— Обвенчаться. И давайте, батюшка, поскорее... Делайте, что вам говорят, батюшка, а то ведь вас я пристрелю. В Божьем храме... Мы тут торгуемся, а там от пристани последний пароход отчаливает! Я должен поспеть, ясно вам?!.
И Владимир Семенович решил повторить киноэпизод в реальной жизни?.. А может, биография поручика Брусенцова была и его, некогда прожитой жизнью?..
По девичьему же разумению Оксаны Афанасьевой, Володе просто хотелось иметь нормальную семью: «Ему нравилось, когда в доме уютно, когда есть еда, когда я что-то готовила».
«Ну, давай кого-нибудь родим», — говорил он. «Ну, Володя, что это родится? Если родится, то одно ухо, и то глухое». Я так неудачно пошутила, что Володя даже офигел: «Ну и юмор у тебя!» Но ребенка я никогда бы не стала от него рожать, потому что не была уверена, что от наркомана родится здоровый ребенок...»
В один из дней Владимир заторопился:
— Все, Ксюш, поехали!
— Куда?
— Поехали-поехали, все узнаешь. К Норочке поедем.
— Какой еще Норочке?
— Увидишь!
Увидеть Норочку, «брильянт всея Руси» Элеонору Косгинецкую, мечтали многие, а уж познакомиться, заслужить расположение ее, фактической хозяйки новоарбатского магазина «Самоцветы», — было тогда из области фантастики.
«Накануне он позвонил: «Элеонора Васильевна, я могу завтра прийти?», — рассказывала Костинецкая. — Интересно, что он решил явиться в субботу, когда директор и его зам были выходными... Из этого я заключила, что он хотел как можно меньше привлечь внимания к своему визиту.
Пришел Высоцкий в сопровождении молоденькой девочки лет 18—19. Помню, она была одета в розовый костюм. И, глядя на нее, я тогда почувствовала жгучую ревность! Не женскую, нет. Просто для меня Высоцкий был этаким драгоценным камнем, к которому не надо было прикасаться. Выглядел он не очень... Я еще его спросила: «Володя, у вас, наверное, был вчера веселый вечер. Не желаете ли рюмочку коньячку?» Но его спутница твердо сказала, что если он выпьет, она с ним никуда не поедет. Тогда я принесла бутылку минералки, которую Высоцкий и выпил. После чего сказал: «Мне нужно купить обручальные кольца для одного приятеля и его невесты». Я поинтересовалась размерами. «Точно не знаю, — сказал Владимир Семенович. — Но примерно как на меня и вот на нее...»
Я промолчала, лишь многозначительно посмотрела на него и позвонила в секцию, попросив принести лотки с обручальными кольцами. По моему совету, он выбрал обычные тоненькие колечки, без всяких наворотов. После чего пригласил меня на концерт: «Я вам позже сообщу, где он состоится, — сказал Володя. — Но обещаю, что это будет лучшее выступление в моей жизни!»
Через две недели с небольшим Костинецкая вновь видела эту девушку. Уже на похоронах Высоцкого: «Она сидела в партере, а вокруг нее было как бы выжженное пространство — никто поблизости не сидел... Уже много позже, когда я вернулась из тюрьмы, мой сын показал мне в журнале интервью с женой Леонида Ярмольника Оксаной, которая рассказывала, что Высоцкий предлагал ей выйти за него замуж Вот тогда-то все и встало на свои места — я поняла, кто была та девочка в розовом.»»
12 июля — «Преступление и наказание».
13-го — «Гамлет». Перед спектаклем Смехов вручил Владимиру свежий номер журнала «Аврора» с подборкой его заметок «Мои товарищи — артисты» о Демидовой, Табакове, Визборе и в том числе
о нем. «Высоцкий прочитал, а потом я узнал от Валеры Плотникова, какой странной похвалой он отметил публикацию: «Приятно о себе почитать... не на латинском шрифте», — с обидой рассказывал автор.
13-го — концерт в НИИ эпидемиологии и микробиологии...
Это — не записи из его рабочего дневника. Высоцкий его не
вел. Было кому заполнять «рабочие табели B.C. Высоцкого». И в театре, и вне.
В институте у медиков распелся. После «Канатчиковой дачи» неожиданно для себя объявил: «Вот еще песня «Грусть моя, тоска моя». Вариации на цыганские темы»:
Шел я, брел я, наступал то с пятки, то с носка.
Чувствую, дышу и хорошею!.
Вдруг тоска змеиная, зеленая тоска,
Изловчась, мне прыгнула на шею.
... ... ... ...
Одари судьба, или за деньги отоварь, —
Буду дань платить тебе до гроба!
Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, —
До чего ж живучая хвороба!...
Потом вымучил из себя еще несколько песен. И — все-все-все, поехали! Не могу больше.
Те же слова за кулисами он повторяет на своем последнем «Гамлете» 18 июля: «Ой, плохо! Ой, не могу! Я так устал... Не могу больше, не могу!» Глаз было не поднять. Духота! Толстый свитер хоть выжимай. А тут еще «Гертруда» решила повыпендриваться:
— А слабо, ребята, сыграть еще раз?
Еле сдержался, чтоб не нахамить, только посмотрел на нее тяжело:
— «Слабо», говоришь... А ну как — не слабо!
— Нет уж, Володечка, — спохватилась королева, — успеем сыграть в следующий раз — 27-го...
После спектакля отправился на Малую Грузинскую, но к себе сразу не пошел. Поднялся вместе с Янкловичем, Шехтманом и Абдуловым к Нисанову. Почему-то все были уверены, что приедет кто-нибудь из театра, ведь видели, в каком состоянии был Гамлет.. Никто не приехал.
На следующий день Высоцкий сидел перед телевизором. Транслировалось открытие московской Олимпиады. Диктор вещал:
— Слушай, планета, голос олимпийской Москвы. Призывно звучат фанфары. Бурными аплодисментами встречает стадион сообщение о том, что на торжественное открытие Игр XXII Олимпиады прибыл Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев...
— Уважаемый господин президент Международного олимпийского комитета! Спортсмены мира! Уважаемые гости! Товарищи! Я объявляю Олимпийские игры 1980 года, знаменующие XXII Олимпиаду современной эры, открытыми!..
На следующий день вечером раздался дверной звонок. Кто-то открыл, неразборчиво звучат голоса. Проходной двор какой-то.
— Валера, кто там?
— Да вот, Станислав Сергеевич пожаловали .
Ишь ты! Владимир вышел встретить гостя- «Привет, давно не виделись. Проходи.». Действительно, с Говорухиным, они с полгода не виделись и даже не разговаривали, с той самой чертовой «Кинопанорамы». «До сих пор обижаешься, Слава?» — «Да нет, что ты. Рассказывай о себе» — «Да чего там рассказывать, все в порядке» Пошли посидим к Нисанову, выпьем. Покалякаем о делах наших скорбных».
Станислав Сергеевич, помимо всего прочего, интересовался: «Будешь снимать?» — «Нет, я уже передумал..»
«Мы... помирились, — рассказывал Говорухин, — собрались с ребятами. Я ушел раньше и, уходя, уже взявшись за ручку двери, боковым зрением увидел Володю с бокалом в руках, который читал:
Подымем бокалы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!
Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходам зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!.
Ксюша постоянно сопровождала Высоцкого в его последние дни. «Он приехал ко мне со своей Оксаной, — рассказывал Иван Бортник — В каком-то вельветовом костюме, такой весь из себя. Только заходит: «Выпить нечего? А-а-а, есть!» — увидел все-таки бутылку, которую я спрятал под стол. Выпили. «Поехали ко мне», — говорит.
Взяли мы таксюгу, приехали к нему... В общем, остался я у него. Утром, понятное дело: «Давай похмелимся». Я сходил в магазин, принес две бутылки Оксана кричала. Ну, она уже себя Мариной Влади почувствовала, разбила одну бутылку...» Высоцкий обиделся, а потом через силу грустно улыбнулся, гладя, до чего расстроился Бортник, вспомнив мудрые слова бандита Горбатого из «Эры милосердия»: «Кабаки и бабы доведут до цугундера1»
23 июля состоялся последний телефонный разговор с Мариной Влади:
— Я завязал. У меня виза и билет на двадцать девятое. Скажи, ты еще примешь меня?
— Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду.
— Спасибо, любимая.
Он пишет ей: «Мариночка, любимая моя, я тону в неизвестности. У меня впечатление, что я смогу найти выход, несмотря на то что я сейчас нахожусь в каком-то слабом и неустойчивом периоде.
Может быть, мне нужна будет обстановка, в которой я чувствовал бы себя необходимым, полезным и не больным. Главное — я хочу, чтобы ты оставила мне надежду, чтобы ты не принимала это за разрыв, ты — единственная, благодаря кому я смогу снова встать на ноги. Еще раз — я люблю тебя и не хочу, чтобы тебе было плохо.
Потом все станет на свое место, мы поговорим и будем жить счастливо.
Ты. и В. Высоцкий».
Она прочтет это письмо. И прочтет его последнее стихотворение, обращенное к ней:
И снизу лед, и сверху—маюсь между:
Пробить ли верх иль пробуравить низ?
Конечно, всплыть и не терять надежду!
А там — за дело в ожиданье виз.
Лед надо мною — надломись и тресни!
Я весь в поту, хоть я не от сохи.
Вернусь к тебе, как корабли из песни,
Все помня, даже старые стихи.
Мне меньше полувека — сорок с лишним, —
Я жив, 12 лет тобой и Господом храним.
Мне есть, что спеть, представ перед Всевышним,
Мне есть, чем оправдаться перед Ним.
Стихотворение осталось там, в Париже. Она тоже там, далеко.
Хорошо, что еще успел оставить и «Две просьбы» конкретному адресату — «М.Шемякину — другу и брату - посвящен сей полуэксрромт»:
Мне снятся крысы, хоботы и черти.
Я гоню их прочь, стеная и браня,
Но вместо них я вижу виночерпия,
Он шепчет: <Выход есть — к исходу дня
Вина! И прекратится толкотня,
Виденья схлынут, сердце и предсердия
Отпустят, и расплавится броня!»
Я — снова — я, и вы теперь мне верьте, я