Владивосток. Форпост России на Дальнем Востоке — страница 20 из 64

Старая фотография как бы завораживает, и созерцающий ее осознает, что у людей, запечатленных на этой фотографии, была совершенно другая жизнь, другие ценности и… другие фотографии.

Возвращаясь время от времени к старой фотографии, начинаешь погружаться в то, что было тогда, и вбираешь в себя частичку того времени, того вкуса и тех традиций, которые нельзя терять.

Старые фотографии обладают каким-то особенным притяжением. Иногда поражаешься, как такое могли сделать люди в те годы, когда не было цифровых камер, компьютеров, а делалось все вручную.

Фотография, едва зародившись, стала чуть ли не обязательным атрибутом каждого мало-мальски значимого события в жизни не только городского, но и сельского населения.

На пожелтевших от времени снимках запечатлены многочисленные лица франтов и франтих, бравых солдат, офицеров и генералов, важных персон… Снимки, вставленные в рамки, украшали стены домов или хранились за иконами вместе с ценными документами.

С.А. Лишелов на сайте «Философская Самара» пишет:

«Если исключить критерии оценки фотоснимка, связанные с качеством его технического исполнения, с его ценностью, как документального свидетельства и предмета эстетического созерцания, то на первый план в оценке бытовой (домашней) фотографии выйдет длительность ее существования. Фотография ценится тем выше, чем она старее, чем дальше она отстоит от нас во времени. Старую фотографию любят не только за то, что она редкость, не только за то, что благодаря ей мы знаем, как выглядели наши родные и близкие в прошлом. У старой фотографии есть свое обаяние, ее окружает особая атмосфера или, как сказал бы В. Беньямин, «аура».

Что привлекает в старой фотографии? Старый снимок ценится потому, что запечатленные им образы способствуют (больше, чем современные фотографии) появлению у созерцателя чувства дистанции по отношению к созерцаемому. Старые фотокарточки совсем не похожи на те снимки, которые фиксируют «день сегодняшний»…

Посмотрите на людей, запечатленных на старой фотографии: рассматривая эти снимки, вы, конечно, невольно обратите внимание на то, что отличает их от образов ваших современников (одежда, поза, жест, выражение лица и т. д.). Между изображением на фотографии и тем, что мы видим вокруг себя, есть видимый на глаз временной зазор: на старой фотографии все немного иначе, не так, как сегодня. И чем дальше во времени отстоит от нас мир, запечатленный на снимке, чем больше отличающая от него временная дистанция, тем, как правило, интереснее такой снимок рассматривать. Если перед нами фотографии из семейного архива, то мы не только видим другую жизнь, но и знаем, что люди, изображенные на ней, состарились (или умерли), что дом, смутно прорисованный светом на пожелтевшей бумаге, перестроен и выглядит совсем по-другому».

Глядя на старые фотографии, приходят на ум сами собой проникновенные строки знаменитого барда Булата Окуджавы:

Деньги тратятся и рвутся,

забываются слова,

приминается трава,

только лица остаются

и знакомые глаза…

плачут ли они, смеются —

не слышны их голоса.

Льются с этих фотографий

океаны биографий,

жизнь в которых вся, до дна

с нашей переплетена.

И не муки и не слезы

остаются на виду,

и не зависть и беду

выражают эти позы,

не случайный интерес

и не сожаленье снова…

Свет – и ничего другого,

век – и никаких чудес.

Мы живых их обнимаем,

любим их и пьем за них…

…только жаль, что понимаем

с опозданием на миг!

Жил-был фотограф один…

Групповая фотография офицеров с женами, приобретенная мной у московского антиквара-коллекционера, не содержала никаких поясняющих надписей, за исключением того, что ее автором является «придворный фотограф Ф.И. Подзоров». Узнать об этом фотографе первоначальную информацию нам помогла опубликованная в одном из номеров московского журнала «Филокартия» за 2010 г. статья харьковского коллекционера А.Е. Хильковского «Пропавший фотограф Подзоров».

Истоки биографии фотографа ведут в Харьковскую губернию, из государственных крестьян которой он и происходил. Где и когда он обучился фотографическому делу, неизвестно, чем-то особенным не выделялся, но фотографом-профессионалом он был хорошим, работал серьезно, добротно, как, впрочем, и большинство его харьковских коллег. Известно, что он был управляющим в фотографическом заведении фотографа Ромуальда Леонардовича Туккера, которое открылось в Харькове 4 июня 1892 г. по адресу Екатеринославская ул., 6. Через некоторое время Подзоров выкупил заведение у Туккера, но с условием, что оно будет работать под прежним названием «Фотография Р.Л. Туккера».

Поскольку Подзоров был человеком достаточно честолюбивым, то, поднакопив денежные средства, он решил обойти соглашение, формально его не нарушив. И вот 9 апреля 1897 г. буквально в соседнем доме № 8 на Екатеринославской улице открылось новое фотографическое заведение «Фотография Ф.И. Подзорова», и мастер получил возможность работать уже под собственным именем. Проработав чуть более года, не позднее августа 1898 г., Федор Иванович Подзоров внезапно продал все свои заведения и… пропал! Более поздних упоминаний о нем ни в харьковских газетах, ни в харьковских деловых справочниках не встречается.

А.Е. Хильковскому удалось найти следы пропавшего харьковского фотографа в… собственном альбоме с открытками обменного фонда, где он обнаружил серию открыток Ф.И. Подзорова с видами Порт-Артура. На великолепных, качественных пронумерованных открытках «Привет из Порт-Артура», отпечатанных в приятном голубовато-зеленом тоне, он с изумлением прочитал: «Издание фот. Ф.И. Подзорова, Порт-Артур». Адресная сторона открыток не разделенная, т. е. выпущены они были до 1904 г. с помощью коллеги из Москвы К.Г. Сокола, указавшего, что имеется такая же серия открыток Подзорова «Привет из Дальнего», удалось составить небольшой каталог. Каталог, к сожалению, пока не полный, т. к. открытки из этих серий довольно редки.

Исчезновение Ф.И. Подзорова из Харькова было не случайным. Достаточно давний интерес преуспевающего харьковского фотографа к дальневосточной окраине империи был связан с тем, что после начала строительства Великой Сибирской железнодорожной магистрали здесь постепенно разворачивалась бурная экономическая деятельность, связанная с ее освоением. После начала строительства в 1896 г. Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД) и занятия в 1898 г. Порт-Артура центр политической, военной и экономической активности России на Дальнем Востоке переместился в Маньчжурию, причем центрами экономической активности стали Харбин, где разместилось правление КВЖД, и коммерческий порт Дальний, а военной – крепость и военно-морская база Порт-Артур.

Перемещение деятельности Ф.И. Подзорова на Дальний Восток попытался объяснить корреспондент газеты «Комсомольская правда. Владивосток» И. Голубев, обративший внимание на групповую фотографию владивостокских офицеров, которая была представлена на моей выставке, проходившей во Владивостоке в 2005 году. Голубев отмечает «великолепно сохранившуюся большую фотографию, на которой запечатлены офицеры Владивостокского гарнизона и члены их семей».

Быстро строящаяся Китайская Восточная железная дорога (КВЖД), бурно развивающийся Харбин были для россиян в конце XIX века мощным центром притяжения. Восточный Харбин был как «Дикий Запад» для американцев. Вот как об этом пишет известный историк «русской Маньчжурии» Н.Е. Аблова: «Бурный рост Харбина отмечался современниками как явление феноменальное. Функционирование дороги и быстро растущее население города требовали не только рабочих и служащих, но и различных ремесленников и мастеровых, торговцев, промышленников, учителей, врачей, адвокатов, священников и т. д. Действительно, Харбин стал привлекать внимание дельцов самого разного толка, кинувшихся «делать деньги» на девственных просторах Маньчжурии. Со всех концов Российской империи сюда хлынули коммерсанты, подрядчики, биржевики, спекулянты, а также и простой люд – рабочие, ремесленники, лавочники, прислуга и т. п. Архивные документы зафиксировали массовый приток на КВЖД населения из западных губерний России (особенно белорусских и украинских), представителей самых разных специальностей». Среди них, по-видимому, был и харьковский фотограф. И дела его пошли хорошо – очень скоро он приобрел собственный дом, о чем тут же сообщил своим клиентам. На его фотографических бланках появилась надпись: «Фотография Ф.И. Подзорова. Харбин. Собств. дом». А если судить по издательской надписи на открытках, можно предположить наличие фотомастерской Подзорова и в Порт-Артуре. Когда – точно неизвестно, возможно, с началом боевых действий, а возможно, и несколько позднее (но не позднее 1909 г.), фотограф Ф.И. Подзоров перебирается во Владивосток, где на Светланской улице в доме № 49 (впоследствии № 51) открывает новое фотографическое заведение, которое очень быстро завоевало большую популярность у горожан. В 1909 г. фотограф получил за свои работы Гран-при и Большую золотую медаль на Международной выставке в Милане, а в 1910 г. он был отмечен медалью выставки в Ростове-на-Дону. Неизвестно, чем угодил фотограф Подзоров наследнику сиамского (таиландского) престола, но на его фотографических бланках этого времени красуется надпись «Придворный фотограф его королевского величества наследного принца Сиамского». Впоследствии Подзоров оставил лишь более «скромную» версию этой надписи – «Придворный фотограф». Неясно, почему он решил в 1910 г. продать свое фотографическое заведение за 2000 рублей, о чем дал соответствующее объявление в фотографическом журнале. Скорей всего, продажа не состоялась, так как в справочниках за 1912 г. заведение Подзорова все еще фигурирует. Дальнейшая судьба фотографа Федора Ивановича Подзорова харьковскому исследователю неизвестна вовсе…

Тем не менее удалось обнаружить следы Ф.И. Подзорова в каталоге «Миг между прошлым и будущим» о фотографах Владивостока, выпущенном автором-составителем И.Н. Клименко. Каталог был подготовлен по материалам Приморского государственного музея им. В.К. Арсеньева, и некоторые сведения о Ф.И. Подзорове удалось оттуда почерпнуть. Эти материалы показали, что по популярности фотоателье Подзорова не уступало аналогичным фотографическим заведениям Владивостока. На паспарту своих работ Федор Иванович рекламировал себя как «придворного фотографа», а в некоторых случаях как «придворного фотографа его королевского высочества наследного принца Сиамского».