Как бы то ни было, но 29 сентября 1960 года Высоцкий приезжает в Сколе на Западной Украине, где велись съёмки, а 30-го уже начинает работать.
Через десяток лет Высоцкий вспоминал:
«Первый съемочный день был очень смешной. Я должен был играть такого человека, который приставал к Тане Конюховой, к актрисе. Не к актрисе, а к персонажу, конечно, которого она играла. В кабине машины я должен был её обнимать, говорить какие-то слова, а Горин ехал в кузове и смотрел в окошко на это всё. Я долго отказывался, потому что я был молодой и скромный человек, и говорил: “Она – знаменитая актриса, мне неудобно, я не могу…” и так далее. Ну, все настаивали, значит, говорят, что нужно это для сценария. Вот. Ну, я очень долго отказывался. Потом Таня Конюхова даже говорит: “Ну, что ты, Володя, в конце концов! Ну, смелее!” Вот я смелее, смелее, значит, я наконец согласился, и это было очень приятно. А, значит, за это наступает расплата. И после этого Дима Горин должен был бить меня по лицу. Это всё первый съёмочный день. Представьте себе, первая работа. Значит, он выходил, а в кино всё делается по-настоящему и много дублей подряд. Вот. Была ужасная погода. Он меня бил девять раз подряд. Всё говорил: “Для симметрии – по разным челюстям”». [4]
На съёмках с Татьяной Конюховой. Сколе, Украина. 2 октября 1960
Как свидетельствуют документы киногруппы, в первый съёмочный день Высоцкого действительно шёл дождь, но снимали гораздо более прозаический объект – не «Драку», а «Просеку». Однако всё описанное им в фильме действительно есть. Возникает логичный для исследователя вопрос: что из сказанного было, а что – просто красивая и остроумная актёрская байка?
С просьбой поделиться воспоминаниями о событиях почти пятидесятилетней давности я обратился к актрисе, к которой Высоцкий «приставал», – народной артистке РСФСР Татьяне Конюховой.
«Когда Володи уже не стало, я оказалась на творческой встрече со зрителями, в которой принимал участие один из режиссёров той картины – Лёвушка Мирский. Лёва вышел на сцену и рассказал очень смешную, с его точки зрения, историю, как Демьяненко увидел, что его возлюбленную тискает шофёр, и он потом, разъярённый, на этого шофёра кидается.
И вот Мирский рассказывал, что, оказывается, когда Володе Высоцкому предложили сыграть этот эпизод, чтобы он меня там потискал, он стал бурно отказываться: “Как я буду тискать Танечку Конюхову?! Пусть кто-нибудь другой играет этот эпизод”. Режиссёры на него налетели: “Да как тебе не стыдно? Ты вообще актёр или не актёр? Ты же из мхатовской школы, а устраиваешь тут какие-то сцены!” В конце концов они его играть заставили. Я стою в кулисах, слушаю это… И в моей памяти наплывчик такой… Я сижу у зеркала, мне не до съёмок. Самочувствие не очень хорошее, я беременна, мне не до смеха и вообще ни до чего. И вижу я в зеркало, что за моей спиной присел в кресло Володечка Высоцкий, в руках у него гитара, и он так тихонечко перебирает струны и говорит: “Танечка, а почему вы никогда к нам в гости не заходите?” Они там после съёмок собирались. Съёмки были трудные, дожди, грязь, холод, мы жили в крошечных помещениях. Женская бригада в одной комнате все вместе, а мужчины – в другой. И вот на нейтральной полосе они собирались и немножечко отдыхали под гитару и песни.
А мне так тошно было… И я, глядя в зеркало, говорю: “Вы знаете, Володя, я не люблю блатных песен”. И чего это у меня вырвалось… И тут же я пожалела об этом, потому что я в зеркало увидела, как он смутился.
Вы знаете, в нашем кинематографическом мире я бы получила отпор в очень резкой форме. А тут вдруг я увидела застенчивого мальчика, которого я так обидела… И мне стало очень противно и тошно, я запомнила это на всю жизнь. И когда Мирский рассказывал, что Володя отказывался со мной обниматься, я поняла, почему…» [5]
К такому образу Высоцкого мы не привыкли. В нашем представлении Высоцкий – это человек, который не стесняется и не смущается ни в каких ситуациях, душа любой компании, человек, прекрасно знающий себе цену и потому не ищущий ничьего одобрения. Как мы теперь видим, так было не всегда.
«Он был тише воды и ниже травы, – сказала мне Маргарита Жарова, исполнившая в картине роль Нельки, – всегда сидел где-то в уголочке. Вот это я помню отлично. Он очень скромно себя вёл, потому что звездой он тогда не был. Сама наивность, сама скромность. Инициативу не проявлял. Что режиссёры говорили, то он и выполнял беспрекословно.
Посиделок у нас особых не было. Требовалось побыстрее отснять какие-то куски и уехать оттуда. У меня с ним была в фильме одна сцена – там, где мужчины дарят девушкам свои рентгеновские снимки вместо фотографий. Он мне говорит: “Нелечка, смотри, какая грудь и, главное, сердце не занятое”». [6]
Одно и то же событие разным людям запоминается по-разному. Режиссёр картины Л. Мирский вспоминал, что Высоцкий отнюдь не беспрекословно выполнял все указания.
«Он вечно что-то придумывал, во многом наново создавая свою роль, дописывал её, тормошил нас. Разве тут устоишь!
В фильме был эпизод: у ребят кончились продукты, и вот Дима Горин едет за ними в бригаду девушек. По сценарию машину должен был вести посторонний шофёр. Володя настоял, чтобы эту эпизодическую роль переписали на него…Эта сцена потянула за собой следующую – сцену выяснения отношений Горина и Софрона. Вместе они сложились в небольшую линию фильма, пусть и не главную, но яркую». [7]
Время неумолимо, люди уходят. Из всей съёмочной группы фильма мне удалось побеседовать только с художником-постановщиком Марком Гуревичем.
«Дружбы у нас с Володей особой не было, потому что я ведь намного старше, я был на фронте, принимал участие в параде Победы, – говорил он мне. – Володю ко мне тянуло как к художнику, я ему потом, позднее уже, подарил два своих пейзажа.
А Володя был тогда человеком очень молодым. Мы собирались все после трудового съёмочного дня, и иногда он радовал нас своей гитарой и песней». [8]
Съёмки действительно проходили в непростых условиях. Во-первых, погода не баловала (что, впрочем, вполне годилось для показа героического труда советских людей), а во-вторых, некоторые сцены были сложны чисто физически.
«По сюжету мы там строили высоковольтную линию электропередачи, – вспоминал Н. Казаков. – И как-то режиссёры фильма говорят нам, мол, ребята, надо бы залезть на траверсы, где ролики висят, а то всё дублёры да дублёры. (А опоры эти высотой 42 метра, да ещё в горах стоят.) И пообещали заплатить нам тогда по 40 рублей. Дали нам монтажные пояса, и мы полезли… Я помню, осилил метров семь. Как глянул вниз, – так и остановился. А на самый верх забрались лишь артист и спортсмен Алексей Ванин и Высоцкий». [2]
На съёмках «Карьера Димы Горина». Справа – В. Высоцкий, слева – А. Демьяненко. Сколе, Украина. Октябрь 1960
Примерно так же запомнилась та сцена и самому Высоцкому: «Съёмки были на большой высоте, на сорокаметровых опорах. Я в первый раз, когда туда залез, там ветер, страшно, и я прицепился пистолетом страховочным и говорю: “Теперь только меня с аварийной машиной можно снять оттуда”. Вот. А монтажники, эти ребята, у которых мы учились хоть каким-то навыкам, хоть что-то уметь делать, они просто, как обезьяны, просто диву даёшься, как они там по этим перекладинам, планкам без страховки бегают. Потом они делают такой трюк: они спускают канат с сорока метров, и, чтобы не спускаться долго, они просто падают по этому канату, и в конце тормозят руками и перчатками, чтобы не сжечь руки. Они останавливаются внизу. Ну вот жутко, просто дух захватывает смотреть. Но я тоже научился в конце, это оказалось не так трудно». [9]
А вот автор сценария Борис Медовой рассказывал о том случае иначе:
«По сценарию кому-то из героев надо было подняться на сорокаметровую мачту ЛЭП и что-то там сделать. Стоим, ждём дублёров – профессиональных монтажников. Подходит Володя: “Братцы, в чём задержка?” Объясняем ситуацию. “А сами как снимать-то будете?” – “У нас есть телескопическая вышка”. – “Тогда готовьте камеру. Я полезу”. Мы стали его отговаривать. Не надо, опасно. А он на своём: полезу, и всё. И полез, и сняли мы его. Весёлого, улыбающегося на сорокаметровой высоте. Потом спустился вниз и сказал: “А теперь бы чего-нибудь пошамать…”» [7]
И кто теперь скажет с уверенностью – был ли Высоцкий во всём послушен режиссёрам, или фонтанировал идеями, захотел ли он сам лезть на вышку или режиссёры требовали…
На другом выступлении Высоцкий вспоминал ещё об одной сцене фильма: «Мы должны были по горной реке против течения перебегать на ту сторону, там приезжала жена одного из этих монтажников-высотников, которых мы играли. Ну и вот. Снимали… Первый дубль – пробежали, второй – так, тоже как-то, значит, третий – уже труднее: вода холодная, горная река, ноябрь месяц (на самом деле – октябрь. – М. Ц.), в полной одежде. Не очень приятно. Потом уже сил никаких нет. Я пристроился в кильватер, так сказать… Такой был… он играл в “Чемпионе мира” – Лёша Ванин, борец, чтобы он рассекал волны. Ну вот, в общем, кто как мог. И мы обессилели, замёрзли безумно. Принесли спирт, значит, протирать. Вот. Так что мы сразу же сказали, что мы ещё хотим прыгать в воду после этого…» [10]
Упомянутый Высоцким Алексей Ванин был человеком и вообще незаурядным, а по титулам своим – просто уникальным. Он был заслуженным мастером спорта и заслуженным артистом России, я не знаю другого человека, имеющего одновременно оба этих звания. Как вспоминала Т. Конюхова, именно с А. Ваниным общался Высоцкий на тех съёмках больше других.
«С Володей мы много были вместе на тех съёмках, – делился со мной воспоминаниями Алексей Захарович. – Он читал нам стихи, песни пел, а мы ему подпевали. Я ему некоторые приёмы борьбы показывал. На вышки эти все поднимались, не только мы с Володей. Сначала они побаивались. Ну, они молодые ребята, я-то постарше ведь был. Кроме того, я трудовой человек, с Алтайского края, так что я всё это уже проходил. А молодым некоторым надо было помогать, учить их, как подняться на вышку. Потом учить, как по тросам этим ходить. Тогда они, правда, под напряжением не были, но пройтись по тросам – это очень непросто. Однако мы это всё делали. Володя расспрашивал меня о войне. Я был снайпером, получил Красную Звезду, потом – Отечественную войну первой и второй степени, медаль “За отвагу”, три раза ранен был. Когда перерывы в съёмках были, мы все ездили в Чоп. То техники какой-то не было, то ещё что-нибудь – тут мы и уезжали. Что я могу сказать о Володе? Прекрасный парень, труженик большой». [11]