Из машины Володя, конечно, не вышел, и мне пришлось одному выдержать допрос, который учинила Марина в мрачных интерьерах зала прилёта:
— Где он, дома?
— Нет, в машине.
— Пьёт?
— Вчера и сегодня — только пиво.
Получив багаж, мы молча последовали к машине, в которой полулёжа дремал Володя...
Самое удивительное, что Володю на этот роман благословила фактически сама Марина. Узнав, что Галя живет от него буквально в двух шагах, Володя поведал нам следующую историю. Как-то, вернувшись из гостей в хорошем настроении, Марина стала подтрунивать над Володей: «Ты знаешь, какая у тебя красавица-соседка с огромными глазами? Мы только что ехали в одном такси. Как это ты умудрился ее прозевать? А то все время — «Таня, Таня».
Галя, в свою очередь, рассказывала нам, как однажды ее согласился довезти домой таксист, у которого уже сидела пассажирка. Им оказалось по пути. В осветившемся на миг салоне Галя с изумлением признала в незнакомке... Марину Влади. Ее приветливость и простота покоряли. Когда машина остановилась возле Галиной башни, Марина, улыбнувшись, произнесла: «Да мы и в самом деле соседки». Так что все сходилось.
...В баре Галя продолжала загадочно молчать. Чувствовалось, как она нервничает. Разговор не клеился, натянутость нарастала, становясь уж совсем неприятной. Вдруг Володя, словно о чём-то догадавшись, встал и со словами: «Ладно, ребята, вы тут пока поговорите», — вышел.
Я, никогда не подвергавший сомнению мысль о лидерстве Высоцкого в любой сфере наших взаимоотношений, опешил. Окончательно разобрала меня на части Галя. Проводив Володю глазами, она, стиснув ладошки, тихо сказала:
— В общем, я хотела тебе сказать, что я тебя люблю.
Ситуация складывалась диковатая. Где-то там, в каком-
то общежитии спит Аня, здесь — это лестное, но неуместное признание и Володя, который мог подумать бог весть что. Кстати, позже, уже в Москве, он мне признался, что, грешным делом, решил, что Галя — моя бывшая любовница, которую я ему «сплавил» после появления Ани. Мнительность Володи временами меня удивляла: видно, часто обжигался.
Моя реакция, видимо, показалась Гале странной:
— А как же Володя?! Как Аня?!
Я ведь понятия не имел, что происходит. А Володя понял, что что-то не то. Поэтому и вышел, оставив нас одних. Я же ничегошеньки не понимал. Диалектика женской души всегда была для меня тайной за семью печатями. Я имел о ней столь же смутное представление, как о теореме Ферма, к разгадке которой я никогда и не стремился. Что может быть тоскливее разгаданной женщины? Я был убеждён, что любимая женщина должна быть вечным «котом в мешке».
Пришлось объяснять Гале, что данный расклад не по мне, что, не будь Володи, я вёл бы себя, быть может, по-другому. Короче, признался ей, что Высоцкий для меня — это святое. Володя вскоре вернулся, и Стелла, воспользовавшись минутной отлучкой Гали, выразила нам своё сочувствие:
— Что, преследует?
— Да вот, неожиданно приехала, и не одна. Надо их как-то устраивать, — объяснили мы ситуацию.
— Нет проблем. Я всё сделаю.
К восьми часам вечера наша троица широким шагом приближалась к кафе «Москва». Различив издалека одинокую фигурку, Володя с нежностью произнёс:
— Смотри, бедненький человечек стоит уже, ждёт.
Удивительное отношение было у Володи к этой девушке: нежность вперемешку с состраданием и восхищением. Видя это, Галя, может быть, и рассчитывала именно в Таллине изменить конфигурацию нашего квартета. В одном я убеждён: не будь меня, у Володи с Аней непременно бы закрутился бурный роман...
По пути в гостиницу мы столкнулись с двумя парнями бывшими изрядно «под мухой». В их малоприветливой тираде, обращённой к нам, отчётливо прозвучало слово «чёрные», явно адресованное нам двоим, Гале и мне. Мы, увы, не были, счастливыми обладателями нордической внешности. Я даже не отреагировал — что с пьяных спрашивать; да и слова их прозвучали невнятно. Уши мои давно притерпелись к избитым оборотам речи, выплёвываемых в мой адрес: от «понаехали тут всякие» до «чёрт нерусский». Но не таков Владимир Высоцкий — задета честь его девушки и друга:
— Ты почему это сказал? Объясни! — устало спросил он.
В его голосе сквозила привычная утомленность людской глупостью.
Второй был потрезвее и, видимо, не хотел лишних приключений. Но первый ещё ничего не понял и проблеял что-то:
— Да чего там!..
Володя быстро спросил: «К приёму готов?» — и сразу же вмазал ему, без подготовки. Отброшенный мощнейшим ударом, бедолага впечатался в дерево, задержавшее, к счастью, его полёт. Видя, какой оборот принимает дело, его более рассудительный приятель вмешался:
— Ребята, да бросьте вы, он же совсем бухой.
— Теперь протрезвеет, — успокоил я его, глядя, как незадачливый охламон отползает от спасительного дерева. — Передай ему, что удар он получил от Высоцкого, может, это его утешит.
На следующее утро подбитый сокол уже кружил под окнами нашего отеля, обнаруживая безусловное знание творчества Высоцкого, подвывая что-то из «Вертикали» и громогласно вызывая его на дружеское рандеву.
— Может, спустимся? — предложил я Володе.
— Да ну его, — ответил он мрачно.
Итак, вернувшись в гостиницу, мы разошлись, наконец, по парам, восстановив пошатнувшийся было статус-кво нашей странной ситуации. Чуть позже собрались в номере у Володи: чтобы не спровоцировать его, заказали эстонского пива. Володя, увы, не мог себе позволить даже глотка этого напитка, когда завязывал. Он лишь молча любовался девушками. Внезапно встав, он взял с телефонного столика чистый фирменный бланк и, сев напротив Гали, стал что-то писать. Через пять минут он уже протягивал ей написанный без единой помарки стихотворный экспромт, озаглавленный «Это было в отеле»:
— Это — тебе.
Хочется думать, что Галя сохранила этот мадригал — стилизацию под стихи Игоря Северянина «Это было у моря». Впрочем, жива ли она сама? Увы, я запомнил лишь концовку второго катрена с эффектнейшей аллитерацией:
...Когда в угол швыряют шиншилловые шубы,
Ночь нас в тени упрячет, как гигантский колосс.
Эстония и Северянин — это было так уместно. Ведь именно Эстония загасила скорость головокружительного виража поэта, убаюкала, дала последний приют усталому сердцу.
Решив с шиком завершить наш эстонский экспромт, мы в благостном расположении духа спустились в ресторан. Но, увы, путь к тихим прелестям эстляндской кухни оказался закрыт. Эстонцы, как впрочем и латыши с литовцами, любят поставить русских на своё место, что они и не преминули сделать, указав нам с Володей, что те кавалеры, которые без галстуков, да ещё с барышнями, по ресторанам не ходят. Узнав об этом, Стелла обещала на другой день одолжить нам мужнины галстуки, благо он у неё был морским капитаном.
(Кстати, через пару лет Стелла перебралась в Москву, устроившись барменшей в Доме кино на Васильевской. Самое удивительное, что сменщиком её был тот самый Марат, о котором уже упоминалось в предыдущих главах.)
На следующий день мы поехали к морю. Долго сидели в каком-то кафе на самом берегу Финского залива. Володя благодушествовал: морской воздух, корабельные сосны, «пепельно-палевые дюны», красивые странные девушки... А ведь в первый день чувствовалось, что он не очень доволен их приездом. Мне же их поступок понравился: решили и поехали, даже не зная, найдут ли нас. Кажется, перед самой поездкой к морю произошла неловкая сцена, оставившая у меня на душе неприятный осадок. Когда мы находились ещё в номере, Володя вдруг раздражённо спросил: «А у вас деньги есть?» — мы-то рассчитывали на поездку вдвоём, и Володя решил, что девушки приехали пустые. Деньги же были только у инициаторши экспромта Гали; у бедной Ани, как всегда, не было ни гроша.
— Конечно, есть, — ответила Галя и небрежным жестом вытряхнула из сумки всё её содержимое. Володя тут же принялся деловито, как-то «по-скобарски» пересчитывать купюры, которых с лихвой хватало и на обратные билеты, и на проживание в гостинице. Только тогда Володя успокоился и даже повеселел. Я же сидел с опущенными глазами — впервые мне было за него неудобно. Что же, из песни слова не выкинешь. Разве не к самому себе обращены эти строки?
Во мне два «я», два полюса планеты,
Два разных человека, два врага,
Когда один стремится на балеты,
Другой стремится прямо на бега...
Поехали брать обратные билеты в центр города, в кассу «Аэрофлота». Терпеливо отстояв очередь, Володя молча протянул кассирше своё удостоверение и попросил четыре билета. Кассирша, русская, молниеносно извлекла из брони искомые билеты. Помахав ими перед Аниным лицом, Володя назидательно изрёк:
— Теперь ты понимаешь, почему приятно быть знаменитым?
Именно таким был его наглядный ответ на язвительный вопрос Ани, заданный ему в Москве.
Притихшие и погрустневшие, сидели мы в салоне самолёта. Вот он вырулил на взлётную полосу, заревели турбины, и под покачивающимися крыльями поплыл Таллин, промелькнули башенки, красные черепички Средневековья. Прощай, Таллин, промелькнут годы, и где-то там, на уютных твоих брусчатках, сохранятся следы наших шагов, отзвуки нашей молодости. А под крыло нашего «ИЛа» уже подплывали прямоугольники подмосковных дач и рощиц. Всё возвращалось на круги своя...
Москва с ходу втянула нас в водоворот событий. Решившись наконец-то поквитаться с мужем за годы унижений, Галя в порыве самоутверждения поделилась с ним последними новостями с фронта внесемейной жизни. Услышав фамилию соперника, взбешенный супруг потребовал немедленного развода.
А в это время Высоцкий был занят сбором необходимых документов: для регистрации брака с Влади требовалось официальное оформление развода с Люсей. Вот и получилось, что по нотариальным конторам и прочим присутственным местам Володя и Галя мотались вместе. Они продолжали встречаться — конечно, с перерывами — еще несколько лет. Уже в 1973 году Володя мне рассказывал, как Галя приезжала к нему на Матвеевскую.