Иногда ко мне приходят Лень и Осторожность, которые часто ходят вместе. И случается, я бываю не в силах избавиться от них. Но я заставляю себя вспомнить, каким я мог стать человеком, если бы не ленился и не осторожничал тогда, когда был еще выбор… И вспомнив это, я становлюсь таким свирепым, что Лень и Осторожность пугливо раскланиваются и исчезают…
РАННИЕ СТИХИ И ПЕСНИ
* * *
Редактор мне сказал намедни —
А что редактор мог сказать? —
Красивый, двадцатидвухлетний.
Зачем спешите вы в печать?
Зачем печататься так рано?
Вам трех десятков полных нет.
А вы возьмите Мопассана:
Он начал только в сорок лет.
А ведь не хуже вас писал
Великий Ги де Мопассан.
И я ответил: — Все же странно.
Вот Лермонтов у вас в чести,
Он умер двадцати шести
Лет от роду. Не правда ль, рано?
Ведь если слушать ваш совет.
Ему четырнадцать бы лет
Тянуть еще до Мопассана.
Мото-цикл
Виллис ночью
Полуночная метель клубилась.
Утопали в тишине дома,
А в пустынном переулке Виллис
Поджидал шофера и дремал.
Тишина. Потом за поворотом
Проскрипели медленно шаги.
Где-то гулко хлопнул дверью кто-то,
И опять ни звука и ни зги.
Виллис на мгновение проснулся.
Задремал и дернулся во сне.
Длинная заснеженная улица
В неподвижной снежной тишине.
Виллис никогда не верил в черта.
Только в этот тихий снегопад
Стало ему страшно отчего-то.
Муторно, как люди говорят.
И бедняга начал вдруг молиться, —
Это с ним случилось в первый раз, —
Чтобы захотелось прокатиться
Ездоку проклятому сейчас.
Когда же он, нахмуренный и мрачный.
Взял и неожиданно пришел.
Виллис вдруг заржал по-жеребячьи —
До того вдруг стало хорошо…
Обыкновенная история
Я не знаю, кто их познакомил.
Но цвела весна по всей земле.
И на Тушинском аэродроме
Повстречались ЯК и Шевроле.
Истребитель ЯК был славным малым.
Бредил небом, с тучами дружил
И крутил такие виражи.
Что земля шаталась и дрожала.
Но нигде средь голубых глубин
Не встречал он никогда такую —
Ослепительную, голубую.
И ее с разлету полюбил.
А она, прохаживаясь мимо.
Улыбнулась мило: как-никак
Все-таки приятно быть любимой
Этого красавца-ястребка.
Так она случилась, эта встреча.
Встреча между небом и землей.
И однажды в майский звездный вечер
Он сказал ей: «Будь моей женой!»
И она шепнула: «Да!»
И в страсти
Он взлетел и закружился вдруг.
Виражами выражая счастье.
Но она промолвила: «Мой друг.
Будь благоразумною машиной,
Я давно хочу тебе сказать,
Ты ведь не мальчишка, а мужчина.
И пора бы перестать летать.
ЯК, любимый, разве ты не можешь
Для своей малютки Шевроле
Ну хотя б на ЗИСа стать похожим
И ходить, как люди, по земле?
А иначе мне не жить с тобою.
Не могу я стать твоей женой».
ЯК любил любовью неземною.
Ну, а Шевроле была земной.
Стихи о грусти
Дождь идет в ночной туманной мгле.
То утихнет, то опять припустит.
В гараже грустит мотоциклет
Маленькой мотоциклетной грустью.
«Боже, Боже, как нехорошо
Маленькому там, где все большие.
Все меня считают малышом,
А поди другое докажи им.
Презирают все меня за рост —
Только в этом виноват я разве?
Даже Виллис задирает нос,
И как шишка важничает Газик.
По асфальту, шинами шурша.
Не здороваясь, проходят важно.
Не поймут, что у меня душа
Больше, чем троллейбус двухэтажный.
Кто из них такой душой владел?
А душа несчастная бушует.
А иначе разве б я сумел
Так трещать, как иногда трещу я?
Плохо маленькому на земле.
Маленького никуда не пустят…»
Дождь идет в ночной туманной мгле,
В гараже грустит мотоциклет
Маленькой мотоциклетной грустью.
Виллис-фронтовик
Сколько раз без подвигов и славы
Виллис, бездорожный вездеход.
Грохался в кюветы и канавы
По дорогам, где война идет.
В тряске по ухабам, без разбора.
Сколько раз мечтал он, как и все.
О ночных трехцветных светофорах,
О прямых асфальтовых шоссе.
А теперь и мирно, и спокойно,
Все мечты случились наяву:
После перемирия полковник
Захватил с собой его в Москву.
В гараже уют и освещенье.
Ни воронок, ни ухабов нет.
И машины смотрят с уваженьем
На того, кто выжил на войне.
А вокруг Москвы шоссе и рощи.
Только Виллис ездит сам не свой:
В каждом сне флажки регулировщиц
На дорогах, взорванных войной.
Ездит и молчит он. Да и как же
Это все другому объяснять?
Даже Эммка не поймет и скажет:
— Странный ты какой-то у меня.
Стихи о первой любви
Как-то раз, через мост проезжая.
Паровоз изумился и ахнул:
По реке проплывала такая
Ослепительная яхта.
По реке проплывала яхта
В своих ярко-белых нарядах.
Паровоз присвистнул и ахнул.
И влюбился с первого взгляда.
Ведь надо же было случиться
Безжалостному курьезу.
Ведь надо же было влюбиться
Одинокому паровозу!
И теперь, через мост проезжая.
Он глядит с тоской и надеждой:
Не покажется ли былая.
Любимая им, как прежде.
Проезжает он ночью поздно
И гудом тревожит воздух.
А в реке только синие звезды,
А зачем они паровозу?
Он раздумывает на разъездах.
Зачем он такой ей нужен.
Не имеющий тихого места.
Некрасивый и неуклюжий…
А потом засыпает впотьмах там.
И видится за поволокою
Проплывающая яхта.
Ослепительная и легкая.
И опять летит по дорогам.
Тоскующий, непокорный,
И гудит в темноту одиноко:
— Че-ерный я, че-ерный!..
Стихи об исключении из правил
Как-то раз в гараж заехал Виллис,
Стал в сторонке, скромный, небольшой.
Все машины страшно удивились:
Что это за выродок такой?
— Эй, отродье! Как сюда попал ты?
Мы здесь обтекаемые все.
Как ты смеешь ездить по асфальту?
Кто тебя пускает на шоссе?
Мы здесь не простые, слава богу.
Уходи в другие гаражи!
Только обтекаемые могут
С нами разговаривать и жить.
Стыдно быть таким в двадцатом веке.
Ты не обтекаемый, не наш!
— Цыц, канальи! — гаркнул Студебеккер,
И замолк почтительно гараж.
И подумал Виллис, бедный малый.
Дескать, сильным нечего тужить.
Сильным разрешается, пожалуй,
И необтекаемыми быть.
Стихи об одиночестве
Был похож на другие трехтонки
Простой городской грузовик.
Он с детства, буквально с пеленок.
К грохоту улиц привык.
А дальше пошла уже проза:
За что неизвестно и как
Его подарили колхозу.
Степному колхозу «Маяк».
Дороги, пути, перелески,
Леса, и поля, и река.
А разговаривать не с кем.
Когда подступает тоска.
Пошел к лошадям горожанин,
Но лошади лишь тайком
Пугливо косились и ржали
Над странным чужим чудаком.
Его поднимали утром,
А он не хотел вставать,
Чтоб хоть во сне на минуту
Город опять увидать.
И не помогали угрозы.
Хоть шофер его проклинал.
Хоть сам председатель колхоза
Механика вызывал.
Нет, грузовик ни с места,
А потом вдруг рванулся сам
И пошел без разбора, с треском
По заборам и по плетням.
А лошади ржали басом:
«Вот буянит, вот сукин сын.
Грузовик как свинья нализался.
Говорили — не пей бензин!»
Стихи о поезде метро
Никогда не знал пути далекого
Поезд номер семьдесят один:
От «Завода Сталина» до «Сокола»
Целый день тоннелями ходил.
Но однажды что-то перепутали.
Кто-то изменил его пути,
И помчался новыми маршрутами
Поезд номер семьдесят один.
Поначалу ничего не выискал.
Ничего такого не стряслось.
Только меж «Смоленскою» и «Киевской»
Он нежданно вылетел на мост.
Овладело поездом бессилие.
Он был ослеплен и оглушен,
А потом увидел что-то синее.
Что-то яркое увидел он.
Что-то мягко гладило по коже.
Он с теплом был вовсе не знаком,
Что-то очень на него похожее
С грохотом промчалось под мостом,
И опять туннели мимо окон
Бесконечно длинной чередой…
Долго-долго свыкнуться не мог он
С этой непроглядной темнотой.
И теперь подумывает часто,
Что когда на мост он попадет…
Въедет, остановится и — баста!
Никуда отсюда не уйдет.
Мотеле-студент(Глава из поэмы «Мотеле». Подражание)
С. Уткину
Все мы бежали в Америку —
Такое уж это место.
Все отплывают от берега.
Милого берега детства.
Все уплывают за счастьем.
Зачем же охать и ахать?
Нужно уметь прощаться
Так, чтобы не заплакать.
Чтобы не разреветься…
А это не так легко.
Мотеле смотрит на детство
И машет ему рукой.
Бывают же грустные мысли.
Мотеле смотрит и машет.
Оттуда приходят письма.
Которые пишет мамаша.
Все мамы народ упрямый —
Ничем их не изменить.
Все мамы — сплошная мама,
И письма у них одни:
«Здравствуй, родной сыночек!
Почему ты не отвечаешь?
Я очень волнуюсь
И очень
За тобой скучаю.
Не ходи без калош в сырость,
А то заболеешь снова.
Как у тебя с квартирой?
Как у вас кормят в столовой?»
Мама — наивная женщина.
Но и Мотеле не без правил:
И он калоши, конечно.
Где-то в гостях оставил.
Но этим никак не возьмешь его.
Этим его не возьмешь:
В мире столько хорошего.
Что Мотеле не до калош.
Много хорошего, много
На нашей веселой земле.
Но жизнь не гоголь-моголь
И не крем-брюле.
Тревога нагрянет, забота ли,
Хоть пропадай в беде.
Но что вы смеетесь?
Ведь Мотеле
Не кто-нибудь, а студент.
Бывает уж так горько.
Что прямо плачет душа,
А у Мотеле есть поговорка:
Главное — это дышать.
В комнате холодно очень,
В комнате руки мерзнут,
А над экватором ночью
Большие тихие звезды.
Выходит лев на охоту,
Под рыжими лапами шорох.
Мотеле, слышишь. Мотеле,
Дышать — это хорошо.
Ты видел Москву и Киев,
Дыши — и не унывай.
Где-то еще есть такие
Канарские острова.
Как там поют канарейки
В зеленую тишину!
Есть еще в мире реки,
Где Мотеле не тонул.
Все впереди, товарищ.
Главное — не теряться.
И ты отогреваешь
Горячим дыханием пальцы.
Тиканью ходиков в тон
Где-то кукует кукушка,
А уже какой-нибудь сон
Незаметно залез под подушку.
Снег метет за окном.
Пролетает синяя птица.
Мотеле все равно
Что-нибудь да приснится.
И бывают же сны иногда:
Ему даже приснилось как-то.
Что Негус ему передал
Из Абиссинии кактус.
Скажите вы мне на милость:
Снится ему Абиссиния,
И что в него влюбилась
Адисабебская Негусыня.
Но всякое может быть.
Если вы заработали.
Главное — это жить.
Дай твою руку. Мотеле.
Трезор
Трезор собакой верной был и умной.
Имел он свой собачий кругозор.
Сказал ему хозяин:
— Это — друг мой!
Люби его!
И полюбил Трезор.
Но пролетели дни подобно ветру.
Какой-то меж друзьями вспыхнул спор,
И приказал хозяин:
— Это — недруг,
Хватай его! Терзай его, Трезор!
Трезору тут бы показать искусство.
На друге проявив и злость и прыть.
Но он не мог своим собачьим чувствам
Вот так молниеносно изменить.
И он застыл, не повернув с разбега.
Как требует того двадцатый век.
Собака друг, конечно, человека.
Но все-таки еще не человек.
* * *
Сюжет, что всем известен издавна.
Мы повторяем неспроста:
Иуде деньги были выданы
За то, что выдал он Христа.
Горят над городом фонарики.
Спокоен и нетороплив.
Идет домой Иуда, на руки
Сребреники получив…
Звенят монеты, сердце радуя.
Шумят библейские акации…
Пришел домой он, а по радио
Передают о девальвации.
И этим мы сказать хотим.
Что с точки зренья современности
Иудам больше, чем другим.
Страшны переоценки ценностей.