейливый струнный перебор) энергичным и социально емким песням Высоцкого, сыгранным на предельном «нерве»?
Илья Рубинштейн: Понятно, почему Высоцкого так «активно» не любят кеэспэшники, то есть адепты Клубов самодеятельной песни. Это движение зародилось в середине 50-х годов. Знаменитый педагогический институт, где одновременно учились Ада Якушева, Юрий Визбор, Юлий Ким и другие барды — стал их своеобразной точкой отсчета. Целых десять лет, со времен зарождения, многие авторы туристской или самодеятельной песни — буквально пробивали ее на всех уровнях. Потратив на это очень много энергии. И вот в середине 60-х годов наконец-то произошла своеобразная легализация Клубов самодеятельной песни, они стали массово открываться в стране. Например, широко был известен клуб «Восток» в Ленинграде. Все, кто стоял у истоков создания КСП стали восприниматься заслуженными мэтрами, признанными кеэспэшными лидерами. И вдруг, словно бы из ниоткуда, выходит худой мальчик с гитарой и хриплым голосом — и буквально в течение года-двух для широких народных масс именно он начинает олицетворять «певца с гитарой», захватив всю неформальную концертную площадку Советского Союза.
Старшие товарищи по «самодеятельной песне», естественно, несколько «поднапряглись». Тем более когда Высоцкий стал призывать на своих концертах не называть гитарную песню «самодеятельной», а именовать «авторской». А ведь у ребят к тому времени уже бренд практически сложился! Что же теперь: переименовывать КСП в КАП?
Сергей Сибирцев: Я отлично помню то время, когда все эти кеэспэшники буквально брызгали слюной на Высоцкого! Мол, не знаем его и знать не хотим! Кто он, вообще такой? Откуда он взялся? Пришел, тут блатняк какой-то продвигает: хрипит, струны рвет — ни петь, ни играть не умеет! Просто-таки лютая черная зависть чувствовалась к нему! А все потому, что известность и популярность этих кеэспэшников едва ли выходила за пределы десятка доморощенных туристических клубов по всей стране. Этих «лесных бардов» даже могли показать, от случая к случаю, по телевизору, поставить на радио — но народ был как-то отстраненно равнодушен ко всем их творческим потугам. А Высоцкого завороженно слушала вся страна!
Активно не любили Высоцкого не только «широко известные в узких кругах» КСПшные барды, но и их малочисленные адепты — в кедах и с рюкзаками. Потому как объективно не могли «использовать» творчество Высоцкого для своих незатейливых лесных посиделок. Легкозапоминающаяся лирическая зарисовочка, «Мии-ила-ая мо-о-оя, со-о-лны-шко-оо лесно-оое» — вполне себе удачно тянется у костерка: с любым уровнем музыкального слуха и степенью трезвости. А песни Высоцкого — тут другое: едва ли возможно их адекватно повторить! Тут же и собственная личность должна быть созвучной, в определенном смысле — соизмеримой великому барду!
Сергей Нырков: Кеэспэшники Высоцкого очень не любили. И эта нелюбовь идет от того, что его нельзя, просто невозможно адекватно исполнить! Все эти тусовки Клубов самодеятельной песни — воспринимают песни как нечто, что можно весело исполнять хором у костра. Такая традиция идет из глубокого Советского Союза: все степенно рассаживаются — вокруг костра или дома, на кухне — и вдохновенно поют. «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!» — как раз типичный настрой КСП. У Высоцкого не было этого. Его просто невозможно было «спеть хором». Его можно было только послушать. Поэтому я думаю, что Высоцкого если не все, то многие из Клубов КСП слушали — пусть и не открыто! Ценили и знали, что это непревзойденный талант. Но не могли воспользоваться его творчеством, как обычно привыкли с песнями других авторов: песни Высоцкого — так проникновенно мог петь только он сам. Когда пытались это делать другие — получалось «совсем не то», что уж тут говорить!
Авторская песня одними только КСП не ограничивалась. Многие актеры, сценаристы — также брали в руки гитару, исполняя песни собственного сочинения. И также сталкивались с тем, что их начинали сравнивать с Высоцким. Причем практически всегда — не в их пользу.
Сергей Соколкин: Первые вещи Высоцкого были написаны и спеты в 60-х годах. Мне рассказывал Михаил Иванович Ножкин, как у него брали интервью. Спрашивают: «Вы знали Высоцкого?» Короткий ответ: «Конечно, знал». Снова спрашивают: «А как он на вас повлиял?» Отвечает: «А как вы считаете он мог на меня повлиять, если первые песни Высоцкого — это мои песни?» Какие вещи ранний Высоцкий взял у Ножкина? Например песню «А на кладбище все спокойненько».
Интересно, что я так и не нашел в интернете записей Высоцкого, где бы он исполнял эту песню Ножкина. Или даже заслуживающие внимание упоминания об этом. Выложены какие-то шипящие аудиозаписи с древних кассет — указано, что это «Кладбище. Исполняет Высоцкий». Но только голос-то Михаила Ножкина! О чем, кстати, информируют комментаторы данных постов. И автор, ностальгирующий по безвозвратно ушедшей юности, явно недоумевает: «Простите, не знал! Мне, мол, кассета без подписи в свое время попалась. Я и подумал, что это Высоцкий». И чтобы уж совсем «добить» своей эрудированностью, невинно добавляет: «А кто это, Ножкин?»
Лев Черняк: Я несколько лет назад общался с Михаилом Ивановичем Ножкиным. Случайно встретился с ним в Доме кино. Помню, тогда спросил: «А могу ли я поговорить по поводу ваших встреч с Высоцким?» Он с готовностью отозвался: «Звони сегодня вечером!» Но когда мы начали общаться по телефону, сразу же недовольно спросил: «А что, вы разве Высоцкого поэтом считаете? Увлекайтесь лучше Некрасовым!» Чувствую — беседа как-то не клеится. Думаю, сейчас ведь повесит трубку, нужно как-то поддержать разговор! Поэтому перевел немного тему. Только успел начать фразу: «А вот ваши песни…» И даже не успел закончить свой вопрос! Я был просто потрясен: Михаил Иванович не меньше чем полчаса пел мне — а капелла! — свои песни по телефону! Потом сам назначил мне встречу в метро — принес и подарил свои диски, при этом подписав их. Но о Высоцком он мне все-таки рассказал — в одном из последующих телефонных разговоров: «Высоцкий начал свою творческую деятельность с исполнения моих песен!» Это выглядело, как сенсация: исследователям-высоцковедам об этом факте ничего не было известно. Я чуть ли не взмолился: «Ну подтвердите хоть каким-то фактом свои слова! Дайте пленку!» В ответ услышал: «Да, у меня где-то на антресолях лежит — как найду, передам!» Но потом он уже отказался от тех слов, что у него имеется подобная пленка. Сказал: «Просто поверьте мне на слово!»