Гимн студентов
В первые минуты
Бог создал институты,
И Адам студентом первым был.
Он хилял налево,
И гулял он с Евой,
И Бог их общежития лишил.
День мы прогуляем.
Два мы прохиляем,
А потом не знаем ни бум-бум.
Так выпьем за гулявших.
Выпьем за хилявших.
Выпьем за сдававших наобум!
От Евы и Адама
Пошел народ упрямый.
Пошел неунывающий народ:
Студент бывает весел
От сессии до сессии,
А сессии всего два раза в год!
День мы прогуляем.
Два мы прохиляем,
А потом не знаем ни бум-бум.
Так выпьем за гулявших.
Выпьем за хилявших.
Выпьем за сдававших наобум!
Что за предрассудки
Есть три раза в сутки
И иметь кровать, чтоб ночевать.
Ранние стихи и песни
Мы в своем рассудке —
Мы едим раз в сутки,
А на остальное наплевать!
День мы прогуляем.
Два мы прохиляем,
А потом не знаем ни бум-бум.
Так выпьем за гулявших.
Выпьем за хилявших.
Выпьем за сдававших наобум!
Бывают у студентов
Тяжелые моменты.
Но мы скажем тем, кто упрекнет:
С наше посидите,
С наше позубрите,
С наше посдавайте хоть раз в год!
Песенных дел мастера
Мы, студенты, везде запевалы.
Славных песенных дел мастера.
Если б в мире студентов не стало.
Овладела бы миром хандра.
Потому что мы живем для песнопенья.
Потому что нам Парнас — родимый дом!
Первым делом, первым делом —
Вдохновенье!
— Ну, а лекции?
— А лекции — потом!
Нам стипендия — вечная рента.
Пусть ее выдает институт!
Где живет хоть один из студентов.
Там веселые песни живут.
Потому что мы живем для песнопенья.
Потому что нам Парнас — родимый дом!
Первым делом, первым делом —
Вдохновенье!
— А стипендия?
— Стипендия — потом!
Если мы собираемся вместе
За нетрезвым бывалым столом.
Запевая веселые песни.
Обязательно эту споем:
Потому что мы живем для песнопенья.
Потому что нам Парнас — родимый дом!
Первым делом, первым делом —
Вдохновенье!
— Ну, а лекции?!
— А лекции — потом!
Пятнадцать консультантов
Пятнадцать консультантов.
Неловко вставши в ряд.
На молодых талантов
Испуганно глядят.
Пятнадцать консультантов
На кафедре сидят.
Пятнадцать дилетантов
Талантам говорят:
Литература — наша страсть,
В литературе — наша власть!
Газеты, журналы и окна ТАСС —
Эти блага пока не для вас!
Литература — наш удел.
Он накормил нас и одел!
Литфонды, лимиты. Пегас и Парнас —
Эти блага сейчас — не для вас!
Это еще не для вас,
А для нас, да-с!
Вам еще рано пока-с
На Парнас.
Ваша придет еще пора:
Будут давать вам литер «А»,
Будете ездить еще тайком
На Пегасе в Литфонд за пайком!
Замечательный народ
Мы народ такой закалки.
Что умеем петь и пить.
Дайте елки, дайте палки.
Чтобы печку растопить!
В этом доме замерзаем,
Мерзнем вечером и днем.
Пропадаем-пропадаем
И никак не пропадем!
Припев:
Эх, студенты, замечательный народ.
Пропадает-пропадает
И никак не пропадет!
Если к нам сюда ворвешься,
В царство светоча и тьмы,
И за сутки не загнешься —
Значит, ты такой, как мы!
Припев.
Агранович нынче — Травин,
И обычай наш таков:
Если Мандель стал Коржавин,
Значит, Мельман — Мельников!
Тут, пожалуй, не до смеха:
Не узнает сына мать!
И старик Шолом-Алейхем
Хочет Шолоховым стать!
Припев.
Фаншета(подражание Беранже)
Я шел, глядя по сторонам
И тут и там на то и это.
Тогда в разгаре было лето,
И все тянулось к небесам —
И тут и там, и то и это.
Как вдруг навстречу мне Фаншета,
У ней же, доложу я вам,
И тут и там, и то и это,
И то и это, и тут и там.
И все сулило счастье нам —
Тогда ж в разгаре было лето!
И все тянулось к небесам.
Как вдруг упала в пруд Фаншета,
На миг явив моим глазам
И тут и там, и то и это.
И я помчался к берегам
Взглянуть, как выглядит Фаншета,
Ведь беспорядок туалета
Являет нам у милых дам
И тут и там, и то и это.
Прошло почти что пять минут…
На берег выбралась Фаншета.
И промочив и там и тут,
И тут и там, и то и это.
И бог Эрот спустился к нам…
И долго так, без туалета.
Сидела мокрая Фаншета,
Дав осушить моим губам
И тут и там, и то и это,
И то и это, и тут и там.
Мадам Анжа
Я вам, ребята, расскажу,
Как был влюблен в мадам Анжу,
Мадам Анжа. мадам Анжа
Была безбожно хороша!
Как ни приду к мадам Анже,
Меня встречают в неглиже,
И я хватал мадам Анжу.
С нее срывая неглижу.
Но тут ей встретился Луи,
И он разбил мечты мои.
Поскольку вскоре с тем Луем
Она забыла обо всем.
Мадам Анжа, мадам Анжа,
Вы негодяйка и ханжа!
Навек с Анжой расстался я
Из-за Анжовова Луя.
Коктебля[3]
В. Аксенову
Ах, что за славная земля
Вокруг залива Коктебля:
Колхозы, бля, совхозы, бля. природа!
Но портят эту красоту
Сюда приехавшие ту
неядцы, бля, моральные уроды!
Спят тунеядцы под кустом.
Не занимаются трудом
И спортом, бля, и спортом, бля, и спортом.
Не видно даже брюк на них.
Одна чувиха на троих
И шорты, бля, и шорты, бля, и шорты.
Девчонки вид ужасно гол.
Куда смотрели комсомол
И школа, бля, и школа, бля, и школа?
Хотя купальник есть на ней,
Но под купальником, ей-ей.
Все голо, бля, все голо, бля, все голо!
Сегодня парень виски пьет,
А завтра планы выдает
Завода, бля, родного, бля, завода!
Сегодня ходит в бороде,
А завтра — где? В НКВДе —
Свобода, бля, свобода, бля, свобода!
Пусть говорят, что я свою
Для денег написал статью.
Не верьте, бля, не верьте, бля, не верьте!
Нет, я писал не для рубля,
А потому что был я бля,
и есть я — бля и буду бля до смерти!
Сложная личность
Раз сложная личность жила-была.
А сложной постольку она была.
Поскольку имела в наличности
Увы, раздвоение личности.
Две личности жизнью совместною
В ней жили. И знаю доподлинно:
Одна была честная-честная,
Другая же подлая-подлая.
Одна была наглая, шумная.
Другая смущеньем объятая.
Одна была умная-умная.
Другая придурковатая.
Учитывая вышеизложенное.
Хочу повторить вышесказанное:
Да, личность была очень сложная.
Но в сложности своеобразная.
Как подлая, личность умелая
Могла натворить что угодно вам,
А честная личность не делала
Ни подлого, ни благородного.
Как глупая — личность по тупости
Старательно делала глупости.
А умная — в противодействие —
Вообще отличалась бездействием.
Как наглая — личность нахальная
Везде кулешами помахивала,
А тихая, принципиальная,
Из принципа гордо помалкивала…
Вот так уживались две личности.
Как два голубка, два воробушка.
Как Рим и Афины в античности.
Как Ваня и Маня в Черемушках.
Печальный рассказо мореплавателе Колумбе
От берега до берега
Довольно долго плыть…
Плывет Колумб в Америку —
Америку открыть.
Жена его в истерике.
Кричит его жена:
— Далась тебе Америка!
На кой тебе она?!
А он в ответ уверенно:
— Кончай, старуха, ныть!
Мне Родина доверила
Америку открыть.
Высокого доверия
Не обману я, нет,
И несомненно двери я
Открою в Новый Свет!
Надо это или нет,
Я открою Новый Свет.
Попробуй-ка измеряй-ка
Все мили за кормой.
Открыл Колумб Америку,
Плывет Колумб домой.
А дома что? А там уж.
Обетам не верна.
Вторично вышла замуж
Колумбова жена.
Ах, Колумбова жена.
Она другому отдана.
Владлен Бахнов
Супруг ее умеренный.
Нормальный человек.
Хоть ни одной Америки
Он не открыл вовек,
Супруг ее умеренный.
Лояльный гражданин —
Он не открыл Америки,
Открыл он магазин.
Промтоварный магазин,
А потом еще один…
Грустит Колумб у берега.
Ведь ко всему тому
Пришили связь с Америкой
На Родине ему.
Уже за ним полиция
И день и ночь следит.
А там и инквизиция
Товарищу грозит!
У Колумба бледный вид,
Инквизиция грозит.
И ежели хотите вы
Тревоги избежать.
То вовсе не спешите вы
Америк открывать.
Вас не побеспокоют
И в подходящий час
Америку откроют,
Коль надо, и без вас.
Если надо — в добрый час! —
Все откроют и без вас.
Колыма
С «Колымой» связана такая история. Дело было в Переделкине. В. Бахнов только что закончил писать эти стихи и пошел в комнату к друзьям — Науму и Миме Гребневым — и стал их читать с пылу-жару. Туда зашел Корней Иванович Чуковский — во время послеобеденной прогулки он любил заглянуть в Дом творчества к симпатичным ему людям, которые в это время там жили. Ему очень понравилось, и он выразил бурный восторг. Попросил еще раз прочитать и перепечатать для него экземпляр. Потом в течение нескольких дней К.И. декламировал «Колыму» каждому приходящему. Кончился срок путевки, Бахновы уехали из Переделкина. Вдогонку К. И. прислал свою книжку «О Чехове» с надписью: «Дорогому Владлену Ефимовичу Бахнову Корней Чуковский. 1968. На память о 2-м марте. Колыма».
Тут надо сказать, что, уезжая из Переделкина, В.Б. был под сильным впечатлением от казуса, который озадачил и самого К.И.: тот получил письмо от незнакомой женщины из провинции. Она писала, что в ее руках оказалась дореволюционная статья К.И. «Две души Максима Горького». К 1968 году статья звучала совершенно крамольно.
Эта тетка поставила условие: либо К.И. выплачивает ей крупную сумму денег, либо она отправляет статью куда следует.
По получении книги от К.И. В.Б., развивая тему шантажа, отправил Чуковскому такое письмо:
«Если в Вашей библиотеке нет случайно Оскара Уайльда под редакцией К. И. Чуковского (приложение к журналу «Нива» за 1912 г.), я буду рад уступить вам эту книгу за 100 (сто) рублей серебром, ассигнациями или, в крайнем случае, керенками (английский фунт после девальвации не вызывает доверия). Надеюсь, указанная мною сумма не покажется Вам чрезмерной, особенно если учесть, что себе позволяет режим Смитта в Южной Родезии и зарвавшиеся оккупанты в Северной Иордании.
Деньги прошу переслать в фонд помощи оксфордским студентам, объявившим сидячую забастовку в знак протеста против введения цензуры на островах Фиджи.
Поправляйтесь. Корней Иванович, поскорей и помните, что ни одна, даже самая редкая болезнь не стоит того, чтобы ради нее рисковать здоровьем.
С уважением.
15. 4. 68».
К.И. ответил открыткой:
«Дорогой Мадлен Ефимович.
Вашей предшественнице я написал:
Так как меня живо интересует духовный облик советских шантажистов и мазуриков, покорнейше прошу прислать мне Вашу краткую биографию в двух экземплярах — одну для меня, другую для прокурора».
С той же просьбой я обращаюсь и к Вам. А в общем спасибо за дивное письмо — оно оказалось для меня лучшим лекарством. Я впервые вскочил с больничной койки и чуть не поколотил Клару (Клара Израилевна Лозовская — многолетний секретарь К.И. — Прим. сост.). Нежный привет милой Нелли!
Ваш К. Чуковский».
Вскоре последовал ответ:
«Дорогой Корней Иванович! На Ваш запрос от 12.04.68 г. посылаю Вам автобиографию с приложением трех моих фотографий: я в морском, я в штатском и я в будущем (см. фото на с. 7–8 фотоальбома).
Привет Вам от Нелли и Гребневых.
С уважением.
23. 4. 68 г».
Я родился в 1924 году. Проявляя редкие способности и сообразительность, в 1925 году уже научился говорить, а в 1937 году — молчать. Однако, несмотря на то что молчать я начал гораздо позже, чем разговаривать. — искусством молчания я овладел в совершенстве, а вот свободно говорить почему-то не могу до сих пор.
В 1931 году я поступил в школу. Учился плохо, контрольные сдирал, диктанты списывал и, вероятно, поэтому и теперь пишу с ошибками, о чем говорилось как на собраниях, так и в печати.
С 1938 года стал заниматься шантажом. Началось это с того, что в седьмом классе нам задали сочинение «Наша литература». К сожалению, я. конечно, не подготовился и поэтому написал коротко, но идейно: «Наша литература — самая лучшая литература в мире!!!» — и все. Я понимал, что это не сочинение, а шантаж. Но поскольку в сочинении не было ни орфографических. ни стилистических ошибок, учитель вынужден был поставить мне «5». Так шантажом я заработал первую пятерку. И с тех пор качусь по наклонной плоскости.
(Продолжение следует)
Прислушайся к соснам и рекам.
Шумит Колыма по ночам:
— Свободу замученным грекам,
Афинским позор палачам!
Грохочут таежные реки.
Тревожно гудят провода:
Убийцам Лумумбы вовеки
Не скрыться нигде от суда!
— Ах, сосны, о чем вы шумите?
И так отвечает сосна:
— За мрачные тюрьмы Гаити
Нам хунта ответить должна!
Трещат в Магадане морозы,
И в треске их ярость слышна:
За все негритянские слезы
Расисты ответят сполна!
Помочь она всем бы хотела,
И лето стоит иль зима.
Все бьется за правое дело
Родная моя Колыма!