— Что? Как исчез? Быстро… — командир внимательно разглядывает фосфоресцирующие экраны. — Ушел, как топор. Хорошо стреляем, блин. Вот и вся любовь…
— Товарищ командир, он успел спастись? — спрашивает мичман-рулевой.
— Навряд ли… Даже если и успел — сколько он здесь продержится? Вода теплая, но — шторм. Мы его, конечно, поищем. Но я по опыту говорю: шансов почти нет… Иголку в стоге сена найти куда проще. Давай, это, по квадратам. И вызови морской спасатель, — бросает командир офицеру, докладывавшему о сигнале бедствия.
То ли это снова сон, то ли видение, но Пришелец вдруг оказывается в ночной тайге. Возможно, это окрестности Пидана, а может быть, и Шаморы. Темнота вокруг и яркое желтоватое пятно в центре. Это горит чей-то костер. Влад выходит из тайги и медленно идет к огню, осторожно раздвигая руками свисающие справа и слева лианы. У костра, сложенного по-удэгейски (два бревна лежат друг параллельно другу, из-за чего ровно горят до самого утра), сидят двое. Один — европеец. Второй — туземного вида, похож на тунгуса или нанайца, пожилой, невысокий, коренастый, в чем-то неопределенного покроя и цвета. Он курит трубку. К дереву прислонены два антикварных ствола — русская трехлинейная винтовка Мосина образца 1891 года и какая-то старинная берданка. Европеец поворачивает лицо к свету, и мы узнаем в нем Григория Щедрина, командира подводной лодки С-56. Только теперь он моложе и на нем нет парадной адмиральской формы, а есть трехцветный камуфляж, какой когда-то ввели в моду «афганцы» и «чеченцы», а сейчас носят рыбаки, охотники и охранники.
— Здравствуй, человек, — произносит европеец. — Мы тебя ждали. Я — капитан Арсеньев. Это — Дерсу, мой проводник. Без проводника в этих краях никак. Не поймешь ничего. У тебя есть проводник? Я знаю, что есть. Иначе ты не нашел бы нас. Дерсу, расскажи ему.
— Какой злой люди, — Дерсу кивает куда-то назад.
— Кто? — не понимает Пришелец.
— Ветер, — объясняет Дерсу. — Ветер лучше слушай — это люди, море — люди, железная дорога — тоже люди. Видишь огонь? — Дерсу пошевелил пламя прутиком, и Влад увидел, как из огненных языков на миг возник четкий силуэт тигра. — Это тоже люди. Сильный люди, опасный люди. Амба рождается из пламени, и пламя рождается от амбы. Этот огонь не должен гаснуть. Иначе не станет тайги. А не станет тайги — не станет люди.
— Это вечный огонь, — добавляет капитан Арсеньев.
— Я видел такой у мемориала «Боевая слава ТОФ»… — вспоминает Влад.
— Да, это тот же самый огонь. Только наш — действительно вечный, а ваш… Вам надо следить за ним, за вашим военно-морским огнем. Чтобы он не гас. Погаснет — и все. Не будет больше ни флота, ни тигров. Ничего не будет. И никого.
— Я не знал, что этот огонь связан с тиграми, — удивленно произносит Влад.
— Все связано со всем, парень. Это наш общий огонь. Если он погаснет — не станет ни нас, ни вас, ни тигров, ни кораблей… Да мы не так сильно и различаемся между собой, как это кажется. Мы — хранители огня. Но и ты тоже — хранитель, знай это.
— Что я должен делать?
— Поддерживать огонь. Хотя бы поддерживать. Хотя бы не дать ему погаснуть.
— Огонь — сын солнца. А солнце — самый главный люди, — добавляет Дерсу. — Солнца не будет — все остальное тоже пропадай есть.
— И вы — люди? — спрашивает Влад.
— Мы — верхние люди, редкие люди. Мы присматриваем за этой землей. Это — редкая земля, такой больше нигде нет. Ты правильно сделал, что пришел к нам. Хочешь уехать отсюда? Говори честно.
— Я хочу остаться здесь, но сначала привезти сюда мою девушку…
— Наташу? — спрашивает Арсеньев. — Это если Дерсу разрешит. А, Дерсу?
— Добрый люди, — отвечает Дерсу, дымя трубкой. Непонятно, к чему это относится. Может быть, к содержимому его трубки. — Добрый люди, капитан.
Вдруг Дерсу настораживается и поворачивает голову в сторону тайги. Несколько секунд проходит в молчании. Потом Дерсу быстрым движением протягивает руку к своей берданке и стреляет в темноту — почти не целясь и даже не прикладывая ружье к плечу.
— Кто там? — испуганно спрашивает Влад.
— Хунхузы, — коротко объясняет Дерсу и снова прислоняет берданку к дереву. Затягивается трубкой и говорит Владу: — Теперь ты можешь спрашивать.
— Мне, то есть нам, будет позволено вернуться сюда, во Владивосток-3000?
Дерсу молчит.
Арсеньев говорит:
— Как ты вернешься, если отсюда нельзя уехать? Мы все когда-то возвращаемся в свой вечный Владивосток-3000.
— Вы хотите сказать, что я… Одновременно живу и во Владивостоке-2000, и во Владивостоке-3000?
— Именно так. Исчезнув отсюда, ты останешься все равно. Потому что ничего никуда не исчезает.
— Но там, в том городе… Буду другой я?
— Почему другой, тот же. Один и тот же человек может существовать в разных мирах. Это очень просто, к этому надо только привыкнуть. Как люди давно привыкли к чуду появления нового человека и, кажется, уже перестали этому удивляться. Ты слышал легенды о летающих людях?
— Которые живут в тайге, на сопке Пидан? Слышал, конечно, но…
— Но не верил? Ты сам теперь стал одним из таких летающих людей. И если ты не срежешь себе крылья, то вернешься. Возвращайся. И не забудь доложить адмиралу Щедрину о том, что прибыл из увольнения. Ты же был у него?
Капитан Арсеньев едва заметно улыбается.
— Был… Но как мне отправиться туда — и как потом вернуться обратно?
— Ты все знаешь сам, Влад. Просто вспомни. Отправляйся туда же. В ту самую точку, в которой ты очутился, когда впервые попал во Владивосток-3000.
Дерсу протягивает Пришельцу свою трубку, и тот глубоко затягивается.
Каплей собирается на службу. Он выезжает со своего двора — большого внутреннего двора старого дома на площади Луговой по прозвищу «пентагон». Ему надо выбраться на дорогу через арку. Land Cruiser уже заезжает в арку, но вдруг становится как вкопанный — посреди арки ниоткуда возникает человеческая фигура.
— Что за… — ругается Каплей, машинально нажав клаксон, но вдруг осекается. — Ты?
Это действительно он — подполковник Максимов. Он обходит капот, залезает внутрь машины и с мрачной полуулыбкой — глаза не улыбаются — смотрит на Каплея. Тот глядит на Максимова без выражения. Наконец спохватывается:
— Откуда ты здесь взялся? Мне говорили, что катер, угнанный тобой, был уничтожен.
— А-а-а, — Максимов машет рукой. — Меня и в самом деле чуть не утопили твои друзья, старик. Хорошо стреляют. Так что можешь считать, что я возвращаюсь с того света. Пришлось подать ложный сигнал бедствия, вывести из строя навигационное оборудование и сваливать по-быстрому из сектора обстрела. В условиях шторма, учитывая параметры и скорость хода моей яхты, это было несложно. Ну, не мне тебя учить…
У Каплея ходят скулы.
— Ладно, хорошо, допустим. И зачем ты здесь? Свалил — и хорошо. Зачем ты пришел ко мне? Как ты думаешь, куда я тебя сейчас отвезу?
Заметно, как Каплей обескуражен. Его речь, всегда спокойная и неспешная, становится быстрой и даже нервной. Таким мы его еще не видели. Да он и сам себя нечасто видел таким.
Сзади слышен сигнал машины, которая тоже хочет выехать со двора, но каплеевский «крузак», торчащий посреди арки, ей мешает.
— Старик, ты для начала давай отъедь, что ли, не мешай людям. Прокати меня по городу, потом и решишь, куда везти.
Каплей выруливает на Луговую, автомобиль не спеша начинает движение в направлении Баляйки.
— Рассказывай, — говорит Каплей. — Чего ты от меня хочешь? Зачем ты вернулся?
— Зачем вернулся… По «птичьему молоку» вашему соскучился, — усмехается Максимов. — Не все долги еще выплатил. Тебе. И Ольге. Ну и республике.
— Республике? Да, республике ты теперь много лет будешь долги выплачивать… Может, и не вернешься в свою Москву никогда.
— А я и не хочу возвращаться, Каплей.
— В смысле ты не хочешь?
— Я хочу у вас политического убежища попросить.
— Че, совсем попутал?
Каплей случайно наезжает на высокий бордюр, машина вздрагивает.
— Машину не жалко? — спрашивает Максимов.
— Это ж «крузак», что ему будет. Ничего страшного…
«Крузак» поднимается куда-то в район улицы Сабанеева, движется на самый верх, где Каплей тормозит, развернув машину носом к пропасти. Открывается вид на долину Первой Речки, сопку Холодильник, Рудневский мост…
— Ты серьезно насчет политического убежища? — мрачно спрашивает Каплей.
— А ты думаешь — кто сорвал операцию по захвату морской фермы? И кто вам сдал базу нелегальной резидентуры в гаражах на Тухачевского?
— Ты, что ли?
— Вы теперь мне орден должны дать, по-хорошему. Какой у вас там самый почетный? Орден Краба, наверное? Медаль Гребешка?
— А шпионажем не ты, скажешь, занимался?
— И шпионажем тоже я, что теперь скрывать. Мне нужно было организовать захват фермы «Гребешок Пасифик». И я, представь, даже вырубил охрану, вызвал отряд бойцов…
— А потом что?
— А потом… Потом отменил операцию, уничтожил все свои досье, которые должен был, по-хорошему, передать в центр, и сдал вам базу на Тухачевского. И кое-что еще готов сдать. Только не людей. Людей не сдаю. Коллегам я уже сообщил, что им нужно срочно покидать республику, так что их вы не найдете. Но информацию, которой я владею, — пожалуйста. Про операцию «Владивосток-3000» слышал? Ну вот… Кстати, катер, который я бессовестно угнал, стоит у водной станции Морского института, можете забрать. Он, как тут у вас говорят, «в поряде», «по кузову ровный», «салон не прокуренный», «ездила девушка». Нужен только косметический ремонт. Ну и замена некоторых приборов. Так что ваш гребешок не тронут, республика снова в безопасности. Можете спокойно создавать свой Тихоокеанский Союз. Присоединять к Приморью Сахалин и что вы там еще хотели — Камчатку? Да хоть Хоккайдо… А я помогу.
— Но зачем? Ты можешь объяснить мне, зачем ты это все сделал? — Каплей ничего не понимает.