Узнав цену, я отмахнулся и стал говорить о том, что с ними можно ознакомиться в библиотеке Общества изучения Амурского края и при необходимости снять копии, которые будут выглядеть значительно лучше оригинала. Александр возразил, что его – подлинники – для музея лучше (все знали, что я собираю предметы старины для университетского музея). Ни до чего не договорившись, мы с Александром разошлись. Он подзывал то одного, то другого коллекционера, демонстрировал свои раритеты с явным желанием втридорога продать их кому-нибудь. Я же поспешил по хозяйственным делам.
Верите или нет, но все время, пока я делал покупки, сверяясь со списком, составленным женой, эти газетные листки не выходили у меня из головы. На обратном пути, несмотря на то что пришлось делать изрядный крюк, я забежал-таки на пятачок коллекционеров. Народ начал уже постепенно расходиться. Однако Александр, изрядно продрогший, но не потерявший оптимизма, явно не оставлял надежды выгодно сплавить свои газеты. Мы еще немного с ним поторговались, а так как он уже сбавил цену в пять раз по сравнению с первоначальной, пришлось с ним согласиться. Мы, как водится, ударили по рукам. Он еще поныл о том, как копался в грязи в старых домах, доставая эти самые газетные листки, и выторговал у меня еще стаканчик с кофе, благо киоск был рядом, и, честно сказать, мне стало немного жалко Александра, такого озябшего, неустроенного и обиженного. Александр блаженствовал, прихлебывая из разового стаканчика напиток, называемый кофе, а я помчался домой, прикупив у коллекционеров несколько знаков подводных лодок. На следующий день в нашем музее открывалась выставка, посвященная столетию подводных сил на Дальнем Востоке, и я, наскоро перекусив, поехал в музей проверить готовность и заодно передать директору музея экспонаты.
Выставка у нас получилась достойная, впоследствии о ней тепло отозвались в средствах массовой информации, на ее базе прошло юбилейное заседание клуба подводников Тихоокеанского флота.
В 2006 г. страна собралась отмечать столетие подводного флота России, а мы отмечали 100-летие подводников на год раньше, потому что первое соединение подводных лодок, под названием Особый отряд миноносцев, начало действовать в составе Владивостокской эскадры в Русско-японскую войну 1904–1905 гг. И об этом убедительно рассказывали обнаруженные нами в архивах документы того времени.
Уже собравшись домой, я вспомнил о газетных листках, присел на диванчик в кабинете директора и стал их просматривать.
Перекладывая листки один за одним, увидел рубрику «Новые гласные», а чуть ниже четыре овальные фотографии. В глаза бросилась надпись под одним из них: «В.М. Мендрин».
Я подскочил от удивления. Валерий Иванович, директор музея, и находившийся рядом с ним студент-волонтер переглянулись и с недоумением и опаской уставились на меня, видимо усомнившись в моей вменяемости. Во взглядах читалось: «Что с ректором?» Я молча тыкал пальцем в газету, а подошедший поближе, обычно сдержанный Валерий Иванович тоже не удержался от эмоций: «Ура! Нашелся!»
Дело в том, что в течение последних двенадцати лет я разыскивал фотографию В.М. Мендрина. Василий Мелетьевич в чине есаула добился разрешения учиться в Восточном институте на отделении японского языка, окончил его, затем получил звание профессора.
В 1918 г. основал во Владивостоке высший политехникум, впоследствии ставший Политехническим институтом – первым высшим учебным заведением инженерного профиля на Дальнем Востоке. Ректором института он пробыл совсем немного.
Во Владивостоке наступили тяжелые времена, часто менялись власти. Приближался разгром Белого движения на Дальнем Востоке, куда бежали от неизвестности и безысходности лучшие представители русской интеллигенции. Составу профессоров Владивостока того времени могли позавидовать многие университеты центральной части России.
В.М. Мендрин организовал учебные курсы, создавал при полном безденежье новые факультеты, но его здоровье не вынесло таких экстремальных нагрузок, сердце не выдержало, и он ушел из жизни 22 мая 1920 г., в возрасте всего лишь 45 лет.
Несколько лет тому назад, когда мы с профессором, доктором исторических наук Н.В. Кочетковым готовили очерк о высшей школе на Дальнем Востоке, сведений о В.М. Мендрине не было вообще. Памятуя о том, что многие бывшие офицеры царской армии эмигрировали в начале двадцатых годов за границу, и зная о кончине В.М. Мендрина в эти годы, Кочетков предположил, что В.М. Мендрин тоже эмигрировал в Китай, где и умер. Совсем недавно по моей просьбе наша выпускница и историк-краевед от бога Н.Г. Мизь нашла запись в церковной книге о том, что В.М. Мендрин был похоронен во Владивостоке на Покровском кладбище.
В годы Русско-японской войны В.М. Мендрин служил в действующих войсках, был разведчиком. Заслужил несколько «орденов» с мечами и бантами, которые в царское время выдавались только за боевые заслуги.
На фотографии в «Далекой окраине» В.М. Мендрин запечатлен в военной форме в звании войскового старшины, что соответствовало в то время званию подполковника.
Как уже упоминалось, фотографию Мендрина я разыскивал двенадцать лет. Были просмотрены все местные архивы, архивы Москвы и Санкт-Петербурга, Харбина и Токио, но получали мы от них какие-то крохи. Несколько раз я сам во время командировок поработал в столичных архивах, но результат был один: сведения, хотя и скудные, есть, фотографий (изображений) нет. Наиболее полный ответ был получен из Военно-исторического архива Москвы, откуда был прислан послужной список Мендрина до 1914 г.
Теперь белых пятен и пустых мест в истории нашего вуза нет. Не хотелось бы опуститься до простого брюзжания, но иной раз так тяжело бывает в нашу эпоху безвременья и очернительства истории целого поколения народа, когда нас хотят убедить в том, что прожита впустую вся жизнь, что ну просто не было вас всех, а то, что вы делали, это не более чем «виртуальность». Я надеюсь, что время все расставит по своим местам. История – это не Фемида с закрытыми глазами, она все видит, но молчит…
Наша библиотека переезжала в новое здание, которое мы соорудили на базе недостроенного объекта – долгостроя еще советских времен. Здание это, вернее, его остов располагался в Голубиной Пади, где в свое время «тусовалась» известная всему Приморскому краю, а может быть, и всей России знаменитая «барахолка», собиравшая по воскресеньям толпы людей.
Кто пережил 90-е годы прошлого века, тот понимает, как надо было рисковать, чтобы начать реанимацию заброшенной стройки, да еще спроектированной под пищеблок. Но мы решились… На строительстве новой библиотеки работали студенты и сотрудники университета. Средства же собирали воистину «всем миром»: среди спонсоров – наших выпускников, только встающих или уже вставших на ноги и открывших собственные фирмы, среди предпринимателей и бизнесменов и даже среди иностранцев.
И вот библиотека построена. Открытие ее торжественно отметили. Как водится, получили подарки, в том числе десятитомник «Красное колесо» с дарственной надписью его автора Александра Солженицына, целые библиотеки от единоличных дарителей, организаций и иностранных консульств.
От имени ученого совета я вручил директору библиотеки чудом сохранившийся ключ от дверей библиотеки Восточного института, который нынче выставлен в одной из экспозиций нашего Дома музеев.
Через несколько дней после открытия нового здания ко мне подошла взволнованная директор библиотеки Вера Семеновна и сообщила о том, что они нашли тайник с книгами Восточного института. Это произошло тогда, когда стали перевозить книги и разбирать стеллажи. Тайник, представляющий собой угловой стык двух книжных стеллажей, хранил свои сокровища неизвестно с каких времен. Сто двадцать изданий профессоров Восточного института А.В. Рудакова, Н.В. Кюнера, Г.Т. Спальвина, А.В. Гребенщикова и других, датированные 1909–1912 гг. и аккуратно обернутые в бумагу, сохранились достаточно неплохо.
Посылка «из прошлого» по экономическим, политическим, культурным и даже военным вопросам Кореи, Китая, Японии и Маньчжурии того времени все-таки дошла до своего адресата. Кто спрятал книги и зачем? Остается только догадываться, ведь большая часть литературы по восточным странам была уничтожена в конце 30-х годов.
Я думаю, что тайник сделал доцент Зотик Матвеев при реорганизации вузов Владивостока в 1930 г. Он работал тогда директором библиотеки ДВПИ, а впоследствии был арестован органами НКВД и после непродолжительного следствия расстрелян.
Прошло время… Недавно мы реконструировали библиотеку и построили Дом музеев, в котором открылся зал редкой книги. Как магнит для металла, так и этот зал для редких и старых книг стал притягательной силой.
За короткое время зал пополнился настоящими раритетами, ставшими весомым добавлением к уже имевшимся в отделе редкой книги нашей библиотеки.
Однажды, находясь в командировке в Токио, я заметил на верхней полке букинистического магазина корешок красной книги с русскими буквами. Когда по моей просьбе книгу достали и показали, то радости не было предела. Это было прекрасное издание А.Ф. Девриена из Санкт-Петербурга с обложкой в коленкоровом переплете. Книга называлась «Нихон Мукаси Банаси», что в переводе означает «Сказания древней Японии». Написал ее известный японский писатель начала XX века Садзанами Садзин. Но самое главное, это был перевод с японского с примечаниями, выполненный В.М. Мендриным – военным казаком-есаулом, участником Русско-японской войны 1904–1905 гг., профессором Восточного института и первым ректором Высшего Владивостокского политехникума.
Книга отличалась оригинальными японскими рисунками, любовно и тонко раскрашенными вручную. Наверное, сделать это мог только сам автор перевода.
А через некоторое время, уже в Москве в магазине на Покровке, 50, мне предложили точно такую же книгу, но в бумажном переплете, оформленном в несколько ином стиле, чем приобретенная в Токио. Рисунки раскрашены не были, но зато в предисловии В. Мендрина указывалось место его написания – Токио. К сожалению, год издания этих книг не указан, и остается только гадать, когда они были выпущены в свет.