Настоящая философия ушла в поэзию: стихи Вознесенского и Ахмадулиной, песни Окуджавы и Высоцкого воспринимаются не только как поэтические произведения, а как произведения, насыщенные социальным и философским содержанием. Повторю, что Высоцкий — поэт-философ, и, может быть, в этом его тайна.
Москва — Пятигорск, октябрь 1995 года — май 2002 года
Леонид Филатов
Впервые я увидел Высоцкого в 1969 году. К встрече был подготовлен разговорами о нем и записями песен. По записям было впечатление физической мощи.
Увидев и узнав Высоцкого ближе, я ни секунды не был разочарован, хотя он был нормального роста и телосложения. Быстрый, мобильный, мощный! В течение спектакля у него бывали огромные чисто физические нагрузки. Особенно в «Гамлете».
В Высоцком ощущалось что-то особенное — магнетизм? магнето? — но эта энергия чувствовалась в голосе, в разговоре, даже во взгляде. Когда Владимир начинал говорить, все прислушивались. Так выговаривал, что на шесть- восемь метров было слышно, даже если вокруг было много людей. Но это «нечто» не давило, в общении он был достаточно чутким и даже нежным.
Владимир Высоцкий, Леонид Филатов и Валерий Золотухин
Сложный человек… Дружить с ним, наверное, было нелегко, он был трудным в человеческой притирке. Если Владимир не хотел контактов, то бывал безоговорочен и даже жесток. В работе, в товариществе точно понимал и принимал другого. Мы были в замечательных товарищеских отношениях, случалось, что иногда писали вместе тексты к каким-то нашим театральным событиям.
В своей работе Владимир был независим от традиций и устоявшихся форм — как в театре, так и в песне, — а для этого всегда нужно мужество. А еще был независим от слухов и сплетен, которых было громадное количество. Сейчас мы ищем аналогов, а такого явления, как Высоцкий, просто раньше не было. Все, что он сделал, настолько впервые, что к его творчеству и к его жизни нужны какие-то новые подходы. Нужен анализ именно на уровне явления. И подводить его под какие-то наши стереотипы, я думаю, не стоит.
Его песни — это особый сорт поэзии: во что выплавлялся в сердце звук, где-то услышанный, мы знаем, но как это происходило?! Еще раз скажу: мы были свидетелями некоего феноменального явления «Владимир Высоцкий».
Он все больше и больше обретал свободы в актерстве. Очень хотел играть Гамлета и безумно боялся. В последний год его Гамлет был негромким: все было внутри — он вел спектакль властно и нежно.
А когда Владимир тратился в концертах, то хотелось как-то его «притишить»: можешь потише, поменьше — нам и так интересно.
Приоритет Владимира в театре был абсолютен — и никто не был против. И была слава, в самом полном значении этого слова.
Омск, сентябрь 1983 года
Ирина Шугунова
Я познакомилась с Высоцким, скорее всего, в 1975 году, на вечере у Гали Хелемской. Я приехала со сценаристом Вадимом Труниным. Так получилось, что в той компании я была самой младшей… Сколько же лет мне было тогда? Страшно вспомнить — совсем девочка…
У Гали Хелемской был тогда «салон» — столько знаменитостей! Я сидела совсем ошалелая: только успевала узнавать «кто есть кто»… Высоцкий приехал поздно. Послышалось: «Высоцкий… Высоцкий…» А у меня уже столько впечатлений, что я почти не обратила на него внимания. Потом Высоцкий пел в маленькой комнате… В самом конце — я на кухне мыла посуду — подошел ко мне:
— Можно я вас подвезу домой?
— Нет, спасибо. Меня отвезет Вадим.
Потом в течение примерно полугода в разных домах мне говорили, что Высоцкий спрашивал мой телефон… Конечно, он узнал его, в конце концов… И вот мы с Тамарой — это моя подруга — приехали к нему в гости. Сидели, пили чай, разговаривали… И вдруг Володя говорит:
— Хотите я вам спою?
Когда он пошел за гитарой, Томка говорит:
— Всю жизнь буду рассказывать детям, что Высоцкий пел для меня!
Володя вернулся с гитарой.
— А что вам спеть?
И я — о святая простота! — отвечаю:
— Я очень люблю Пастернака. Вы знаете «Свеча горела на столе»?
— Да, знаю.
И спел! Потом он пел свои песни, потом Тамара пошла спать, а мы всю ночь проговорили… Вернее, рассказывала я: о себе, о своих знакомых, о своей жизни, о жизни людей, которых я хорошо знала… А Володя в основном слушал. Я видела, что все это ему интересно…
А потом, уже после Володиной смерти, я почти все это прочитала в неоконченном «Романе о девочках»… Дело было так.
Мне позвонила подруга:
— Ты читала прозу Высоцкого? Нет? А у тебя было так? А это?
И начала читать… И вдруг я начала узнавать те мои ночные рассказы… Меня это потрясло!
А с той встречи началось наше общение… Года два мы общались очень близко, встречались очень часто. Разумеется, за исключением тех периодов, когда Володя был в поездках или в Москве была Марина. И это время — большие компании на Малой Грузинской, наши долгие разговоры — это мои университеты… В общем, я воспитана на этом.
В том же 1975 году Вадим Туманов устроил меня работать в бассейн «Москва» секретаршей Будкевича. Володя иногда появлялся в бассейне, привозил Марину в сауну. Помню, что я печатала какие-то стихи с его рукописей… Нет, ничего не сохранилось: ни рукописей, ни копий…
Тогда я посмотрела почти все спектакли с Володиным участием. «Гамлет» смотрела раз пять, не меньше. Я тогда многого не понимала… А потом никак не могла представить шекспировского Гамлета в джинсах, которые я подшивала…
Кстати, шмоток у Володи было огромное количество. Он мне однажды признался:
— Вот уже сколько раз езжу за границу и никак не могу избавиться от нашей ненормальной «покупательной способности»…
Я сейчас понимаю, что у Володи были только очень хорошие, дорогие вещи. Рассказал мне такой случай:
— В Париже в двух магазинах стоят совершенно одинаковые туфли: в первом — за двадцать франков, во втором — за сто. Покупаю за двадцать. Через неделю они развалились. С тех пор я не покупал вещи в дешевых магазинах.
Рассказы? Вернулся из США и всю ночь рассказывал мне про Америку. Она произвела на Володю громадное впечатление, особенно потрясла его медицина. Он рассказывал про одноразовое белье, про медицинскую аппаратуру… Говорил, что Европа отстала лет на десять, а мы… Показывал всем сердечный клапан, который привез из Америки.
Вечер. У Володи на Малой Грузинской много народу. Слушали его записи. А мне тогда очень нравилась «Лирическая» («Здесь лапы у елей…»). Начинается эта песня, и кто- то хотел прокрутить пленку. Володя говорит:
— Нет-нет… Пусть будет эта песня.
И ко мне:
— Это же я тебе написал. Это твое.
А после смерти Володи читаю его сборник и вижу посвящение Марине… Я понимаю, что песня написана до нашего знакомства, что она и не могла быть посвящена мне… Но такой эпизод был.
А потом я стала «Ирухой-сеструхой», мы виделись очень редко. Однажды Володя привез в бассейн Ксюшу. Познакомил нас. Я очень обиделась…
И последняя встреча… Это был конец июня или начало июля 1980 года. Мне позвонил Сева Абдулов… Володя хотел, чтобы я приехала. Я приехала, они сидели у Нисанова. Я давно не видела Володю, он выглядел просто ужасно. Пришел Толя Федотов, принес ключи, мы спустились в Володину квартиру… А до этого он «выбивал» мне кооперативную квартиру. Спросил:
— Ну, как с квартирой — все в порядке?
— Все в порядке, но у меня нет денег…
Володя открыл ящик:
— Возьми сколько тебе надо.
24 июля в пять тридцать вечера Володя позвонил сам. Снова просил приехать. Приехать я не смогла. Утром 25 июля звонит Вадим Туманов:
— Высоцкий умер.
В 11 часов я позвонила на Малую Грузинскую. Трубку взял Любимов. Я попросила Янкловича:
— Валера, я могу приехать?
— Лучше не надо.
Я попрощалась с Володей только на похоронах.
Москва, январь 1990
Наталья Панина (История одной фотографии)
Мне очень хочется рассказать об одном дне из моей жизни. Как он запомнился, если извлечь его сейчас откуда-то из сладких и темных недр памяти, где лежат неприкосновенно у каждого запасы счастья. Никому и нигде это не рассказывалось и не облекалось в слова.
Был хороший, теплый, но уже по-осеннему тревожно-солнечный день. Осень 1978 года, 27 сентября. Около часа дня мы с Лилей шли в предварительные кассы за билетами на поезд. Выйдя из касс, мы пошли вверх к вокзалу. Слева — стенды филармонии. Скользя по ним взглядом, обжигаюсь на третьем: «Поет Владимир Высоцкий». Сначала не понимаю ничего, потом еще больше ошалеваю, досмотрев, что это же сегодня, в 15.00!!!
Через два часа! У нас! Поет Высоцкий!
Мое состояние и поведение далеки от мудрости, меня одолевают спешка, суета и тревога: да, билетов, конечно же, не достать, какое там! А цена? Денег у нас не хватит. Нет, так не бывает, чтобы мы попали, мне ведь никогда не везет… Все это проносилось в голове, пока бежали в филармонию.
Буднично, тихо и пусто у касс. Да, билеты есть. Где будет? В музыкальной раковине. Цену не вспомнить. Может быть, по 2 руб.?
Все было, есть, сбылось! Билетов купили четыре — еще Жоре и Мише. И опять бежать, опять проблемы: их же еще разыскать! Звоним в фотоцех. Все четверо работали в фотографии — я экономистом, Лиля в павильоне, Миша экскурсионным фотографом, а Жора на бассейне. Выложила все, захлебываясь. Мы, ожидая, покрутились в центре. Раздумывали, кому еще позвонить, но больше осчастливить было некого. Помню прибежавшего Жору, мы вместе пошли посмотреть на афишу — одну-единственную на третьем снизу щите, на небольшом листе бумаги черной краской от руки три слова: «Поет Владимир Высоцкий».
Администратор Владимир Гольдман, Иван Бортник, конферансье Николай Тамразов, Владимир Высоцкий и администратор Василий Кондаков в Северодонецке. 1978 год
Здесь же купили цветы — три розы на недлинных стеблях. (Господи, букет Высоцкому!) А других цветов подарено и не было. Потом Жора пробовал фотоаппарат, снимая клумбы между филармонией и кафе. Погода портилась, стало пасмурно, похолодало. Народу уже волновалось вокруг много. А первоначальное безлюдье, оказывается, объяснялось тем, что афишу еще не видели. Концерт был объявлен буквально за неско