Абрамова: Потому что знакомство в театре было чисто формальным.
Перевозчиков: Дупак, наверное, сказал: «Вот Высоцкий, который играл в «Пугачеве».
Золотухин: Но кто же Марину привел в театр?
Абрамова: Да никто не привел! Это были гости фестиваля. А куда идти гостям фестиваля? — Не кино же смотреть? — На что-то интересное.
Золотухин: Ну а их встреча в пресс-баре фестиваля? Это когда было?
Перевозчиков: Это было потом, когда сам фестиваль уже закончился…
Анатолий Федотов и Валерий Янклович
Перевозчиков: Двадцать пятое июля 1979 года, Бухара… Клиническая смерть… Это точно случилась двадцать пятого?
Янклович: Двадцать пятого — точно. (Валерий Павлович ошибается. Труппа приехала в Бухару вечером 26 июля, и описываемые события происходили не ранее 27 июля 1979 г. — В.П.)
Федотов: В семь часов утра меня будят ребята… «С Володей плохо». А он встал еще раньше, пошел на рынок — и наелся там какого-то плова.
Янклович: Я еще встретил его, я как раз в это время пошел за Володиными роликами в «Кинопрокат». Мы договорились, что я их заберу в семь утра, потому что в Бухаре стояла жара невыносимая. Вот я и пошел туда к семи часам утра.
Федотов: А Володя возвращался с рынка.
Янклович: С рынка. Я у него спрашиваю: «Откуда это ты?» — «С рынка». Я-то ему тогда не поверил, знал, что он ищет лекарство. Ну а если с рынка, значит, искал наркоту. Я точно знаю, что он искал там и нашел, — там же ее полно.
Федотов: Значит, «подкурить» что-то искал.
Перевозчиков: И что, Высоцкий упал на ваших глазах?
Федотов: Ну, значит, Валера ушел за роликами, а вызвал меня Гольдман…
Янклович: Или Ксения. Она тоже там была, Володя ее вызвал из Москвы.
Федотов: Да-да. Они с Володей жили в одном номере. Но вызвал меня Гольдман. Или Сева Абдулов? Нет, все- таки Гольдман! Я быстро одеваюсь, шприцы у меня были. Думаю, что же там такое случилось? Надо посмотреть. Прихожу — Володя стоит бледный-бледный! Я чувствую, что это отравление, самое натуральное отравление.
Янклович: Отравление-то было, но не пищевое…
Федотов: Нет, не пищевое. На вид — отравление кокаином. Я много видел таких отравлений. Еще в Магадане мы анестезировали так: через носоглотку мы орошали слизистую оболочку бронхов кокаином или декаином. И были люди очень чувствительные к этим препаратам — случались и отравления. И вот вид этих людей после орошения мне запомнился навсегда.
В гостях у семьи Исмаиловых. В Бухаре на рынке. Июль 1979 года
Я сопоставил все это и понял, что у Володи именно такое отравление, — кокаиновое или декаиновое. Широкие громадные зрачки, внешнее беспокойство… А бледность — потому что произошел отток крови от лица. И обильная рвота, все- таки он успел на рынке съесть этот плов. И вот Володя начинает падать, а мне успел только сказать: «Толя, спаси меня! Я буду считать тебя лучшим врачом в мире!». А все вокруг напуганные такие стоят: Сева, Ксения, Володя Гольдман…
И тут Володя упал как подкошенный! Я подбежал — проверил дыхание, пульс, и вижу — полное отсутствие сердечной деятельности. Я закричал: «Твою мать! Он же умирает!» Ввожу ему несколько ампул глюкозы — обычной, сорокапроцентной… А потом давай дышать за него — изо рта в рот, и одновременно делаю прямой массаж сердца… А потом я взял кофеин и уколол Володе прямо в сердце. Ввел кофеин. и, видно, сердечная мышца возбудилась, а я продолжаю массаж. Минут пять уже прошло, а я все качаю.
Смотрю — стали появляться самостоятельные дыхательные движения. Уже было видно, что сердце все-таки заработало. Потом Володя мне сказал: «Когда ты дышал за меня, у меня так распирало грудную клетку, что даже больно было». Постепенно Володя пришел в себя, а у меня был промидол, и я уколол его. Потому что после такой интенсивной реанимации надо снять реактивность организма, чтобы, не дай бог, не случился отек мозга. Ведь остановка-то сердца была настоящая.
В общем, Володя тогда довольно быстро скомпенсировался. И я говорю: «Все, Володя! Завязываем с этими гастролями, улетаем». И в этот же день мы собрались и улетели в Ташкент, а потом в Москву. Сколько же там человек было? Довольно много. В группе была еще девушка, которая читала Володины стихи вместе с Севой Абдуловым. В общем, мне не хватило места в самолете до Москвы.
И я говорю Володе: «Ну вот, места мне все равно нет, давай я слетаю в Хабаровск, на маму посмотрю». — «Давай, лети». Володя достает бабки и «отстегивает» мне рублей триста. И они все полетели в Москву, а я — к маме в Хабаровск…
Янклович: А я-то тоже остался. Во-первых, потому что Володя оставил в какой-то гостинице свою цепь, которой он очень дорожил. Вот эту… (Расстегивает рубашку, показывает цепь.) И там надо было еще зайти…
Федотов: К Васе Повереннову?
Янклович: Нет, к администратору, к этому засранцу, которого потом посадили. В общем, задержался. И вот что самое удивительное: когда я прилетел в Москву, Володя встречал меня вместе с Севой. Самолет посадили вместо Домодедова во Внуково. Я выхожу на трап и вижу Володю, он выбежал прямо на летное поле. Смотрю на него, и такое впечатление, что он вообще и никогда ничем не болел. Костюмчик новенький, отглаженный. Вид — ну ни в одном глазу! Как огурчик! Как будто с ним ничего не было вообще.
Да, вот еще что вспомнил. Мы же там купили хрусталь, и у меня в руках были две коробки с этим хрусталем. Еще и из-за этого я задержался. Мы загрузили эти коробки в «Мерседес» и поехали. Я тогда был в полном обалдении, ведь отправили мы Володю тогда еле живого, а тут совершенно другой человек.
Да, когда еще провожали из Ташкента, его гитару сломали. Водитель складывал вещи в багажник и случайно задел гитару. Гриф откололся. Как Володя переживал! Потом в Москве ее отремонтировали, по-моему, это была гитара работы Шуляковского.
Перевозчиков: Анатолий Павлович, а когда и как Высоцкий стал употреблять наркотики?
Федотов: Постой-постой. Кто-то же мне об этом рассказывал. А в каком году мы с Володей познакомились? Валера, ты не помнишь?
Янклович: По-моему, в семьдесят пятом.
Федотов: Да, в семьдесят пятом… А Володя ведь очень рано начал «поддавать», и всегда у него был тяжелый выход из запоя. И кто-то ему подсказал: «Володя, ты уколись морфином, тогда выход легче…»
Янклович: Я не думаю, чтобы кто-нибудь ему подсказал, он это уже сам чувствовал, что надо уходить от водки.
Федотов: Да нет, подсказали. И Володя попробовал… Вначале это оказалось очень здорово. И он перешел с алкоголя на наркотики. А когда «лекарства» не было, снова — алкоголь. А в семьдесят пятом году, когда я познакомился с Володей, — дело было так… Вадим Туманов вызвал Олега Филатова и сказал ему, что Володе плохо, что у него высокая температура. А Олег заехал за мной, говорит — «Так и так. Надо и тебе посмотреть, ты же реаниматолог.» А Олег по специальности травматолог. И мы вдвоем на машине Олега Филатова приехали к Володе. Все-таки это было в семьдесят пятом году осенью. Но было еще тепло. Или все-таки в семьдесят шестом?
Перевозчиков: Но вы приехали на Малую Грузинскую?
Федотов: Ну да.
Перевозчиков: Значит, не раньше семьдесят пятого года, потому что квартиру на Малой Грузинской Высоцкий получил именно в семьдесят пятом году.
Федотов: Значит, в семьдесят пятом. В квартире они были с Ваней Бортником, прилично заквашенные, такие веселенькие, — а температура под сорок. Наверное, какой-то дрянью укололись.
Перевозчиков: И Бортник?!
Федотов: Ну, Ваня тогда этим тоже увлекался. Сейчас- то нет. Я так внимательно посмотрел на них — все ясно, этих ребят учить уже не надо. Я вижу, что привыкание к наркотикам уже довольно приличное. Года два — точно.
Янклович: Да нет! Не может этого быть! Все это началось в Болгарии. Значит так, ты был у него в конце семьдесят пятого, а начал Володя в начале года, по-моему, ранней весной. Но это, насколько я понимаю по разговорам с Володей. А как было на самом деле.
Перевозчиков: Но ведь можно спросить у Бортника?..
Янклович: Да, он тебе прямо так и скажет! Жди! Разбежался!
Перевозчиков: Анатолий Павлович, ну а потом Высоцкий мог вызвать вас в любое время дня и ночи?..
Федотов: Да, у меня тогда машина была, и когда он просил, я всегда приезжал.
Янклович: Да он мог и потребовать — ждем Толю… «Ну где же он?! Вот сука! Обещал ведь!» Я говорю: «Ну он же работает! Наверное, у него смена». А Володя свое: «Ну где же Толян?!»
Федотов: Ну, естественно, что человек себя так вел, плохо ему было… А как только я появлялся, сразу менялось настроение, — он становился радостный такой. Ну, совершенно другой человек.
Перевозчиков: Но вы же рисковали, доставая наркотики?
Федотов: Еще как! Раз десять «повязать» могли.
Янклович: И не только Толю… Кроме него — сколько еще людей рисковало. Эти девочки из аптеки, женщина- врач. Да много было таких.
Федотов: А я наркоз провожу, иногда одна ампула остается. Хорошо, что у меня сестра операционная — девка центровая, все понимала.
Янклович: Ты смотри, Валера, осторожнее с этой информацией. Люди-то все живые, и люди пострадать могут. И дело не только в этом — люди рисковали ради Высоцкого, они живут и работают. Так что поосторожнее.
Перевозчиков: Но ведь у Высоцкого были попытки «выскочить», уйти от зависимости?
Федотов: Ну как же. Однажды мы на неделю закрылись у него дома, я еще ставил ему капельницы, это было сразу же после его дня рождения. Двадцать пятого января он сказал: «Все, закрываемся, отключаем телефон, никого не пускаем». День терпит, два, три. И просить ему неудобно, потому что он сам это решил. К тому времени зависимость была уже глубокая.