ился работать рядовым золотодобытчиком в одну из артелей на Печоре и очень быстро поднялся из рядовых работников в начальники. Это был редкий случай, когда бывший зэк удостаивался столь высокой должности в системе, которая подчинялась спецслужбам (ведь золото — стратегический запас любого государства). В этой отрасли, чтобы стать начальником, нужна была «чистая» анкета, которой у Туманова как раз и не было. Однако спецслужбы приблизили его к золоту, что ясно указывает на то, что они в этом человеке были уверены, как в своем.
Учитывая, что добыча золота считалась одной из приоритетных сфер советской экономики, капитализация там началась раньше всех остальных производств. И Туманов был человеком далеко не бедным. В месяц он получал около 4 тысяч рублей (при средней зарплате по стране в 150 рублей) и ни в чем себе не отказывал. Еще в 1961 году он купил себе престижный в СССР автомобиль “Волга” (например, народному кумиру Юрию Никулину удалось купить этот автомобиль только с разрешения министра культуры Е. Фурцевой), а в 1971 году сменил ее на новую модель. Тогда же он купил и дом в Ялте за 77 тысяч рублей (к нему приценивался композитор Микаэл Таривердиев, но в итоге дом достался Туманову). Короче, последнего не зря уже тогда называли «советским миллионером».
Вспоминает В. Туманов: «Мы познакомились с Володей в апреле 1973 года в Москве (у меня тогда была квартира на Ленинградском проспекте). Кинорежиссер Борис Урецкий пригласил меня пообедать в ресторане Дома кино. В вестибюле мы увидели Владимира Высоцкого. Он и мой спутник были в приятельских отношениях, и поэтому мы оказались за одним столиком. Помню, как Володя смеялся, когда я сказал, что, слыша его песни, поражаясь их интонациям, мне хорошо знакомым, был уверен, что этот парень обязательно отсидел срок…
В ту первую встречу он много расспрашивал меня о Севере, о Колыме, о лагерях ГУЛАГа. При прощании мы обменялись телефонами. Дня через три я позвонил ему и предложил пообедать в «Национале». Но ни в тот раз, ни потом — а в «Национале» мы с ним часто обедали — мы не заказывали ничего спиртного… Теперь, когда я слышу о якобы бесконечных пьянках Высоцкого, для меня это странно, потому что лично я видел его куда чаще работающим, занятым, и были большие периоды, когда он вообще не пил…».
М. Крыжановский: «Я уже говорил о том, что я не согласен с той легендой, которая в ходу о Высоцком: что он был беспробудным алкоголиком. Все его уходы в «пике» — это было результатом его психологических срывов, которые могут случиться с каждым. Вот и Туманов говорит о том же. Высоцкий был хорошим агентом (или «штыком» на нашем слэнге), умел держать себя в руках, хотя иногда и срывался.
Теперь по Туманову. Конечно же, к золоту его, бывшего зэка, причем особо дерзкого (несколько побегов!) допустили не случайно: он был человеком спецслужб. И с Высоцким сошелся тоже не случайно. У миллионеров не бывает случайных знакомств, тем более у такого опытного «гражданина» как Туманов. Если бы он не был завербован, никто ему бы не позволил создать такую артель, своеобразное мини-государство. Я думаю, Высоцкого целенаправленно подводили к очень богатым людям — Туманову, Серушу, Калмановичу. А ведь были еще у него в друзьях «цеховики», «воры в законе», которым Высоцкий был просто близок по духу и о которых мы пока не знаем. Те же Серуш и Калманович, о которых мы еще обязательно поговорим дальше, имели обширные связи среди мировой политической и бизнес-элиты, а это же Клондайк для разведки. Среда миллионеров — это была агентурная специализация Высоцкого…».
18 апреля Высоцкий и Влади выехали из Москвы в сторону Бреста. Ехали они на автомобиле «Рено» («Renault 16») — той самой машине, которую Влади привезла Высоцкому в подарок еще два года назад. За это время автомобиль успел побывать в нескольких авариях и являл собой не самое презентабельное зрелище (в Париже супруги эту машину продадут). Отметим, что высокопоставленные друзья Высоцкого обеспечили его чудо справкой, которая позволяла ему на этой машине пересечь границу Советского Союза и Польши. В последней звездная чета встречается с тамошней киношной интеллигенцией: режиссерами Анджеем Вайдой, Кшиштоффом Занусси, Ежи Гофманом, актером Даниэлем Ольбрыхским.
Специально под это дело, дабы обаять польских интеллигентов, Высоцкий исполняет им свою новую песню «Дороги… Дороги…», посвященную событиям далекого 1944 года. Речь в ней шла о знаменитом варшавском восстании, которое не было поддержано советскими войсками: наша армия около двух часов не вмешивалась в это сражение. Высоцкий описал те события, целиком и полностью сочувствуя полякам.
Дрались — худо-бедно ли,
А наши корпуса —
В пригороде медлили
Целых два часа.
В марш-бросок, в атаку ли —
Рвались как один, —
И танкисты плакали
На броню машин…
Это была еще одна «заказная» песня Высоцкого, должная обеспечить ему симпатии заинтересованных слушателей. Собственно, «заказных» песен в репертуаре у Высоцкого было огромное количество: тут вам и песни про альпинистов, и про милиционеров, и про летчиков, и про шоферов, и про спортсменов и т. д. Но это все были заказы социальные. А «Дороги… Дороги…» (а также песни из «китайского цикла», «еврейского» и др.) были заказом политическим. Посредством такого рода произведений агент КГБ Высоцкий легко входил в доверие к нужной ему аудитории и, что называется, устанавливал не только «первичный контакт», но и работал на перспективу. С такими песнями Высоцкий везде был свой, что очень ценно для любого секретного агента.
Из Польши путь звездной четы лежал сначала в Восточный, потом в Западный Берлин. А уже оттуда они прямиком направляются в Париж.
Приезд Высоцкого во Францию привлек к нему внимание тамошних спецслужб — контрразведки (ДСТ), которая входила в структуру МВД (как и внешняя разведка). С тех пор, как Марина Влади вступила в ряды ФКП и стала другом СССР, этот интерес ДСТ проявляла к ней, а теперь к этому добавился еще и Высоцкий, которого французские контрразведчики, наученные опытом (в том числе и горьким) общения с КГБ, подозревали в двойной игре: дескать, он вполне может быть певцом-диссидентом под «крышей» советской госбезопасности. Так что досье на него (как и на Влади) в ДСТ имелось. Другое дело, что любой разведчик, направляющийся для работы за границу, прекрасно осведомлен об этом внимании и обучен тонкостям конспиративной деятельности. Кроме того, как мы помним, Влади «засветилась» на стороне итальянских коммунистов еще в начале 50-х и попала в поле зрения ЦРУ. Так что эта женщина до сих пор остается бывшим агентом КГБ под прицелом двух других спецслужб.
Интерес ДСТ к приезду Высоцкого во Францию был подогрет событиями тех дней. Речь идет о «деле Волохова», истоки которого уходили в события двухлетней давности. Именно тогда УОТ сумел выйти на след 39-летнего инженера-атомщика русского происхождения Дмитрия Волохова (его родители эмигрировали из России как и родители Марины Влади — после событий 17-го года) и арестовать его. Как выяснилось, Волохов давно (целых 12 лет!) работал на советскую военную разведку ГРУ, передав за это время в СССР кучу секретных сведений об атомной промышленности Франции. Суд над ним проходил именно в те майские дни 1973 года, когда в стране гостил Высоцкий. Учитывая, что у Волохова были связи с русской эмиграцией в Париже (как и у Влади), французская контрразведка не могла оставить без внимания этот факт. Отметим, что русской эмиграцией она всегда занималась плотно, поэтому многие ее сотрудники были выходцами из этой среды. Как мы уже упоминали, в начале 60-х французские спецслужбы в правительстве Шарля де Голля курировал Константин Мельник, он же Мельников — потомок русских эмигрантов.
Кураторами Высоцкого в Париже были резидент КГБ во Франции Иван Кисляк и Юрий Борисов, который на тот момент являлся советником посла по культурным связям (он был спецом по наблюдению за русской эмиграцией в Париже и по борьбе с диссидентами).
Первые несколько дней пребывания в Париже ушли у Высоцкого на адаптацию (Влади водила его по городу, знакомила с достопримечательностями). Никаких секретных операций предусмотрено не было, поскольку новичков обычно таковыми не «грузят». Однако в середине мая Влади и Высоцкий едут в Канны, где проходит традиционный международный кинофестиваль. И вот эта поездка была уже сопряжена с конкретным заданием — начать легализацию Высоцкого в среде западной творческой интеллигенции. И здесь очень пригодились активные мероприятия Отдела «А» ПГУ КГБ СССР, проведенные накануне зарубежного вояжа Высоцкого: речь идет о статьях в «Советской культуре» и «Нью-Йорк таймс» про «гонимого барда» Высоцкого (приплюсуем сюда еще и передачи «вражьих» радиоголосов, которые тоже обильно «потоптались» на этой теме). В итоге, когда Высоцкий объявился в Каннах, интерес к нему тамошней публики был огромным. Многие местные газеты напечатали огромные портреты Высоцкого в смокинге на открытии фестиваля. Про фильм Ильи Авербаха «Монолог», который был заявлен в конкурсную программу фестиваля, тамошняя пресса тоже писала, но куда сдержаннее, чем про появление Марины Влади с супругом.
Согласно разрешению ОВИРа, Высоцкий должен был пробыть за границей ровно месяц (с 18 апреля по 18 мая). Однако он нарушил установленное правило, что было, в общем-то, нетрудно, учитывая тот факт КТО именно посылал Высоцкого за границу. Любого другого советского гражданина за подобные вольности (да еще в первой же поездке!) моментально сделали бы невыездным, но только не Высоцкого. Советское посольство в Париже легко уладило это проблему и артисту осталось только позвонить (19 мая) в Москву директору «Таганки» Николаю Ду паку и сообщить ему сногсшибательную, предынфарктную для последнего новость: что он вернется на родину чуть позже (25 мая) и что репертуар надо сверстать исходя из этого.
Великолепно отдохнув во Франции, по возвращении на родину (23 июня), Высоцкий садится и пишет письмо секретарю ЦК КПСС, ведавшему вопросами культуры, П. Демичеву, где просит его о следующем: «…Вы, вероятно, знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет. Девять лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителями, отобрать песни для концерта, согласовать программу. Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански-ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая слушает мои песни, несмотря на то, что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации. Я хочу поставить свой талант на службу пропаганде идей нашего общества, имея такую популярность. Странно, что об этом забочусь я один… Я хочу только одного — быть поэтом и артистом для народа, который я люблю, для людей, чью боль и радость я, кажется, в состоянии выразить, в согласии с идеями, которые организуют наше общество…».