И вот что интересно: когда процессия проезжала мимо кинотеатра «Динамо», гостеприимный хозяин отметил, что от кинотеатра до одноименного магазина, опять неприлично прерывая ряды провожающих, зияет пустота.
— Черт знает что такое! — подумал Самоедов. Весь маршрут высокого гостя был заранее разбит на участки, и каждый участок был заранее закреплен за определенным предприятием. И если какой-то отрезок пустовал, значит, какое-то предприятие не выполнило указания и не прислало своих представителей. Такое самоуправство не то что возмущало, а скорее озадачивало Самоедова. Подобного своеволия в Вечногорске просто не могло быть! И Николай Трофимович сразу же понял: здесь что-то не то…
— Чей участок возле магазина <Динамо» на Суслов-ке? — сердито спросил Николай Трофимович референта, едва лишь удалось спровадить дорогого гостя.
— Сейчас уточним, — сказал референт и, заглянув в специальный список, сказал: — Это участок почтового ящика 19/17.
— Узнайте, почему они не вывели на мероприятие своих людей? Они думают, что если они почтовый ящик, так им законы не писаны? Вызовите ко мне директора. Кто у них парторг?
— Не помню… — задумался референт. — Но я сейчас уточню.
— Соедините меня с ним, — распорядился Самоедов…
И здесь необходимо краткое отступление.
Лет за 15 до описываемых нами событий согласно Постановлению Совета Министров на окраине Вечногорска начали строить номерной завод. Но поскольку этот завод номерной, мы не станем разглашать военной тайны и говорить, какую продукцию ему полагалось выпускать. Да это и не имеет значения. Важно, что во всех документах безымянный завод фигурировал как почтовый ящик 19/17. И еще более важно, что завод этот не то чтобы действительно начали строить, но точно в срок, установленный Советом Министров, доложили, что строительство начало. Ну а раз начали стройку, значит, когда-нибудь ее нужно и закончить. И не просто когда-нибудь, а точно в намеченный срок.
И вот в указанный срок и даже на два дня раньше отрапортовали, что строительство закончено и что завод своевременно приступил к освоению продукции. Освоению опять-таки отводили конкретные сжатые сроки, пути к отступлению не было, и пришлось сообщить, что несуществующий завод выпуск продукции начал. Дефицитная продукция на пять лет вперед была распределена между подрядчиками, и через год подрядчики стали жаловаться, что завод-поставщик не выполняет заказов в срок. Плохая работа завода служила косвенным доказательством того, что завод существует. Ведь как-то же несуществующий завод работает, хоть он и работает пока что недостаточно хорошо?
Постепенно привыкли к тому, что почтовый ящик 19/17 с планом не справляется. Попробовали сменить директора. Тут уж, казалось бы, и обнаружится, что завода нет. Но не успел новый директор доехать до несуществующего завода, как его, директора, в дороге настигла телеграмма, вызывающая его на заседание в министерство. С заседания директор был послан на межведомственное совещание в Киев, откуда все участники совещания поехали перенимать опыт в Йошкар-Олу. Из Йошкар-Олы директора послали в командировку в страны СЭВа. А вернувшись из загранкомандировки, директор узнал, что его опять перевели на другое предприятие. А в почтовый ящик 19/17 вернули прежнего директора. Так тайна почтового ящика и осталась нераскрытой.
Постепенно те немногие отцы города, которые знали, что завода не существует, переехали в другие города, в другие ведомства строить другие заводы или просто ушли на пенсию и засели за мемуары. А вокруг несуществующего завода на средства, отпускаемые для жилищного строительства, выросли несуществующие дома, появились несуществующие магазины с несуществующими товарами и открылись замечательные несуществующие ясли нового типа.
Несуществующие рабочие несуществующего завода по разнарядке сверху выступили инициаторами важного и своевременного почина, имевшего всесоюзный резонанс. Но, поскольку завод был почтовым ящиком, почин неудобно было называть почтовоящиковским. И поэтому почин именовали вечногорским, а людей, подхвативших этот славный почин, — вечногорцами. И когда в город приехал новый хозяин, Николай Трофимович, несуществующий почтовый ящик уже действовал вовсю, беспрекословно выполняя все приказы и распоряжения начальства. И вдруг такая партизанщина — демонстративный невыход на такое ответственное мероприятие!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ(продолжение)
Самоедов с нетерпением ждал, когда его соединят с виновником безобразного ЧП. Но тут вошел растерянный референт и, бледнея, заявил, что он никак не может найти телефон этого почтового ящика и что никто не знает даже фамилии тамошнего парторга. Просто какое-то наваждение!
Так начала разматываться ниточка, приведшая к раскрытию ужасной тайны, подобной по своим масштабам Уотергейтскому скандалу. И когда правда о почтовом ящике наконец приоткрылась, Самоедов просто-напросто растерялся. Он не мог сообщить в Москву о том, что узнал, и в то же время не мог не сообщить! Пять лет он был самым главным человеком в городе и, следовательно, все эти годы покрывал неслыханное антигосударственное дело! Получалось, что, если бы в Вечногорск не приехал Кастракки, Самоедов так и не знал бы, какое безобразие творится у него под носом. Хорошо будет выглядеть хозяин города в глазах Москвы. Дай бог, чтобы весь этот вечногорский уотергейт окончился импичментом с занесением в личное дело!
А тут еще эти Футиковы! Когда отбыл прогрессивный родственник и их вежливо попросили вернуться к себе домой и оставить квартиру секретаря, они наотрез отказались. Пришлось вызывать милицию. Но Футиковы забаррикадировались и представителей власти не пустили. Более того, Аделаида Футикова вышла на балкон и своим не нуждающимся в электронных усилителях голосом заорала на всю улицу, что, если их не оставят в покое, они объявят голодовку и пошлют об этом телеграмму прямо своему адмиралиссимусу! Столпившиеся под балконом горожане поддержали их дружными криками.
И тогда вконец обнаглевшая Аделаида заявила, что мебель, которую им дали напрокат, они тоже оставляют себе и будут выплачивать ее в рассрочку. Если же учесть зарплату Футикова, то выходило, что окончательный расчет за мебель произойдет где-то в конце следующего века… Вот какие невероятные события вызвал кратковременный визит Кастракки. А тот выбил запчасти и поехал к себе перегонять ничего не подозревающую Америку.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Как поется в старинном философском романсе, «Судьба играет человеком, а человек играет на трубе». Не успел еще Николай Трофимович решить, как ему быть с загадкой почтового ящика 19/17. признаваться или не признаваться, а уж дело решилось само собой. Неожиданно Самоедова вызвали в Москву и предложили поехать послом в Кандалузию. На том языке, на котором разговаривали в тех сферах, где вращался Николай Трофимович, предложили означало — приказали. Так что согласия его никто не спрашивал, ибо оно подразумевалось в самом емком слове «предложили». И в глубине души Самоедов такому назначению обрадовался. Что бы его ни ожидало в этой неизвестной Кандалузии, а расхлебывать историю с почтовым ящиком теперь так или иначе придется другому.
На сдачу дел и сборы Самоедову дали две недели, и, естественно. любопытство заставило Николая Трофимовича вторично встретиться с пенсионером-международником Глузманом. Кто же еще мог снабдить посла информацией о той стране, куда его посылали. Точные инструкции он. разумеется, получит в Москве. А вот насчет точной информации — нет, тут Самоедов больше доверял Глузману.
Абрам Маркович не удивился, когда снова позвонил безымянный помощник и сказал, что его шеф опять хотел бы встретиться с уважаемым Абрамом Марковичем. Честно говоря. Глузман даже ждал этого звонка…
И все повторилось. Был небольшой переполох со стороны Нины Семеновны, была «Чайка» у подъезда, был чай с традиционным пирогом… Но теперь Глузман знал, что Самоедов заговорит о деле только тогда, когда они выйдут погулять по набережной и останутся вдвоем.
— Абрам Маркович, — сказал Самоедов, когда они оказались на пустынной Беломорской набережной. — я хочу открыть вам один секрет. Меня перебрасывают на работу за границу, но я прошу вас пока об этом никому не говорить…
— Николай Трофимович, мне абсолютно незачем кому-нибудь что-нибудь говорить: весь город и так про вас все знает.
— О чем знает? — удивился Самоедов.
— О том, что вы едете, если я не ошибаюсь, в Кандалузию. И, между прочим, не кем-нибудь, а послом.
— Ну ты скажи! — воскликнул пораженный Самоедов. — И откуда все всё узнают?
— Я сам часто думаю: откуда у нас все всё знают, когда никому ничего не известно?! И, наоборот, почему иногда никто не знает то, что известно каждому? Это очень непростой вопрос!
— Ну, уж если вам известно, куда я еду, тогда скажите, что вы знаете об этой стране? — спросил посол. — У меня, честно говоря, не было времени познакомиться, что там да как…
— Что там да как? — задумчиво повторил Абрам Маркович. — Я, конечно, не Большая Советская Энциклопедия, но если бы вы даже заглянули в эту энциклопедию, вы бы о Кандалузии ничего не узнали, потому что, когда издавался том на букву «К», этой страны еще не было.
— А что же там было?
— Был небольшой архипелаг Святого Пафнутия. Архипелаг считался мексиканским. Потом националисты-сепаратисты потребовали отделения архипелага от Мексики и создания независимого государства. Началась борьба. Никто. об этой борьбе не знал, хоть газета «Вечерний Вечногорск» не раз выступала в поддержку сепаратистов. Например, я помню, как в поддержку независимости островов Святого Пафнутия выступил токарь завода 19/17 Колупаев. как токаря поддержал пекарь Армавиров, а с тем и с другим согласился пенсионер Зельдин. Но ничего не помогло! И как вы думаете, что сделали националисты-сепаратисты? Успокоились? Как бы не так! Они захватили мексиканский самолет с заложниками и сказали, что, если им сейчас же не предоставят независимости, они камня на камне не оставят ни от заложников, ни от самолета! Никто не захотел связываться с этими бандитами, и на островах Святого Пафнутия появилась независимая Кандалузия.