Романс «Она была чиста, как снег зимой» – его старая песня, ранее она была широко известна, так как пелась в концертах и прозвучала в кинофильме «Первый снег», поэтому, так сказать, обросла ассоциациями с современностью. Включение ее в текст спектакля (не полностью) было неожиданным не только для зрителя, но даже для автора инсценировки Ю. Ф. Карякина. Были споры, правомерно ли включение в классический текст XIX века песни, имеющей отношение к современности, да еще считавшейся когда-то полублатной. Любимов настоял на этой самопародии.
Свидригайлова Высоцкий играл внешне спокойно, очень внушительно, с неожиданными взрывами ярости и страсти. В Свидригайлове Высоцкий играл не только конкретного персонажа из «Преступления и наказания», но и других героев Достоевского – и Митю Карамазова, и Раскольникова, и самого Достоевского, оставаясь полностью самим собою.
Из интервью с Высоцким:
Вопрос: Вы сказали в одной из бесед: «Я, в отличие от других поэтов…» Вот я вас считаю поэтом по преимуществу, а вы кем себя считаете?
В.В.: Сложно ответить на этот вопрос. Думаю, сочетание таких жанров и элементов искусства, которыми я занимаюсь и пытаюсь сделать из них синтез, – может, это даже какой-то новый вид искусства… Вон у нас так случилось, что мы можем прийти в студию, записать – и показать в другое время, подчистив, придав этому форму… Так что появился новый вид искусства – телевидение. И значит, может появиться новый вид искусства для меня. Вы спросили, кем я больше себя считаю – поэтом, композитором, актером?.. Может быть, все вместе это будет называться каким-то одним словом, и тогда я вам скажу: «Я себя считаю вот этим-то». Этого слова пока нет. Больше всего я работаю со стихом, безусловно…
Вопрос: Как вы относитесь к первым своим песням? И сколько песен вообще у вас?
В.В.: Честно говоря, я не считал, но думаю, что теперь около тысячи. Из них я помню, может быть, штук триста, не больше. Остальное, конечно, тоже помню, но, может быть, буду путаться, если петь. Некоторые забыл совсем. Я думаю, они стерлись из памяти потому, что они того стоили. Значит, не были, как говорится, до конца доделаны либо не были хороши. Я помню все свои первые вещи потому, что я ими начинал, они мне очень дороги.
Иногда мне предъявляют претензии по поводу первых моих песен, что это якобы песни уличные, дворовые, стилизация под блатные песни. Я могу в ответ на это сказать только одно. Они мне необычайно помогли в поисках упрощенной формы, в манере, которую я теперь приобрел в своих песнях, – манере разговорной, страшно простой, манере доверительной. И, вероятно, доверие это предполагает двусторонний, что ли, контакт. Тебе интересно им рассказать о том, что тебя волнует и беспокоит, а им необходимо это услышать, то есть они хотят это услышать. И вот, если есть эта вот интонация такая – доверительная, раскованная, свободная и непринужденная, тогда, мне кажется, получается контакт, который ставит авторскую песню выше, чем песню такую, если можно сказать, официальную.
Вопрос: Какая разница между песнями прежними и теперешними?
В.В.: Если говорить с точки зрения профессиональной, то я думаю, что особой разницы нет. Все они были написаны в простой, очень упрощенной форме, от первого лица всегда – от имени какого-то одного персонажа. Я всегда писал от имени разных людей, но всегда говорил «я» от первого лица – не из-за того, что я все это прошел, все испытал, как говорится, на своей шкуре, а, наоборот, из-за того, что там есть восемьдесят процентов фантазии. И самое главное – мое собственное отношение к людям, к событиям, о которых я пою, и вообще о тех предметах, о которых разговариваю, мое собственное мнение и суждение о них. Поэтому я имею право, думаю, говорить «я». Это просто такая манера – петь от первого лица. Ну, еще и потому, что я актер и в разное время играл разных людей. Возможно, мне проще, чем другим певцам-профессионалам, петь от имени какого-то другого человека, в его характере.
Значит, первые мои песни были написаны от имени ребят дворов, улиц, послевоенных таких вот компаний, которые собирались во дворах, в подворотнях, что ли. Очень много жизни было во дворах московских в то время. И танцевали, и играли там в разные игры, – все это было во дворах. Конечно, я думаю, что в этих песнях присутствует, безусловно, такая, ну что ли, если можно так выразиться, слово нехорошее, но точное, – заблатненная такая интонация немножко.
Но в них, безусловно, есть юмор и мое собственное к этому отношение, с улыбкой. Поэтому я люблю их очень, эти песни. И еще в них одно достоинство: мне кажется, что в них была, как говорится, «одна, но пламенная страсть». Только об одном там шла речь, они были необычайно просты. Если это любовь, то это невероятная любовь и желание эту девушку получить сейчас же, никому ее не отдать, защищать до смерти, до драки, до поножовщины, до чего угодно. Если это поется человеком, который сидит где-то в тюрьме или лагере, то это желание его выйти на свободу. И, конечно, есть элемент бравады в этом и лихости какой-то, которая, в общем, свойственна всем молодым людям. Это дань моим молодым годам и дань прежним послевоенным временам, которые все мы помним. А теперь эти песни стали, безусловно, может быть, глубже, возможно, стали меня волновать другие темы, другие проблемы. Вероятно, человек, взрослея, стал задумываться о судьбах людей, страны и мира. Ну, как все люди, которые с возрастом начинают больше думать. Конечно, они переплелись, эти песни, в них появился второй план и всегда подтекст, видимо, больше образов.
Я сейчас стал общаться много с поэтами, стал больше читать и знать настоящую, прекрасную поэзию. Видимо, это произвело на меня впечатление и не в смысле подражания – я надеюсь, что я не подражаю, – а просто появилось желание писать больше в художественных образах.
Каждая песня – моноспектакль
Не мое дело разбирать его песни, но без них нет Высоцкого. Театр был делом его жизни, а песни, его поэзия – судьба. Очень много людей пишет стихи. А поэтов мало… Услышать ритм своего времени, раствориться в нем и выразить потом конкретными образами и словами – удел немногих. Евтушенко после смерти Высоцкого назвал его «поющим нервом эпохи».
Высоцкий заявил о своих песнях сразу. Хотя поначалу сам он к ним относился не очень серьезно. Но он их постоянно пел: в перерывах между репетициями и спектаклями, в компаниях. Когда рядом была гитара – он пел.
Я помню, на первых гастролях в Ленинграде после окончания спектакля (играли «10 дней, которые потрясли мир») мы все бежали по лестнице на второй этаж, где были гримерные, а Володя, быстро переодевшись, ждал нас внизу и пел недавно сочиненную песню «На нейтральной полосе цветы»… Пел увлеченно, азартно… а мы бежали каждый по своим делам, не очень обращая на него внимание. Тогда он сказал, что песню посвятил мне, но я не очень этому поверила (хоть и приятно было услышать). Я знала, что он часто менял «посвящения». А однажды на концерте объявил, что песню «Она была в Париже…» посвящает Демидовой. Думаю, что это был каждый раз щедрый дар моменту. Пишу это для того, чтобы будущие исследователи осторожно относились к этим посвящениям, кроме, конечно, тех песен, которые были написаны к определенному дню или юбилею.
ВЫСОЦКИЙ. Писать начал в 1961 году. Это были пародии и песни только для друзей, для нашей компании. И не моя вина, что они так широко разошлись. Однако ни от одной своей песни не отказываюсь. Только от тех, что мне приписывают. Среди них есть и хорошие, но чаще всего попадается откровенная халтура, которую делают «под Высоцкого» и исполняют хриплыми голосами. У меня около шестисот песен. Поются из них сто – двести. Многие свои песни я не исполняю. Мне решать, что удалось, что нет. Работаю постоянно и страдаю, если не пишется.
Какая из моих песен мне особенно дорога? Да, наверное, каждая.
О творчестве поэта судят по его вершинам. После смерти Высоцкого, разбирая его архив, нашли 250 произведений, которые он никогда не читал.
Конечно, не все песни Высоцкого были одного уровня. Были и «однодневки», фельетонного характера, на злобу дня; были в прекрасных песнях строки несовершенные. И потом его песни – это не стихи, положенные на мелодию. Его песни – это особый жанр искусства, жанр авторской песни, где исполнение и, главное, кто поет – играет очень большую роль.
Когда Володя пел свои песни, казалось, что он их написал шутя, очень быстро и легко. По моим наблюдениям – песни рождались очень трудно. Иногда возникала какая-нибудь строчка – или пришедшая вдруг, или услышанная в разговоре, или самим сказанная ненароком. Володя долго повторял возникшую строчку на все лады, ритмы и варианты, потом возникал куплет. Он его записывал. Судя по черновикам – вариантов было множество. Иногда песня исполнялась уже на концертах, люди записывали ее на магнитофоны, но потом Володя пел, меняя слова, иногда целые куплеты, или дописывал другой конец.
ВЫСОЦКИЙ. Простота авторских песен кажущаяся, потому что работа над словом все равно настоящая, точно так же, как если бы ты работал над крупным поэтическим произведением. Над песней надо еще больше работать, ее очищать, чтобы она влезла в уши, но и в души одновременно. Не отдельно, так чтобы сначала услышал, потом осознал, а сразу. Потом можно взять ее домой, найти второй, третий, четвертый планы, кто как хочет, но она должна сразу входить…
Высоцкий со своей авторской песней возник не на пустом месте. До него были и Окуджава, и Галич, а еще раньше Вертинский и вообще вся русская культура городского романса. Но одно дело – песня, романс, и совсем другое поющий поэт. Поэт с гитарой на эстраде. Про Окуджаву в свое время писали статьи, типа «Пошляк на эстраде», относя его творчество к узкому вкусу городской мещанской окраины, не замечая, что с появлением магнитофонов его тоже «прокручивала» вся страна. Слуцкий рассказывал, что однажды он шел мимо одного рабочего общежития, а из всех окон одновременно звучали песни Окуджавы с тогдашних плохоньких магнитофонов. Вспоминаю КамАЗ, когда, возвращаясь после спектакля в гостиницу, шли по летней широкой центральной улице, а из всех окон з