Наталья Селезнева
Фильму дали третью категорию. Почему? Вы знаете, Четвериков вообще был по своей природе оппозиционер, бунтарь. Он шёл впереди времени, смотрел вперёд. Таких людей тогда не воспринимали. Ему было очень тяжело, потому что он не был такой, как все. Он не кричал “ура”, не показывал счастливую советскую действительность. Он относился к разряду той интеллигенции, которая себя противопоставляла обществу. Поэтому фильму дали третью категорию. Поэтому он и умер таким молодым. С фильма сняли Золотухина, а взяли приглаженного, чистенького, аккуратненького Лёвочку Прыгунова. Высоцкого переозвучили. Четверикова довели до инфаркта. Всё сходится, все части загадки кладутся на свои места. Время было такое». [11]
Звукооператор фильма Ю. Шангин однажды рассказал свою версию того, почему картина получилось совсем не такой, как задумывалось.
«Там стали менять сценарий – сложноватая история была. Московские дамы, которые курировали белорусское кино, “Беларусьфильм”, – Кокарева и Юренева, мать теперешнего кинокритика. Они приезжали как-то и дали какие-то указания. Четвериков не согласился с ними. В общем, они хотели соавтора ему приклеить. Четвериков рассказал потом, что в соавторы хотели взять своего человека. Режиссёр не согласился, и они начали всячески мешать. Там были сняты интересные номера, такие мюзик-холльные… И вот, значит, они объявили, что всё старомодно, что всё провинциально… Короче, из-за всех этих приключений однажды на текущем худсовете у директора студии сидела почти вся киногруппа, и я там был, Пикман (первоначальный оператор картины. – М. Ц.) встал и сказал: “Ну, если такие претензии, то я считаю, что я не могу в соавторстве с режиссёром продолжать эту работу, прошу меня освободить”… Тогда пришёл на картину Ремишевский». [12]
Рабочий момент съёмки фильма «Саша-Сашенька»
Как бы то ни было, но в конечном счёте картина не получилась. Как сказал композитор Евгений Глебов:
«За те два года, что он рождался, фильм превратился в нечто такое, в котором не осталось ничего от задуманного сначала, и, по-моему, вообще ничего не осталось от того, что можно назвать фильмом. А в его “Дороге” – не стиль откровенности Высоцкого. Но я пытался как-то, отталкиваясь прежде всего от слов “Шагаю, шагаю, кто мне запретит” – как-то ужасно это мне в песне нравилось, – заново написать музыку. Так что когда всё-таки Володя это прослушал (а пел Прыгунов), то сказал: “Очень здорово, просто здорово!” – “А вы не из-за любезности, да и выхода нет, – не вынимать же из картины песню?” – “Нет-нет, вы знаете, мне нравится эта песня”. Это было уже тогда, когда картину мучили-мучили, и в конце её как-то спихнули». [13]
Глава: 14Фильм: ВертикальДата: 1967
Для Владимира Высоцкого «Вертикаль» стала фильмом судьбоносным, ибо миллионы людей, уже хорошо знакомых по магнитофонным записям с его песнями, впервые узнали, что, во-первых, Высоцкий поёт не только про мелких и крупных нарушителей закона, но интересуется и другими темами, а во-вторых, что сам он – актёр, а не представитель блатного мира. (Правда, рассказы о его уголовном прошлом ходили ещё долгие годы и проникли даже за рубеж – газета «Нью-Йорк таймс», например, даже в некрологе (выпуск от 26 июля 1980 года) указала, что в юности Высоцкий сидел в лагерях, но тут уж ничего не поделаешь – однажды родившись, легенды живут долго.)
Судьба киноактёра в какой-то степени подобна судьбе золотоискателя – без участия Его Величества Случая не обойтись. Пусть по всем параметрам и по любому счёту «Вертикаль» – картина более чем посредственная, но для Высоцкого участие в ней стало огромной удачей, ибо сделало его узнаваемым не только по голосу, но и в лицо.
Об этом фильме написано и сказано очень много. В принципе, можно собрать весь материал воедино и проследить процесс работы над фильмом чуть ли не поминутно. Однако в задачу автора этой книги подобный труд не входит. Мы остановимся лишь на тех моментах, которые имеют отношение к пребыванию главного героя этой повести в Одессе. При этом мы увидим, что отнюдь не всё выяснено и далеко не все из числа причастных к созданию фильма согласны между собой относительно того, как именно шла работа над «Вертикалью».
Эта картина имеет не только историю, но и предысторию, которую рассказал С. Тарасов, один из авторов сценария:
«Снимать его поначалу должны были Николай Рашеев и Эрнест Мартиросян – выпускники Высших режиссёрских курсов. Но получилось так, что, чрезвычайно увлечённые творчеством Параджанова, они из нормального реалистического сценария такое написали в режиссёрском сценарии, что директор Одесской студии дважды попросту закрывал картину. Потом вызвали меня. Я прилетел и сидел с режиссёрами фильма: каждый из нас писал свою “версию”, которые мы затем свели, наконец, в нормальный – пристойный, с моей точки зрения, – режиссёрский сценарий. Я уехал, а ровно через неделю они явились на студию с совершенно другим сценарием. Мне позвонил директор киностудии и сказал, что снял режиссёров с картины. “Но, – говорит, – у меня имеется предложение: есть ребята, которые оканчивают ВГИК. Один из них – Слава Говорухин – человек, причастный к альпинизму, занимался этим делом. Я считаю, что потери не будет, может быть, даже наоборот…” И я, намучившись уже с этим сценарием, махнул на всё рукой и сказал: “Как хотите!” – уже не веря ни во что». [1]
Кинорежиссёр С. Говорухин:
«В 66-м году мы приехали с Борисом Дуровым на Одесскую киностудию делать свою дипломную работу. Нам нужно было снять две короткометражки “Морские рассказы” по произведениям местного автора. Вдруг нас вызывает директор: “Горит сценарий… Сейчас апрель, а в декабре надо сдать картину. Возьмётесь?” И даёт один экземпляр сценария. “Мы одержимые” называется. Тогда киностудия, как завод или фабрика, имела свой производственный план, и к концу года предстояло выпустить в свет пятую “единицу”, то есть пятый фильм. Он как раз и был – “Мы одержимые”. Но работа застопорилась, потому что и сценарий был написан непрофессионально, и режиссёра пришлось снять с картины ввиду полной профнепригодности. В середине 60-х ещё продолжалась так называемая “новая волна”, в моде было польское кино, французское – фильмы Годара, и вот режиссёр задумал сделать этот фильм по-новому, с такими, например, приёмами: альпинисты лезут по брусчатке Красной площади, а камера снимает их сверху. Худсовет послушал планы режиссёра – и снял его.
Станислав Говорухин
Рабочий момент съёмок. Слева направо: Владимир Высоцкий, Геннадий Воропаев, Маргарита Кошелева, Георгий Кульбуш. Кабардино-Балкария
Борька Дуров, мой приятель, первым прочёл сценарий. Я спрашиваю:
– Ну что, Борь?
– Да я не знаю, что такое альпинизм.
– Ну вообще, в принципе, снять можно?
– Да лучше, чем эту лабуду – «Морские рассказы».
Являемся к директору.
– Читали?
– Читали.
– Ну и как? – обращается он ко мне, зная, что я альпинист. – Можно снять? – Можно, мы берёмся.
Дальше началась мура собачья. Мы попытались написать новый сценарий. Для этой цели вызвали даже Володю Максимова, ныне покойного писателя, тогда всеми отверженного, выгнанного отовсюду, нигде не печатавшегося и потому крайне бедствовавшего. Он немножко поработал, а на второй или третий день запил. Крепко страдал он тогда этой болезнью русского человека. Помучились мы с ним неделю и отправили домой.
Написали сами всё совершенно по-другому, но такую же лабуду, и поняли, что фильм – прогорит. Потом нас вдруг осенила идея построить весь фильм на песнях, сделать такую романтическую картину. Стали думать, кого пригласить на эти песни. Визбора? Окуджаву? И остановились на Владимире Высоцком.
Приезжает Высоцкий.
Я иду по студии, смотрю, навстречу вроде пацан знакомый, кажется, пару раз выпивали в каких-то компаниях, знаю, что актёр.
– Здорово.
– Привет.
– А ты чего приехал, – спрашиваю, – к кому?
Он как-то странно на меня посмотрел. И вдруг меня пронзает мысль, что это Высоцкий. Как барда я его знал только по песням, и он мне представлялся большим сильным человеком со сложной биографией, прошедшим войну. По песням можно было предположить, что он уже успел и отсидеть где-то. И вдруг – такой пацан, симпатичный, спортивный. Я просто селезёнкой почувствовал, что это и есть Высоцкий. Стало так неудобно, я как-то деланно рассмеялся. Говорю:
– Ну, пойдём купаться.
Выкупались в море, позагорали, и, мне думается, он так и не понял тогда, что я его просто не узнал. Не узнал, что это Высоцкий». [2]
Оператор фильма В. Козелов:
«Это всё было на моих глазах. На “Вертикаль” его (Высоцкого. – М. Ц.) привезли, я делал пробу. Там на эту роль нужен был бард. И чего-то Осипова (главный оператор фильма “Вертикаль”. – М. Ц.) не было на студии. Привезли Высоцкого. Говорухин мне говорит: “Быстро сними как-нибудь. Мне надо показать его худсовету”. Никто ж не видел, как он выглядит. Я взял “конус”, быстро выскочил на угол операторского цеха – там труба торчит в катакомбы. Он так опёрся о трубу, и я его снял. Без грима и даже без звука. Он что-то рассказывал, из-за шума камеры я не мог понять, что. Я даже с рук снимал, без штатива. Быстро проявили, показали худсовету. Они утвердили». [3]
Е. Рудых, член сценарной комиссии фильма, запомнила ситуацию иначе:
«В кинофильм “Вертикаль” пробовался один очень симпатичный паренёк, который пел студенческий фольклор… (И ни слова о предварительных идеях попробовать в фильме Ю. Визбора или Б. Окуджаву! – М. Ц.) В общем, симпатично было. И поэтому меня очень удивило, когда Говорухин стал настаивать на Высоцком, который отнюдь не блистал на пробах.