Правда, в глубине души Пестриков надеялся, что когда-нибудь в неопределенном будущем он еще взлетит в небеса. И нередко с замиранием сердца он представлял себе этот полет, это свободное и гордое парение, надежно застрахованное от неприятностей.
И не об этом ли думал Антон Филимонович в тот раз, когда, мечтательно глядя в небо, он шел по улице и, поскользнувшись на арбузной корке, вдруг упал.
Нет, нет, Пестриков не погиб. Он даже не очень ушибся. Но после этого трагического падения Антон Филимонович навсегда утратил свою замечательную способность летать.
Теперь он часто грустит о своих былых возможностях. Грусть эта приятна и элегична. А иногда ему снится, что он снова летит, летит… И он вздрагивает во сне.
ЗА ТРИ ДНЯ ДО ПОЛУЧКИ
Николай Терентьевич, или попросту — дядя Коля, был человеком порядочным. На чужое он не зарился, и если что брал, то лишь потому, что горела душа и погасить огонь могла только бормотуха (1 р. 12 к. с посудой).
Сегодня Николаю Терентьевичу подфартило: кто-то зазевался, кто-то недоглядел, и дядя Коля угнал из депо, где он работал, паровоз. Он отогнал его километров за пять, поставил в тупичок, где рельсы почти скрывались в зарослях пыльного лопуха, и стал ждать: авось набежит покупатель.
Первым подошел случайный прохожий.
— Что стоишь?
— Паровоз продаю.
— Сколько просишь?
— А сколько дашь?
— Твоя вещь — твоя и цена.
— Отдам недорого, — заверил дядя Коля. — Лишнего не возьму.
— Я б купил. Только сегодня у меня ни копейки, — честно признался прохожий. — Три дня до получки…
— После получки у меня у самого гроши будут! — вздохнул дядя Коля. — Значит, не возьмешь?
— Сегодня — никак.
— Тогда об чем толковать…
И прохожий побрел дальше.
Потом к паровозу подошла женщина. В руках она не ела тяжелые сумки, да еще на спине у нее был прилажен туристский, туго набитый то ли яблоками, то ли картошкой рюкзак.
— Слышь, машинист! — окликнула женщина. — Ты меня подвезешь?
— Не… — покачал головой дядя Коля. — Я в другую сторону еду.
— Да мне тут рядом, на станцию. Я тебе рубь заплачу.
Рубль, конечно, дело соблазнительное, скинуться можно. Однако на станцию ехать дядя Коля не рискнул.
— Не… — повторил он. — На станцию мне сейчас не с руки. Другим разом.
Женщина подняла увесистые сумки и скрылась в редком ельнике. Николай Терентьевич, прислонившись спиной к паровозу, задумался, представляя себе текущую в стакан бормотуху.
Мимо в разбитых сапогах, мятом пиджаке и соломенной шляпе шел старик. За ним на веревке трусила коза. Ни старик, ни коза не обращали на паровоз ни малейшего внимания.
— Эй, дед! — крикнул дядя Коля; старик остановился. — Закурить не найдется?
— Не курю.
— Ну тогда купи паровоз.
Старик подошел поближе:
— А почем он у тебя?
— А сколько дашь?
— Да откуда ж я знаю, почем теперь паровозы? Ты сколько просишь?
Дядя Коля, боясь прогадать, от прямого ответа ушел.
— Деньги нужны, — сказал он. — А то б сам катался. Он знаешь как бегает!
Старик привязал козу к поручням и медленно, приглядываясь. обошел вокруг машины, время от времени стукая кулачком по теплому железу.
— Хорошая вещь, — определил он. — Крепкая. Только мне она вроде как без надобности. Вот если б ты мне вагон предложил, это да!
— Можно и вагон, — сказал на всякий случай дядя Коля. — Тебе какой — товарный или пассажирский?
— Мне лучше пассажирский. Купейный. Но не мягкий. Я из него на участке дом для дачников сделал бы. В каждом купе комната. Тут тебе и койки, и столик — что еще дачнику нужно. И туалеты опять же есть.
— Правильно придумал! — одобрил идею дядя Коля. — И вагон я тебе пригоню. Только, сам понимаешь, нужен задаток.
Конечно, Николай Терентьевич хорошо знал, что вагона он не достанет, у них в депо вообще вагонов не было. И в то же время дядя Коля искренне верил в то. что каким-то образом покупателя он не обманет, задаток не зажилит и вагон пригонит. Совесть его знала, что вагона не будет, но горевшая душа заверяла стыдливую совесть, что все устроится. уладится, и главное — успеть до закрытия магазина.
— Задаток тебе полагается, — согласился старик. — Как же без задатка? Только я сначала с женой посоветоваться должен.
— А долго советоваться будешь? — приуныл дядя Коля.
— Спешить в таких делах нельзя, — рассудительно ответил старик, отвязал козу и пошел своей дорогой.
Дядя Коля понял, что хитрый мужичок ему не поверил, однако не обиделся, а только заскучал и прикрыл глаза.
— Твой паровоз? — услыхал Николай Терентьевич. Перед ним стоял высокий широкоплечий парень в яркой рубахе с иностранными надписями.
— А что? — осторожно спросил дядя Коля.
— А ничего, интересуюсь: твой или нет?
— А если мой?
— Продай уголь, — попросил парень.
Такой вариант частичной продажи имущества Николай Терентьевич не предусмотрел и растерялся.
— Отдельно уголь не продаем. Бери вместе с паровозом.
— Да на кой мне твой паровоз? Мне уголь нужен.
— А куда я с паровозом без угля денусь?
— Ну, значит, не сговорились… — Парень явно собирался уходить.
— Погоди, погоди, — остановил его дядя Коля. — Ты ж не понимаешь. Я ж тебе, чудак человек, за те же деньги все отдаю.
— То есть как?
— Раз ты покупаешь уголь, я тебе паровоз бесплатно в придачу даю!
Но покупатель попался несговорчивый.
— Уголь возьму, а паровоз — не надо.
— Черт с тобой, бери без паровоза, где наше не пропадало!
— Сейчас грузовик подгоню и деньги привезу, — поспешно согласился покупатель и побежал в сторону деревни. Дядя Коля хлопнул в ладоши и довольно потер руки.
До закрытия магазина было далеко, все складывалось в лучшем виде!
Но тут за ельником показалась бегущая по рельсам дрезина. Дядя Коля в сердцах сплюнул, крепко высказался и приуныл… Дрезина подъехала, и с нее соскочили два человека.
— Вот он. Иван Иваныч! — закричал вахтер Крючкин. подбегая к паровозу. — Я ж говорил, что он его сюда загонит.
— Что уж, рабочему человеку и покататься нельзя? — попытался выкрутиться дядя Коля.
— Ты мне зубы не заговаривай — покататься! — погрозил ему пальцем вахтер. — Ни на минуту отвернуться нельзя.
— Да, Николай Терентьевич, пеняй на себя! — строго сказал Иван Иванович. — Не видать тебе премии в этом месяце, да еще выговор закатим!
И дядя Коля, чертыхаясь, погнал паровоз обратно в депо. Паровоз жалобно гудел. Душа горела.
ФОРТУНА
Жизнь любит делать неожиданные повороты. И никогда не знаешь, в какой день произойдет тот решительный случай, который изменит всю твою судьбу, и что нужно делать. чтобы случай этот не упустить. Скажу больше — вот она идет навстречу, твоя фортуна, а ты как раз в эту минуту отвернулся и читаешь вывешенную на стенде «Вечерку». И в результате фортуна проходит мимо, с тем чтобы уже больше никогда с тобой не встретиться. Вот, к примеру, зайди дядя Кока в магазин «Пиво — воды» на полчаса раньше — и все. Не случилось бы с ним всех тех незаурядных событий. которые в дальнейшем наполнили его замечательную жизнь.
Впрочем, честно говоря, это я только к слову сказал: «Зайди дядя Кока в магазин раньше — и все»… С дядей Кокой этого случиться не могло, потому что он ежедневно околачивался в этом магазине с самой первой минуты его открытия до 19.00. И ходил ли он домой, когда магазин закрывали на обеденный перерыв, неизвестно. Во всяком случае, когда «Пиво — воды» открывались после перерыва — дядя Кока был уже там. И не потому, что у него горела душа и требовала сию же секунду залить ее трепещущий пламень тыквенной мадерой или морковным хересом. Нет, дядя Кока просто не представлял себе своего существования нигде, кроме этого тесного, заставленного ящиками из-под тары помещения. Здесь он общался, грелся, заводил знакомства, обмывал и большей частью оставлял свою законную пенсию. А те дни. когда магазин был выходным или закрывался по случаю переучета, такие дни были для дяди Коки самыми тяжелыми и бессмысленными. Он забивал «козла», резался в подкидного, пробовал пить в домашней обстановке — но все это было не то. ох, не то! «Паллиатив!» — как сказал бы Сергей Петрович, если бы был жив. Дядя Кока весьма ценил знакомство с этим высокообразованным человеком. Да. кого только не встретишь в этом магазине, с кем только не покалякаешь и о каких диковинах не наслушаешься. «Школа жизни!» — как сказал бы все тот же Сергей Петрович, если бы, разумеется, был жив.
Магазин был небольшим, можно даже сказать — маленьким. И если почему-либо образовывалась очередь, в помещении могло утрамбоваться не более сорока трех человек. Продавщица Варвара Михайловна, которую никто (кроме покойного Сергея Петровича) Варварой Михайловной не звал, а звали Варей, Варенькой, а то и просто Варюшей, — так вот эта продавщица была зычной, острой на слово и принципиальной в решениях. Отпускала товар она споро, а обсчитывала по-божески. И хороший человек всегда мог рассчитывать на то, что у Вареньки-Варюхи всегда найдется для него то, что не найдется для нехорошего: и в жаркий день пиво, и в холодный водочка, и в любое время «Гранатовка».
О «Гранатовке». Вино это получило свое оригинальное название исключительно из-за разрывного сходства с вышеназванным боевым снарядом. И человек, впервые хвативший стакан этой взрывчатой смеси, мог по неопытности вполне решить, что заглотал гранату и та произвела у него внутри соответствующие разрушительные действия. Закуски «Гранатовка» не требовала, двух стаканов ее хватало на вечер, а разрушенный ею организм вполне восстанавливался всего через неделю.
Дядя Кока «Гранатовку» не уважал, может быть, потому. что любил жизнь. Но смотреть, как другие пьют этот нектар, не отказывался.
Неизвестно, замечала ли раньше Варвара Михайловна этого расторопного старичка или он просто попался ей на глаза в подходящий счастливый момент, но только однажды без десяти минут семь (а магазин закрывался ровно в семь) Варвара сказала: