ствительности будут исходить из необходимости правдивого и гласного отображения процессов, происходящих в этой действительности, то есть когда возобладают нормы социалистической демократии, интерес к социальной стороне творчества Высоцкого может приобрести скорее исторический оттенок: «А что, собственно говоря, особенного, — будут спрашивать, — в его совершенно нормальных и естественных речениях гражданина, да еще далеко не всегда композиционно отшлифованных, да еще и чреватых огрехами (ср.: «Вадим Буткеев, Краснодар, проводит апперкот» — и далее: «Но он пролез, он сибиряк»)?»
Иначе говоря, для меня, как и для других почитателей Высоцкого, гражданским нервом его творчества была его правдивость, острота реакции на волновавшие нас общественные вопросы — острота, которой так недоставало в нарочитой пустоте и бездумности эстрадной песни. Взятое в этом плане творчество Высоцкого являло собой нормальные речения нормальных людей, чуждых жизни с двойным дном (одно видим — говорим другое), возведенные великолепным художественным даром и талантом искренности в степень высокого народного искусства. Таковы корни возникновения его популярности.
Нелепо утверждать, да, кажется, никто этого и не утверждает, что все его песни одинаково совершенны. Нет, конечно. Среди них встречаются и проходные, и композиционно неуравновешенные, и написанные «по случаю», для какого-либо дружеского юбилея или для совершенно определенной, узкой компании. Это так. Но притом: «Банька по-белому» — сказание о трагической судьбе человека, прошедшего через облыжные обвинения и репрессии. «Чужая колея» — притча об инерции безмысленного движения и пагубности ее. «Мне в ресторане вечером вчера» — едкая сатира о восшествии наглых воров-торгашей на олимп общественного благоволения. «Штрафные батальоны» — что-то не припомню я в нашей большой литературе о войне повествований на эту драматическую тему. «Считать по-нашему, мы выпили немного» — о пьянстве, смеясь сквозь слезы, он заговорил задолго до того, как правительство встрепенулось, чтобы попытаться принять меры против алкоголизма.
И вместе с тем Высоцкого любили и любят не только за суровую правдивость. Высоцкий был человеком, богато одаренным чувством юмора, и целые циклы лукавых и распотешных песен создал он одновременно с теми, что окрашены трагическим колоритом. И ведь вот что: немало спето им таких песен, где единственным достойным персонажем является, собственно говоря, сам автор, но очень много создано им и таких песен, в которых он искренне любуется людьми сильными, добрыми, мужественными, высвечивая в них человека, сохраняющего свое человеческое звание даже в самых сложных, порой смертельно опасных для него обстоятельствах.
Такому человеку, который жив мечтой и поиском, а не водкой и тряпьем, посвящена песня «Мой финиш — горизонт, а лента — край земли. Я должен первым быть на горизонте!».
Можно было бы составить целую антологию песен Высоцкого о людях, достойных носить звание человека. Но это было бы так же однобоко, как и попытка отобрать одни лишь драматически мрачные, угрюмые песни, песни беспокойства. Расчленить поэзию Высоцкого — значило бы умертвить ее. Настоящий мужчина, он был не из тех, кто способен, лишь со стороны глядя, сетовать по поводу несовершенства мира, в котором мы живем. У него есть язвительное стихотворение с рефреном «И я сочувствую слегка, но только так, издалека». Еще при жизни он резко и непримиримо протестовал в своем «Памятнике» против того, что его «обузят после смерти». Сам он с абсолютной точностью, лучше любых критиков определил суть и смысл своего творчества: «Песни я пишу на разные сюжеты. У меня есть серии песен на военную тему, спортивные, сказочные, лирические. Циклы такие, точнее. А тема моих песен одна — жизнь. Тема одна — чтобы лучше жить было возможно, в какой бы форме это ни высказывалось — комедийной, сказочной, шуточной»[3].
И поскольку многообразную тему эту — жизнь нашу — воплощал он с правдивостью и с добротой к людям, стараясь в меру сил своих — богатырских, в меру темперамента своего — неистового помочь нам всем, постольку распахнулось перед ним сердце народное и вобрало его в себя.
4
Давно ли, кажется, умер Владимир Высоцкий? Вот он, этот черный день, совсем рядом, а между тем дети, родившиеся в тот год, уже давно ходят в школу. Стремительно, как порожистая речка, мчит время, меняется действительность. Раньше или позже, но обязательно будут решены и сплывут в небытие те вопросы, которые мучительно подчас нас тревожили, прокалывали сердца наши. Уйдут боли и тревоги нашего времени, им на смену заступят новые. Так как же будет восприниматься младшими поколениями уже скоро, всего через несколько лет, при нашей-то по-сумасшедшему стремительной жизни творчество Владимира Высоцкого? Не отойдет ли оно на задний план?
Нет! Подобный отрицательный ответ можно дать со всей определенностью. И это при том, что наши, сугубо внутренние процессы недавнего прошлого, на которые столь звучно резонировали струны его гитары, для зарубежных слушателей или читателей либо неизвестны, либо не особенно интересны. У них была своя жизнь и свои в ней затруднения. И тем не менее книги о жизни и творчестве Высоцкого за рубежом издают неизменно с большей оперативностью, чем мы (правда, сажая туда порой несусветные ошибки); сборники его произведений печатают в объеме гораздо большем, чем у нас в стране (правда, приписывая ему нередко чужие песни); пластинки штампуют одну за другой; а уж что касается компакткассет, так они идут по допинговым ценам, чтобы завоевать рынки сбыта (у нас же таковыми изделиями занимаются лишь умельцы, восседающие в кооперативных будочках). Иначе говоря, предложение есть дитя спроса, и, судя по изобилию форм подачи, спрос на песни Высоцкого за рубежом весьма велик. Чем же определяется его известность там? И чем будет определяться его популярность у нас, когда уйдет в прошлое столь важная для нас, его современников, публицистическая актуальность его творчества?
Вопрос тем более важный, что уже начинают проясняться, вырисовываться в полный рост подлинные размеры творчества Владимира Высоцкого как художника общенародного и, более того, как явления мировой культуры.
«Аналогом» творчеству Владимира Высоцкого является творчество народное. Почему? Да потому, что отличительной особенностью и того, и другого является многоаспектность, соответствующая многогранности самой жизни; отсутствие какой-либо регламентации (в смысле: об этом можно писать, а это — для писаний не годится); жизнеутверждающий взгляд на мир, хотя события в этом мире и преисполнены трагизма.
Создания Высоцкого рьяно и самозабвенно служили решению злободневных социальных и художественных задач его современности — в этом заключен первый и главный «секрет» известности Высоцкого и его завет людям искусства. Вместе с тем песни его достигают глубин человеческой нравственности и поднимают оттуда на поверхность для раздумий и волнений те вопросы, которые издревле считаются общечеловеческими, вечными — в этом содержится второй и тоже главный «секрет» общенародной любви к Высоцкому и его завет мастерам культуры.
В народном восприятии искусства этическая оценка исстари идет впереди эстетической и определяет ее. Примем это как данность. Как такую данность, которая позволяет понять причину колоссальной популярности песен Высоцкого. Вся, без исключения, ценностная шкала чувств, мыслей, деяний человека представлена в них — вся, без усечений, ибо неполнота отображения человеческого мира есть одна из причин потенциальной непрочности, недолговечности произведений искусства. Человек, как мы помним, существо не только чувствующее, но и мыслящее, и действующее, и способное принимать целенаправленные решения. Вечный пример тому, сколь многогранно выглядит он и сколь многообразными средствами может быть выражена эта многогранность, являет нам именно народное искусство. И именно с этой позиции глядя, можно говорить о многогранности, а значит, о реальной народности творчества Высоцкого. Я затрудняюсь назвать хоть какую-либо из фундаментальных ценностей человека, праценностей, которая не нашла бы достойного, чистого выражения в его песнях.
Сила и надежность мужчины? Его верность своему долгу защитника — детей, женщин, Родины, убеждений? Но разве безоговорочно признаваемый всеми, даже теми, кто ничего другого у него не признает, «военный» цикл весь от начала до конца не утверждает в качестве незыблемой и непреходящей именно эту великую человеческую ценность?
Женская нежность, доброта и поглощающая мужчину любовь к женщине? Да ведь именно Высоцкий является одним из самых ярких и страстных трубадуров этой извечно человеческой темы! В одном из шеститомных собраний его песен, составленном бескорыстными собирателями и знатоками его творчества, этой теме отдан целый том, так и названный «О любви». И каких же оттенков и поворотов в решении — эмоциональном и художественном — этой темы там только нет!
Я поля влюбленным постелю,
Пусть поют во сне и наяву!
Я дышу — и, значит, я люблю!
Я люблю — и, значит, я живу!
Здесь утверждение любви возведено в незыблемый философский постулат под стать «Cogito, ergo sum»[4].
В этом томе приведены лишь «серьезные» песни, но, боже мой, сколько их в карнавальных одеждах бродит по другим томам, даже там, например, где Владимир Высоцкий пародирует «блатную» лирику. Но ведь плсни о любви, созданные им, можно встретить и в томе, озаглавленном составителями «О море»: разве история о том, как два мрачных судна, потрепанные жизнью и изъеденные морской солью, невзлюбили друг друга, находясь на ремонте в доке, разве эта история о том, как они глянули один на другого (точнее, на другую) после отдыха и ремонта и увидели неожиданно, сколь каждый из них хорош, — разве это не песня о человеческой любви?