онца верил в то, что провозглашалось теперь официально, — что Россия сможет сравнительно легко вернуть все утраченные позиции.
И все-таки подполковник прибыл сюда, в этот Владивосток-3000. Нужно было понять, чем грозит «большой России» создание на Дальнем Востоке Тихоокеанского союза с единой валютой, по сравнению с которым Евросоюз с его евро мог показаться детской игрой. Сверхзадачей пославших Максимова было именно возвращение Тихоокеанской республики в состав России, и подполковник не просто выполнял приказ, но искренне разделял веру в справедливость этой сверхзадачи. В лоб, конечно, действовать было нельзя. Сначала нужно было прощупать противника, выявить обязательную «пятую колонну», найти болевые точки, которые есть у каждой, даже самой могущественной державы. Государства, как показывает история, разрушаются гораздо легче, чем это кажется. И теперь Максимов тщательно собирал информацию, скрупулезно сопоставлял все имеющиеся данные, анализировал, моделируя самые различные возможные варианты развития событий…
— Но ты же можешь переехать сюда, — говорит Ольга.
Максимов смотрит на стройные мачты яхт, едва видимые за горящими на парапете Спортивной гавани фонарями.
— Ты же знаешь, Оль. У меня там — семья и вообще… Знаешь, чувствую себя как какой-то Штирлиц.
— Почему Штирлиц? Ты ведешь двойную жизнь?
— Нет, я не в том смысле… Я когда-то читал книжку «Пароль не нужен» о приключениях молодого советского разведчика Штирлица. Он тогда еще не был Штирлицем — носил фамилию Владимиров и взял себе оперативный псевдоним Исаев. В 1921 или 1922 году, не помню точно, он попал во Владивосток с заданием от самого «железного Феликса» — Дзержинского — внедриться в белогвардейскую верхушку города.
— И как, внедрился?
Пара заходит на полуразбитый пирс, где находится несколько фигур — рыбаков. Что-то они ловят ночью, может быть, кальмаров или креветок. Светят мощным фонарем на воду. Один из рыбаков руками «семафорит» что-то другому, находящемуся на противоположном конце пирса.
— Внедрился… — глухо отвечает Максимов. — Нашел здесь свою любовь — Сашеньку, а потом ему поступило новое задание — с последним пароходом уходить с белыми из Владивостока в эмиграцию. В составе флотилии адмирала Старка. В Китай, а потом в Европу… И вот он стоял на корме отваливающего парохода — был дикий гвалт, все спешили залезть на этот пароход, боялись, что не хватит мест, а во Владивосток уже входили с севера части Народно-революционной армии, в лицо Исаеву бил горький соленый ветер, вызывая слезы, началась дикая давка, суета, переполох… А он стоял на корме и смотрел на Сашеньку — она оставалась в городе, провожала его, стояла на причале… Наверное, плакала, не помню. В следующий раз Исаев увидел ее, кажется, четверть века спустя. Да и то — что это была за встреча, в кафе «Элефант» на несколько минут, когда нельзя даже поговорить, а только посмотреть друг на друга…
Максимов обреченно смотрит себе под ноги.
— Грустная история. И… у тебя такой тревожный голос, ты не замечал этого? Но ты себя не программируй. Бывают истории со счастливым концом! — говорит Ольга и целует Максимова.
Они стоят обнявшись. Наконец Максимов отрывается, долго смотрит на Ольгу и спрашивает:
— Слушай, а что все-таки за штука этот ваш знаменитый гребешок? Твой отец мне об этом не расскажет, он же специалист? Мне это страшно интересно.
Ольга меняется в лице. Высвобождается из объятий подполковника и отстраняется.
— Никогда не задавай мне таких вопросов, — наконец говорит она строго и даже надменно. — Я хочу домой.
— Хорошо, — покорно отвечает Максимов и лезет в карман за сигаретами. Но Ольга его одергивает:
— И не кури при мне! Знаешь, у нас вообще курить не принято.
— Ты серьезно, что ли?
— Серьезно!
Подполковник, проводив Ольгу, идет к себе. Ему лень ловить такси, есть настроение пройтись пешком, тем более что тихо и тепло, а ночью во Владивостоке-3000 совершенно безопасно — так же безопасно, как в Токио или Сеуле.
«Вот так бы и жил тут, — не торопясь думает Максимов, идя по ночной Светланской. — Занимался бы… Да хоть тем же самым гребешком и занимался. Интереснейшая штука на самом деле. Работал бы на морской ферме, изучал разных моллюсков да трепангов… Или нет, служил бы на корабле. На эсминце. Или большом противолодочном, еще лучше».
В руке Максимова тлеет красным огоньком сигарета, отличающая его от местных жителей. Подполковник серьезен и грустен. Он идет и мечтает, хотя раньше всегда запрещал себе мечтать, считая это занятие достойным лишь женщин и малолетних детей.
Утро.
Максимов курит по своему обыкновению на балконе 73-го дома по улице Светланской с задумчивым и, возможно, даже грустноватым видом. Заметив косой взгляд той же самой пожилой соседки с соседнего балкона, поспешно гасит бычок и скрывается в комнате. Наливает чай и берет из картонной коробки конфету.
Капитан-лейтенант у себя дома — подтягивается широким хватом на турнике: пять, шесть, семь… Вибрирует турник, вибрируют мышцы капитана на руках и спине. Вот он спрыгивает с перекладины и начинает выполнять какие-то упражнения — то ли танцевальные, то ли взятые из восточных единоборств или тибетских медицинских практик. Это «уега» (или «удега») — так называемая удэгейская йога, широко распространенная в Тихоокеанской республике. Приезжать за уроками этой йоги сюда стали даже японцы.
Пришелец Влад просыпается заметно помятым и сидит на постели, сжав ладонями виски. Трясет растрепанной головой, смотрит на часы, проводит ладонью по шершавой небритой скуле, идет в ванную. Проведя там какое-то время, идет на кухню, открывает холодильник и с сомнением смотрит внутрь.
— Так почему ты хочешь уехать из Владивостока? — спрашивает Каплей. Они с Владом-Пришельцем снова куда-то едут по улицам летнего города. По тротуарам идут ослепительно красивые молодые женщины, одетые стильно и свободно. Некрасивых в Тихоокеанской республике нет. На светофоре машина останавливается, мимо по переходу идут пешеходы — женщины, девушки, подростки, мужчины, в том числе трое молодых военно-морских офицеров в форме. Загорается зеленый, машина продолжает движение.
— Так принято. У меня уже сколько одноклассников уехало. Я как-то думал об этом и решил, что это… портовый город так влияет, — размышляет Влад. — Понимаешь, порт, в него заходят какие-то суда, и все происходит как-то легко, свободно, нет ничего постоянного: сегодня пароход в одном порту, завтра — в другом… А раз так происходит вокруг, то почему ты должен сидеть на одном месте все время? Корабли не созданы для того, чтобы вечно стоять на приколе. А люди так похожи на корабли.
— А «Красный Вымпел»? — Каплей кивает на легендарного дедушку Тихоокеанского флота, стоящего на вечном приколе у причала. Машина движется по Корабельной Набережной мимо подлодки «С-56» и штаба Тихоокеанского флота.
Пришелец усмехается:
— Ну, это на пенсии только. Или… еще позже.
— Влад, ты уже успел убедиться в том, что отсюда так просто не уедешь? — Каплей становится серьезным.
— Пропускной режим?
— Да при чем тут пропускной режим… Потом объясню. Или ты сам поймешь, потому что это так словами не объяснишь…
— Куда мы сейчас едем?
— Никуда. Патрулируем. Считай, что просто катаемся по городу, знакомимся с Владивостоком-3000, тебе это будет интересно. Смотрим, че-кого… Разное случается. У нас сейчас некоторые проблемы. Есть информация, что в городе работает агент… Или даже группа агентов. Из Москвы. Мы ведь и тебя сначала за такого агента приняли.
— Ну да, хорошо — не расстреляли, — смеется Влад.
— Надо было бы — расстреляли бы, — смеется капитан в ответ. — А вообще это не наш метод. Мы же добрые.
Машина едет по старому городу. «Крупнейшее в Азии казино „Миллионка“» — буквы на рекламной растяжке.
— Это в честь нашей Миллионки назвали? — спрашивает Пришелец. Миллионкой назывался один из районов старого Владивостока, где еще в дореволюционные времена процветали китайские опиекурильни, бордели, азартные игры, преступность и страсть. В конце 30-х спецоперацией войск НКВД Миллионка была ликвидирована, но мифический ореол вокруг этих старых домишек из красного кирпича с причудливыми арками, балконами и подворотнями остался.
— Это и есть Миллионка. Понимаешь, у каждого места есть своя функция, скажем так. У Владивостока своя функция, у Петербурга — своя… Ну и с районами так же. Миллионка есть Миллионка, как ни крути, вот мы и вернули ей ее историческую специализацию. Теперь сюда приезжают играть со всей Азии. Ты же знаешь, что в Китае азартные игры не поощряются. А у нас такой остров свободы получился. Но — не Куба, скорее — Гонконг, Тайвань, Макао, понимаешь? Такой местный Лас-Вегас. Есть и Корейка — «Корея Таун», на Первой Речке, в старых корейских кварталах.
— А опиекурильни тоже вернули? Бордели? Русскую рулетку или что там было, — игра в тигра, когда «тигр» завязывает глаза и стреляет на звук из револьвера?
— Ничего страшного, не волнуйся. Патруль не дремлет, — улыбается Каплей. — Местная конопля у нас, кстати, легализована. В специальных местах — примерно как в Голландии. Подход наших законодателей такой: если что-то плавает в море, или бегает в тайге, или растет в поле — то это можно есть, пить, курить… Только без химии, без кислоты, без ядов этих. Все натурально, все естественно.
— Угораете, — говорит Пришелец, недоверчиво встряхивая головой. Непонятно, одобряет он такой подход или нет. Наверное, одобряет. И уже размышляет про себя: «Затариться здесь местной травой и привезти к нам, раскуриться с пацанами… Стоп, „привезти“. Как привезти?».
— Зато обычные сигареты или папиросы у нас не курят, не принято, — продолжает Каплей. — Да и конопля сейчас не очень популярна. Наши ухари открыли особую водоросль, вот любители в основном ее и курят. Врачи утверждают, что она даже полезна, ее прописывают легочным больным.
Тихоокеанская республика действительно была с самого начала объявлена территорией, свободной от курения. Это решение приняли на специальном референдуме большинством голосов. При пересечении границы даже международные поезда моментально переводятся в некурящий режим, и хотя за курение никого толком не наказывают, запрет соблюдается довольно строго — что называется, на сознательности. Этот странный эффект не раз ощущали на себе иностранцы, попадавшие в Тихоокеанскую республику. Многие из них по возвращении домой впредь отказывались курить и сами толком не могли объяснить, что подтолкнуло их к такому непростому решению. Считалось, что виноват тут особый приморский воздух, но некоторые утверждали, что дело в местной морской капусте. В ней якобы содержались вещества, способствующие излечению от никотиновой зависимости. А капусту во Владивостоке ели в разных видах все и везде. Местная медицина, опираясь на исследования японских и китайских коллег, сделала вывод о необходимости значительного усиления морской составляющей в рационе населения. Особой популярностью во Владивостоке-3000 пользовался борщ, сваренный из морской капусты вместо обычной. Местный автор даже сочинил по этому поводу песню «Супчик из морской капусты — м