— Ты собери кассеты… У меня есть человек, у которого все мои песни. Он тебе запишет…
Ну, я и прособирался… Тогда казалось, что жизнь будет вечной и все еще впереди…
Москва, сентябрь 1989 года
Станислав Щербаков (врач-анестезиолог Института им. Склифосовского)
Вот вы говорите — факты! Но ведь эти факты через меня! Оттого, что я такой, я видел события несколько в другом ракурсе, чем, скажем, Федотов… У Федотова свой способ видения мира, свой способ приспособления, свое «я» — он все видел по-своему. Леня Сульповар — тоже по-своему, Абдулов — тоже… Все видели по-своему.
С вашей точки зрения, Высоцкий был болен? Да?! Был наркоманом, даже полинаркоманом, если быть точным?! А вот я, врач, извините, так не считаю. Я немного поработал в психиатрии и знаю, что современная трактовка наркомании совершенно отличается от того, что нам преподносили раньше.
Мы считали, что наркомания — это социальное зло, но сейчас это понимание несколько расширено. В некоторых случаях наркомания, по сути дела, является социальной защитой, формой социальной защиты. И каждый по-своему приспосабливается к нашей жизни, к нашей социальной среде…
Один эмигрирует за границу, другой эмигрирует в самого себя — как сейчас принято говорить: «внутренняя эмиграция»… Человек уединился, сел за стол и потихонечку скрипит пером: что-то выдает или не выдает… А у Высоцкого был совсем другой характер — характер достаточно сильный и открытый. Но и ему был нужен, что называется, подпор…
Кстати, на чем еще держится наркомания… Любое живое существо — и человек тоже — само себя вознаграждает. Вознаграждает чувством радости или каким-то удовольствием. Для этого организм вырабатывает линдогенные опиаты — вот они-то и вознаграждают человека за какие-то правильные действия. Но если человек действует неправильно, во вред организму, то опиаты подавляются, вырабатываются другие вещества — и человеку плохо. А если он все делает правильно, то сама система себя вознаграждает.
А вот система «Высоцкий» в наших условиях существовала без вознаграждения. Он не мог уйти ни в ту, ни в другую эмиграцию…
Вы понимаете, я пытаюсь объяснить схему, на которой держатся мои факты. Конечно, я субъективен, но одни факты могут ничего не значить.
Так вот, Высоцкий от общества не получал адекватного вознаграждения: зажимали, не давали, давили… А он по своей сути не мог сидеть и кропать потихоньку — ему нужен был выход. Ведь личность очень сильная… А любая сильная личность в условиях тоталитаризма или спивается и деградирует, или этого человека просто убивают. (Способов много, в том числе и самоубийство.)
Но Высоцкий был достаточно сильным и умным еще и в том плане, что его нельзя было где-то зажать и посадить. А в какое-то время была и внешняя защита — Марина, но чаще всего он защищался сам. И вот что еще важно: препараты, которые применял Высоцкий, ни сому (тело), ни личность не разрушают. Если бы он принимал их в каких-то умеренных дозах — мог бы еще долго жить и работать… Но на каких дозах шел Высоцкий — не известно, во всяком случае, не известно нам… Другое дело, что в последнее время он еще и пил — как вы выражаетесь: «уходил в пике». А сочетание алкоголя и промедола дает отвратительный эффект: пропадает всякое желание жить. Кстати, это бывает очень редко — полинаркомания. Я, например, не встречал таких людей, которые одновременно употребляли и водку, и наркотики.
А лечили-то Высоцкого не от того! Его лечили от физической зависимости, но, повторяю, Высоцкий был сильной личностью, и психологическая зависимость была главной. И все те методы лечения разрушали его больше, чем сами наркотики…
Так получилось, что в последнее время Высоцкий буквально «навалился» на меня!.. Хотя контакт у нас, можно сказать, был минимальный… Высоцкий часто заезжал к нам — Институт Склифосовского — заезжал просто так, безо всяких просьб… Никогда не выпендривался — всегда на равных. Заезжал, чтобы поддержать свой человеческий статус, — все-таки Высоцкий был человек! Понимаете, мы в Склифе насмотрелись: среди известных людей довольно много дерьма… Если рядом был концерт, брал с собой наших девчонок…
Но и за «лекарством» тоже приезжал… Извините, и я давал Высоцкому, — а кто из врачей не давал?! Но Склиф он щадил, наш институт был для него — опора…
А факты… В году, наверное, семьдесят восьмом Высоцкий приехал под самый Новый год. Я как раз дежурил тридцать первого декабря.
Приезжает:
— Ребята, срочно поехали! Умирает Эдик Володарский!
Реанимобиль был на вызове, и мы поехали на его машине. Взяли фельдшера, чемодан с набором и поехали в Матвеевское. Фельдшер — молоденькая белокурая девушка Люба.
Володя сказал, что один к одному — Марина Влади, и всю дорогу упрашивал:
— Ну дай Любе сесть впереди…
А я говорю:
— Ни фига! Я тебе девушку вперед не дам.
Потому что он гнал как сумасшедший! Когда мы приехали, меня, извините, тошнило. Володя рвал и метал: то под сто двадцать, то по нулям… Я ведь и на скорой, и на реанимобиле поездил — переносил нормально, а тут меня просто мутило.
Мы приехали. И что там получилось… Володарский ведь тоже большой специалист по этому делу, он прилетел из какой-то командировки и решил выпить рюмку коньяка. Выпил — и ему стало плохо. И тогда Володарский решил, что жена подсыпала антабус в коньяк, а тут Новый год… Что делать?.. И я должен был установить: есть антабус или нет.
Вижу, что реакции нет, говорю Володарскому:
— Знаете что, единственный тест — вторая рюмка.
— Я один не буду.
— Ну, наливайте всем четверым.
Все выпили, кроме Высоцкого:
— Мне еще к отцу надо заехать…
Володарский с опаской — но выпил. Все нормально. А потом Высоцкий прокатил нас по праздничной Москве, и мы с Любой еще успели к праздничному столу. Однажды летом — год уже не помню — приезжает Высоцкий, привозит свой первый французский диск… Утро, больных не было, мы сидим, пьем чай. Он покрутился, покрутился, говорит мне:
— Стас, я хочу тебе подарить диск.
Я был немного удивлен, никогда ничего у него не просил, даже не ходил на Таганку по его приглашениям. Достает диск, начинает подписывать: «Щербакову Станиславу Алексеевичу…» Я хмыкнул. Он поставил запятую. «…Славе! С пожеланием всего лучшего и добра много!»
Потом говорит:
— Только спрячь. Стас, я хочу, чтобы у тебя были все мои диски.
Прощание. 28 июля 1980 года
Действительно, через некоторое время привез еще один диск, потом приволок третий. Причем все это он делал как- то по-человечески элегантно…
Проходит время, приезжает Валера Янклович.
Говорит:
— Стас, извини. Володя просил вернуть третий диск. На время. Он обещал дать записать кому-то…
Вот это меня взорвало. Я просто швырнул два диска… Я бы ему вернул все три, но первый диск кто-то записывал.
А первый диск Высоцкий привозил кому-то другому, — мне так показалось… В Склифе Володя знал многих, но ближе всех был с Леней Сульповаром. И Леня, конечно, пытался сделать все, что мог. В частности, гемосорбцию… При гемосорбции кровь прогоняется через абсорбент — обычно это активированный уголь — что позволяет слегка очистить организм. При наркомании это может снять физическую зависимость. Но сейчас мы знаем, что обычно гемосорбция ни к чему не приводит, кроме дальнейших осложнений. Если человек много лет принимает какой-то препарат, то у него в организме образуются свои особые отношения с этим препаратом. Очень хитро переплетенные связи. То есть организм по-своему приспособляется, как мы говорим, образуется патологический гомеостазис. А гемосорбция — что-то убирая, и убирая довольно грубо — может сломать приспособляемость организма к этому препарату… Но в те времена в гемосорбцию верили. Сульповар договорился с профессором Лужниковым, но что-то не получалось… А когда была сделана гемосорбция — я не помню, да и я знал об этом со слов Сульповара.
Я хорошо помню, когда я видел Высоцкого в предпоследний раз… Это было, когда он прилетел из Парижа от Марины Влади. Высоцкий приехал среди ночи вместе с Валерием Янкловичем. У нас был такой «предбанник», там стоял стол, за которым мы писали истории болезни, сюда же закатывали каталки. В эту ночь было полно больных. И вот открывается дверь, заходят Высоцкий и Янклович. Таким Высоцкого я никогда не видел. Он же всегда — подтянутый и аккуратный, а тут… Небритый, помятый, неряшливо одетый — в полной депрессии…
Бывали такие случаи, когда он не входил — врывался в ординаторскую! Когда действие препаратов кончалось — начиналась абстиненция, это самый страшный период для наркоманов. Они могут сделать все что угодно, но достать любыми средствами! Так вот врывался совершенно ошалевший человек: зрачки расширены, моторное возбуждение — и было ясно, что с ним происходит.
А тут он тихо вошел, сел на стул. Я — за столом писал историю болезни. Высоцкий даже глаз не поднимал. Но раз приехал — ясно за чем. Но было уже лето восьмидесятого, приближалась Олимпиада, мы знали, что нас «пасут», и договорились — «все, больше не даем». И Высоцкий знал об этом.
Я ему говорю:
— Володя — все. Мы же договаривались, что — все.
— Стас, в последний раз…
— Нет, уходи. Валера, забирай его.
А у него чуть ли не слезы на глазах…
И тут бригада на меня взорвалась:
— Стас, ну ты что?! Заставляешь человека унижаться…
Я говорю:
— А-а, что хотите, то и делайте.
Повернулся и ушел. Со мной вышел Янклович. И пока ребята «оказывали помощь», он мне сказал, что Володю выгнала Марина, что была попытка суицида (самоубийства)… Я знаю, что таких попыток было несколько… Мне рассказывали: психоз, немного театрализации, но они были на высоте, что называется — «на бугре»… А тут совсем другое: он был подавлен.
Да, Высоцкий сказал мне еще раз, уже вслед:
— Стас, это в последний раз.
Вот видите, и тут он оказался прав.
Ну а последняя наша встреча, если ее можно назвать так, — 23 июля 1980 года. Почему мы его не взяли тогда? Ведь дело дошло чуть ли не до драки…