Вот какую идею вынашивал фармацевт Бидл Баридл. Он понятия не имел, каким образом можно получить ахи в лаборатории. Он только знал, что на ахпирине можно неплохо заработать. И, повторяю, несмотря на все трудности, ахпирин, к сожалению, был сделан и получил самое широкое распространение.
Особых успехов сигмиане добились в изготовлении музыкальных таблеток. Вслед за примитивными таблетками, вызывавшими только одно — веселое или грустное — настроение, появились сложные комплексные пилюли. Небольшие драже ахпирина состояли из нескольких различных эмоциональных слоев. Одни слои таяли, впитывались и, следовательно, оказывали определенное воздействие быстрей, другие — медленней. А это дало возможность составлять даже четырехчастные таблетки-симфонии. Первый слой (аллегро) по мере таяния вызывал ощущение легкости, приподнятости. Второй слой (анданте) навевал неторопливые лирические раздумья. Третий (виваче) снова возвращал оживленное настроение, и, наконец, четвертый заставлял проглотившего испытывать бурную радость и веру в победу добра, что соответствовало оптимистическому финалу таблетки-симфонии.
Стало обычным творческое содружество композиторов с составителями таблеток. И все чаще одновременно с новыми музыкальными произведениями в продажу поступали одноименные пилюли-заменители. А в дальнейшем сами композиторы научились составлять рецепты музыкальных таблеток и стали свои произведения создавать сразу в виде пилюль, минуя ненужный теперь процесс написания самой музыки. И нередко можно было увидеть в парке, как молодые влюбленные, выбрав аллею потемней и проглотив по какому-нибудь концерту для фортепиано с оркестром, усаживались рядышком и, взявшись за руки, с восторгом переваривали вдохновенную музыку.
Ахпирином пользовались все.
Нашлись любители принимать музыкальные таблетки одновременно с живописными и литературными.
Нашлись и шарлатаны медики, рекомендовавшие принимать ахпирин перед едой, поскольку это способствует пищеварению, а также избавляет от радикулита.
Нашелся и выдающийся ученый, который открыл, что, если коровам регулярно подмешивать в корм музыкальные таблетки, коровы начинают давать вдвое больше молока. Когда же новый метод себя не оправдал, ученый заявил, что идея у него правильная, а в неудаче виноват не он, а композиторы, которые пишут не ту музыку, которая полезна для коров.
Но следует подчеркнуть, что изложенные здесь события произошли не в течение десяти-пятнадцати лет. Нет, от изобретения ахометра до появления ахпирина на Сигме-3 сменилось два поколения. А потом сменилось еще три поколения. И жители этой планеты уже с трудом представляли себе, что когда-то существовали не музыкальные драже, а музыка, и не литературный ахпирин, а литература.
Сигмиане почти перестали разговаривать и обмениваться мыслями, потому что рты их постоянно были заняты таблетками, да и обмениваться, в сущности, было нечем.
Доминирующую роль играл теперь желудок, где переваривались ахпириновые пилюли.
Далее, судя по всему, должно было произойти полное вырождение некогда разумных существ.
Но этого не случилось по одной простой причине, которую следовало бы предвидеть заранее. Деградировавших сигмиан спасла от необратимого вырождения сама деградация. И это не парадокс! Ведь только благодаря деградации они утратили секрет производства ахпирина. Но. правда, вместе с этим вообще забыли все, что знали и умели.
Избавившись от ахпирина, одичавшие сигмиане стали через несколько столетий постепенно приходить в себя.
Прошли века… И вот уже какой-то пещерный житель нацарапал камнем на закопченной стенке нечто похожее на охотника.
И соседи по пещере восхищенно воскликнули: «Ах!»
А в другой пещере другой дикарь совершенно непонятным образом сам выдумал легенду о богатыре по имени Ий.
И, прослушав ее, первые слушатели потрясенно воскликнули «Ах!» и попросили исполнить легенду на «бис».
А затем сигмиане научились делать оружие из бронзы. И почему-то им нравилось, если оно бывало украшено какими-нибудь завитушками. Бесполезными завитушками, от которых щит не становился прочней, а меч — острее.
Да, жители Сигмы-3 медленно, но верно двигались по узкой тропинке прогресса…
А тропинка становилась все шире, шире, превращаясь в широкую, уходящую вдаль дорогу…
И когда-нибудь они снова научатся всему, что умели прежде. И откроют, что давным-давно на Сигме-3 существовала высокая цивилизация. И станут их ученые гадать, почему эта цивилизация исчезла, и выдвигать самые смелые и невероятные гипотезы.
Одни будут говорить, что цивилизация погибла из-за космической катастрофы. Другие — что ее смыл всемирный потоп или стерли с лица планеты ледники.
И никто не подумает, что эту цивилизацию, могучую и всесильную, погубили какие-то ахи.
Я копаюсь в исторических документах и думаю: открыть мне этак лет через тысячу сигмианам всю правду или не стоит?
Нет, пожалуй, стоит. Ведь все может повториться снова. И нельзя быть уверенным, что деградация опять спасет их.
РОБНИКИ
«Заседание ученого совета окончилось поздно вечером, и теперь старый профессор медленно шел по тихим институтским коридорам. Кое-где в лабораториях еще горел свет, и за матовыми стеклами мелькали тени студентов и роботов.
В сущности, вся жизнь старого профессора прошла в этом здании. Учился, преподавал, затем стал директором… Наверное, когда-нибудь институт станет носить его имя. но профессор надеялся, что это случится не так скоро…
Он шел и думал о том споре, который опять разгорелся на ученом совете. Спор этот возникал не в первый раз, и, по-видимому, кто прав и является ли то, что происходит сейчас со студентами, всего лишь модным увлечением или это нечто более серьезное, могло решить только время.
Профессору очень хотелось, чтобы это было просто очередной причудой.
Трудно сказать, когда и как это началось. Примерно лет пять назад. Вначале это нелепое стремление студентов во всем походить на роботов только смешило и раздражало. Молодые люди, называющие себя робниками, стали говорить о себе, как о кибернетических устройствах: «Сегодня я запрограммирован делать то-то и то-то». «Эта книга ввела в меня примерно столько-то единиц новой информации…»
Потом они научились подражать походке и угловатым движениям роботов, приучились смотреть не мигая, каким-то отсутствующим взглядом, и лица их стали так же невыразительны и бесстрастны, как плоские лица роботов.
Конечно, любая новая мода всегда кого-то раздражает. Профессор хорошо помнил, как лет пятьдесят назад молодые ребята, и он в том числе, подражая битникам, начали отпускать бородки и бороды.
А до этого в моде были прически а-ля Тарзан.
А теперь принято сбривать растительность и на лице и на голове, потому что у роботов, видите ли, нет волос.
Но не это тревожило профессора.
Теперь считалось по меньшей мере старомодным веселиться и грустить, смеяться и плакать; проявление каких бы то ни было чувств настоящие робники объявляли дурным тоном.
— В наш век, — говорили они, — когда мы в состоянии смоделировать любую эмоцию и разложить лабораторным путем на составные части любое чувство, до смешного несовременны и нерациональны сантименты.
А прослыть несовременным или нерационально мыслящим — на это не осмелился бы ни один робник.
Всеми поступками робников руководил разум. Нет, впрочем, не разум, а что-то гораздо менее значительное — рассудок, рассудочность, рассудительность.
Робники хорошо учились, потому что это было разумно.
Робники не пропускали лекций, потому что это было бы неразумным.
Раз в две недели, по субботам, робники устраивали вечеринки, пили, танцевали и, разбившись на пары, уединялись. Мозгам, этой несовершенной аппаратуре, нужен был отдых.
Робники интересовались только наукой, потому что это было современно.
Логика и математика. Будем как роботы!
Так что это — мода или нечто пострашней? И если это только мода, то почему она так долго держится?..
— Я не могу без тебя, понимаешь, не могу! — услыхал вдруг профессор чей-то взволнованный голос. — Когда тебя нет, я думаю о тебе, и мне становится радостно, как только я вспомню, что мы встретимся. Я не знаю, как назвать свое состояние. Мне и грустно и хорошо оттого, что грустно. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Конечно, милый…
«Э, нет, — обрадованно подумал профессор, — есть еще настоящие чувства и настоящие люди!» И это наполнило его такой благодарностью к тем, чей разговор он нечаянно подслушал, что он не удержался и заглянул в лабораторию, из которой доносились голоса.
В лаборатории никого не было, кроме двух роботов.
Старый профессор покачал головой и закрыл дверь.
Он совсем забыл об этой распространившейся среди роботов дурацкой моде: роботы старались подражать теперь всем человеческим слабостям.
СОМНАМБУЛА
Издатель ежедневного научно-фантастического журнала «Сомнамбула» пожилой, но еще вполне фиолетовый дер Эссе торопливо досыпал последний эпизод нового сюжета…
Едва открыв глаза, он сразу подумал о том, чтобы его соединили с автором, прославленным фантастом дер Эллл.
— Боюсь, дер Эссе, это будет не так просто, — подумала в ответ еще совсем голубая секретарша дас Эррр. — Дер писатель предупредил, что отправляется отдыхать на луну, но не уточнил, на какую именно.
— Боже мой, Эр, неужели вы не знаете теории вероятности?
— Конечно, знаю.
— Ну вот и примените ее на практике! — сердито подумал издатель и отключился.
— Дер Эллл внимает! — уловил он через несколько минут мысль секретарши.
— Отлично. Соединяйте.
— Здравствуйте, дер Эссе! — подключился писатель.
— О, дер Эллл, рад принимать ваши мысли. Как отдыхаете?
— Благодарю вас, на одиннадцатой луне чудесная погода. Я чувствую, вы уже проспали мой сюжет?
— Проспал, дорогой мой, проспал. Вы же знаете, что ваши произведения я сплю вне очереди. Но должен признаться, ваш новый сюжет меня несколько озадачил.