12 января 1978 года Григорий Васильевич Романов (1923–2008), всесильный первый секретарь Ленинградского областного комитета партии с 1970 года, отправил Борису Ивановичу Аристову, тогдашнему первому секретарю Ленинградского городского комитета партии, записку. На клочке обычной бумаги, без заголовка, Романов распекал нерадивых подчиненных:
«Б. И. Аристову. Факт возмутительный. Кто дал право т. Шевелеву Э. А. (подчеркнуто два раза. – К. К.) нарушать порядок, подготовленный обкомом КПСС, о приемке фильмов и других произведений искусства? Где были секретари ГК КПСС? Доложите о принятых мерах Обкому Партии. Г. Романов. 12.01.78 год». Интересно… взглянуть на первый абзац рапорта, поданного в ответ на записку Романова несчастным Е. А. Шевелевым, заместителем секретаря горкома по культуре. В нем говорится, что окончательная версия фильма была получена горкомом в августе 1977 года и надлежащим образом чиновниками просмотрена:
«Просмотренный мной и инструктором Ю. А. Красновым (секретарь горкома КПСС т. Жданова Т. И. была в отпуске) 5 августа 1977 года вариант картины нуждался в доработке, о чем было сказано главному редактору студии т. Варустину Л. Э. и т. Шешукову И. В. на беседе в отделе культуры горкома партии.
Л. Э. Варустин и И. В. Шешуков заверили, что будет продолжена работа по устранению имеющихся просчетов». [5]
Таким образом выясняется любопытная, но вполне советская вещь: фильм сначала просматривали в горкоме КПСС (5 августа), а уже потом (22 августа) сценарно-редакционная коллегия «Ленфильма» оформила своё решение в свете постановлений партии. И всё бы, вероятно, прошло для фильма и его режиссёра благополучно, если бы не гнев товарища Романова. С членом Политбюро шутить было опасно – а вдруг и после «устранения имеющихся просчётов» картина ему не понравится? Проще убрать её с глаз долой, «положить на полку» – что и было сделано.
По постановлению коллегии Госкино СССР и секретариата правления СК СССР от 12 сентября 1986 года картина была восстановлена, включено в неё всё, что было вырезано, в том числе и песня Высоцкого – правда, не с авторским названием, а с неизвестно кем придуманным «Песня о давно минувших временах». Вот только использована в картине она очень неудачно. Лишённая многих куплетов, песня оказалась лишена и сюжета и, по сути дела, является всего лишь звуковой иллюстрацией к мальчишеской драке, за которой наблюдают несколько пленных немцев. Зачем она понадобилась режиссёру в таком виде? Не покидает ощущение, что И. Шешуков, как несколькими годами раньше постановщик кинофильма «Дела давно минувших дней» В. Шредель и постановщик «Чёрного принца» А. Бобровский, очень хотел использовать в своей картине песню Высоцкого, но при этом не вполне отчётливо представлял себе её роль.
Глава: 44Фильм: Место встречи изменить нельзяДата: 1979
Об этом телевизионном фильме написано столько, что, если собрать всё воедино, получился бы солидного размера том. Однако такого рода работа в нашу задачу не входит. Мы остановимся исключительно на участии в «Месте встречи…» главного героя данной повести. Все нижеприведённые высказывания сценаристов, режиссёра и актёров относятся только к теме участия Владимира Высоцкого в создании картины, которую сам режиссёр-постановщик С. Говорухин назвал «народным фильмом».
А. Вайнер, сценарист:
«У нас с братом есть железная и нерушимая традиция: когда в свет выходит наша новая книга, мы получаем авторские экземпляры и первые десять экземпляров принадлежат нашим товарищам и друзьям. Когда вышел наш роман “Эра милосердия”, по установившейся традиции мы собрали десятерых любимых друзей. Володя тоже получил от нас экземпляр “Эры милосердия” с нежными и замечательными словами. Задерживаться на застолье он не стал и убежал. Сказал: “Буду лучше читать книгу”. Наутро он примчался. Говорит: “Ребята, я вашу книгу прочитал. Книжка превосходная!” Мы сказали: “Вовочка, спасибо. Идём чай пить. Ты что, только ради этого примчался?” Он говорит: “Да. Впрочем, нет. Я пришёл застолбить Жеглова”. – “В каком смысле «застолбить»?” Он говорит: “В буквальном смысле. Вы же не делаете вид, что не знаете, что это – сценарий гигантского многосерийного фильма, и Жеглова в этом фильме хотел бы играть я. И вообще, так, как я, вам Жеглова никто не сыграет”. Мы тут, естественно, съехидничали и сказали: “А чего ты так уж… Неужели, например, Сергей Шакуров сыграет хуже тебя?” Володя задумался… Надо сказать, что одним из характернейших его человеческих качеств была замечательная справедливость. Видимо, повинуясь этому чувству справедливости, он сказал: “Да… Серёжка сыграет, как я”. Но мы на этом не угомонились и продолжали ехидничать. Я его спросил: “А Николай Губенко чем хуже тебя сыграет?” Тут уже Высоцкий задумался всерьёз – это при той быстроте, которая была ему свойственна! Потом сказал: “М-да… Об этом я не подумал… Коля лучше меня сыграет”. Помолчал, потом хитро на нас покосился и сказал: “Да вам-то лучше не надо, вам надо как я его сыграю!” Это было смешно, и это было правильно, и в этом мы сами себе быстро отдали отчёт. Тот срез жизненных отношений, та психологическая и человеческая характеристика времени, которая была нам нужна для сорок пятого года, для начальника тогдашнего ОББ в МУРе Жеглова, Высоцкому была в высшей мере свойственна. Он то время хорошо знал, понимал и, я бы сказал, всей кожей чувствовал… Он, как никто, понимал психологию тогдашних сыщиков, понимал их человеческую суть, их идеалы, их устремления, их жизненные мотивации и задачи.
Аркадий Вайнер
Когда мы писали сценарий, то делали его уже с определённым прицелом – на Володю. В нашем романе Жеглов имеет иные внешние характеристики. Он у нас там большой и плечистый красавец. Это надо было менять, потому что Володя был сухонький, не такого уж высокого роста. Так что некоторые вещи надо было перестраивать применительно и к типажу, и к характеру Володи Высоцкого, что мы и делали с нашим полным удовольствием. Володя не чуждался, так сказать, подключаться к решению вопроса, как может быть решён тот или другой драматургический поворот сценария.
Для фильма Володя написал одну или две песни, сделал наброски для ещё одной-двух песен, очень симпатичных. Он стал их как-то для себя отрабатывать, причём всё это уже происходило в ходе съёмок. Как сейчас помню один разговор. На Одесской киностудии есть такое замечательное место – аквариум. Он так устроен, что, когда в него наливают воду, она сливается с линией горизонта и моря. Кинохудожники запускают туда макетики кораблей, а кинооператоры эти макетики снимают заместо настоящих. Вот мы уселись возле этого аквариума, обсуждали несколько важных вопросов – Высоцкий, Говорухин и мы. Зашла речь о песне. Володя сказал: “Я вот думал-думал и пришёл к выводу, что, как только я раскрою пасть, я из капитана Жеглова, начальника Отдела борьбы с бандитизмом 1945 года, превращусь во Владимира Высоцкого, что само по себе было бы и приятно, но будет сильно рушить драматургию фильма и зрительское восприятие. Зритель так устроен, что он забыл уже, что я – Высоцкий, он видит на экране Жеглова”.
Это был аргумент, друзья мои, очень серьёзный. Мы задумались, и вскоре и Говорухин, и мы согласились с ним на все сто процентов, хотя песни было ужасно жалко терять. Но он нас заверил, что в следующем сериале, – а у него была идея, он с ней носился, что мы напишем сценарий, продолжение “Места встречи…”, где он будет продолжать играть Глеба Жеглова, – мы песни запустим. Когда у нас уже был написан сценарий, стоял вопрос о нескольких режиссёрах-постановщиках. Мы с самого начала с заказчиками договорились, что прерогатива в решении вопроса о том, кто будет постановщиком, принадлежит нам, авторам. Это довольно выдающийся и редкий случай, обычно авторов никто не спрашивает.
Первоначально думалось, что будет ставить картину Алексей Баталов, но это не состоялось. Он хотел играть Жеглова, ставить фильм и самому играть, а такую огромную по объёму задачу выполнить никак нельзя. Таким образом, кандидатура Баталова отпала, было несколько кандидатур, которые нас особо ничем не привлекали.
Состоялась наша очередная встреча с Володей, как-то к обеду мы съехались в Центральный дом литераторов. Обсуждались какие-то творческие вопросы, и Володя предложил кандидатуру Говорухина. Потом мы встретились с Говорухиным, и он пообещал: “Клянусь, что ни одной фразы, ни одной строчки, ни одного слова в вашем сценарии без вашего согласия я не изменю. Клянусь публично в присутствии Володи”.
Свою клятву Говорухин сдержал, и фильм в итоге пользовался приличным успехом. Конечно, не только в итоге этого, но и в совокупности слагаемых. Почему мы обо всём этом рассказываем? Потому что таким образом Говорухин вошёл в ядро нашего творческого коллектива, который был просто счастлив, что этот вопрос решился, несмотря на то что на Одесской студии всякие интриги происходили, обиды, ссоры. Там оказалось, что некоторые режиссёры считали, что уже дело в шляпе, что они будут снимать эту картину на базе, скажем, полуминутного разговора со мной или с Георгием. Год назад был разговор на эту тему, а Жора или я отвечал ему: “Посмотрим”. Начались кинопробы. Были представлены основные актёры. Один герой неоспоримый – это Высоцкий на роль Жеглова. Второй – его постоянный партнёр, его второе “я” в этой картине – это Шарапов. Вдруг нам Говорухин говорит: “Я предлагаю Владимира Конкина”. Мы говорим: “Кто такой?” Он говорит: “Он играл Павку Корчагина”. Я честно могу вам признаться, что мы ту картину не смотрели, но как-то однажды по ящику краем глаза что-то такое я видел, и мне не понравилось исполнение. Я как-то всегда иначе себе представлял Павку Корчагина, не таким, как его себе представлял Конкин. Говорухин сказал: «Он замечательный! Это то, что для Шарапова надо. Вы не видели его глаза, его лицо – чистое, благородное».
Сделали кинопробы, посмотрели. Не понравился он нам решительно. И не потому, что он артист плохой или человек неважный… Он нам на экране в виде Шарапова не понравился. Мы себе Шарапова представляли, а потом описали в своём очень большом по объёму романе, а потом в сценарии, как фронтового разведчика, который сорок два раза ходил через линию фронта и возвращался с языком на плече. Не надо быть самому фронтовиком, не надо быть ветераном и иметь семь пядей во лбу, чтобы представить, что разведчик, который захватывает в плен фашиста на его территории и тащит его на плечах через линию фронта, должен быть убедительно сильным мужчиной. Володя Конкин никак таким мужчиной не мог выглядеть, он не был им рождён. Когда эти пробы были показаны на Центральном телевидении, оказалось, что наше мнение разделил худсовет в полной мере – ни одного голоса за Конкина не было подано, и режиссёру официально предложили искать другого артиста… Через несколько дней он звонит: “Прошу вас, приезжайте, при вас будем делать пробы претендентов на роль Шарапова. Я нашёл десять человек”.