— Не знаю, — ответила мама. Потом подумала и спросила: — А под каким предлогом я поеду в Шяуляй?
— Вот именно, под каким? Это надо сделать так, чтобы ваши хозяева не догадывались об истинной цели поездки. Мы думали об этом, Прасковья Ивановна, и вот что решили. Нельзя ли тут использовать вашего сына?
— Как?
— Можно сказать хозяевам, что у вашего сына заболели зубы или живот и ему необходимо показаться врачу.
— У него недавно был приступ эпилепсии.
— Хозяева видели?
— Да.
— Это будет выглядеть еще правдоподобнее. Скажите, что у вашего сына снова появились признаки этой болезни и попросите отвезти его в ближайшую, Шаукенайскую больницу. Там у нас есть знакомый доктор. Он напишет вашему сыну направление в городскую больницу. Такая бумажка даст вам веский повод поехать с ним в Шяуляй и легко отделаться от всяких подозрений со стороны хозяев. Она также поможет в дороге — в случае проверки документов или еще каких-либо непредвиденных обстоятельств. Мало ли что может случиться.
Мама согласилась с таким планом, но ей не хотелось впутывать в это дело меня, и она предложила:
— Может, лучше мне самой «заболеть» и поехать в Шяуляй?
— Нет, по-моему, вдвоем удобнее и меньше подозрений. Кроме того, товарищи из города почему-то хотят видеть именно вашего сына.
— Не понимаю, зачем им ребенок? — забеспокоилась мама.
Командир улыбнулся:
— Не волнуйтесь, Прасковья Ивановна, ничего не случится с вашим сыном. Но ему вы пока не говорите о задании. Сам узнает, когда надо будет.
Мама пожала плечами. «Как-то странно получается, — подумала она, — хотят дать ребенку задание, а какое не говорят. Понимаю, немецкие пытки не выдерживают даже взрослые. Но почему же они от меня, от матери, скрывают? Да еще успокаивают, чтобы я не волновалась…»
Однако выяснить этот обидный для нее вопрос она уже не смогла, так как появились хозяева, и разговор пришлось прекратить, чтобы не привлекать к нему внимание.
Как ни опасно было поручение, мама взялась за его выполнение. Сначала она объяснила пани Зосе, что в последнее время ее стало очень беспокоить состояние здоровья сына, и спросила, нельзя ли его показать какому-нибудь литовскому врачу. «О да, можно!» — простодушно согласилась хозяйка и сама предложила Шаукенайскую больницу. Йонас с готовностью вызвался отвезти туда русских батраков на выездном жеребце.
На следующий день раным-рано он выкатил из-под навеса свою лучшую тележку на железном ходу, густо смазал оси дегтем, накрыл сиденье новехонькой попоной, а потом и сам вырядился в новый, домашнего сукна костюм, навел на себя блеск с головы до ног, как будто собирался ехать на смотрины в дальнюю волость, а не в ближайшую больницу, до которой и пешком-то дойти ничего не составляет.
Так, втроем — я, мама и пан Йонас — приехали в Шаукенай. Маленький худенький доктор-старичок осмотрел меня и выписал справку, в которой говорилось: «Дана Котикову Владимиру в том, что он направляется в Шяуляй в поликлинику к врачу по нервным заболеваниям». Внизу стояла дата и подпись доктора: Гирдвайнис.
— Гирдвайнис, — рассказывал нам пан Йонас на обратном пути, — это самый богатый помещик в нашей волости. Он имеет 500 гектаров земли, около сотни коров и содержит не менее сотни батраков, а видите, работает простым доктором в Шаукенае. В народе говорят, что он был другом самого Болесловаса Пилюнаса, а потом предал его.
— А кто такой Болесловас Пилюнас? — спросила мама.
— Председатель первого в Литве ревкома, созданного в Шаукенае в 1918 году, — ответил Йонас. — Теперь в здании бывшего ревкома Гирдвайнис устроил больницу и, отказавшись от своих владений, бесплатно лечит простой народ.
— А на какие же средства он живет?
— На доходы со своего имения.
— Так он же отказался от своих владений!
Пан Йонас ухмыльнулся:
— Правильно, отказался. Но ведь жена его, пани Ольга, не отказалась. Она одна управляет большим имением. О, это еще более странный и удивительный человек! Говорят, она дочь знаменитого русского миллионера. В 1918 году бежала от Советской власти в Литву. Злые языки болтают, что будто бы из-за нее Гирдвайнис и предал своего друга Пилюнаса. Они оба любили ее. Пани Ольга добрая женщина. Но она помешалась на всем русском. В Гильвичае основала целую колонию русских поселенцев и ввела там русские обычаи, отмечает русские праздники, даже советские…
— В Гильвичае? — удивилась мама. — Так это же рядом с нами!..
— Да, — неохотно кивнул головой Йонас, очевидно, сожалея, что завел разговор на эту тему. — И сама барыня живет в Гильвичае. Имение ее примыкает к моей усадьбе. Но!.. Пошел! — сердито закричал он на своего любимого коня, который еле передвигал ноги. Бричка покатила быстрее. А хозяин больше не проронил ни одного слова до самого дома.
На следующий день он отказался везти нас в Шяуляй к врачу, ссылаясь на работу, и мы с мамой отправились туда пешком, пользуясь попутными подводами.
Прибыв в Шяуляй, мама начала искать «поликлинику» по адресу, который дали ей партизаны. Каково же было мое удивление, когда этот адрес привел нас на улицу Жемои к дому № 6, где жили мои литовские друзья дедушка Павилас Стасевич Кужелис, бабушка Анеля Бенедиктовна и их дочь Казя! Едва я успел объяснить маме, что это та самая тетя Казя, которая подарила ей духи во время моего побега из концлагеря, как незнакомые женщины бросились в объятия друг к другу и расцеловались. Раздались громкие восклицания. Лысый Павилас смешно шевелил своими острыми усами и возбужденно говорил:
— Как я рад, что вас не угнали в Германию и что Владукас не потерял маму!..
— Спасибо вам большое, — ответила ему мама, которой с первого взгляда понравились эти люди своей приветливостью, дружелюбием и тем, что совершенно чужих людей они встретили, как своих родственников. А когда мы с мамой начали рассказывать о своей жизни у Каваляускасов, мешая русские слова с литовскими, то Кужелисы пришли в неописуемый восторг:
— Как? Вы уже наш язык изучили?! За несколько месяцев! Ну и чудеса!
— Нужда всему научит, — ответила по-литовски мама.
— Но кто нужды не ведал, тот и счастья не узнает, — отозвалась по-русски Анеля Бенедиктовна, накрывая на стол.
По кухне распространился аппетитный запах жареного мяса. За стол сели все, кроме Павиласа, который расшифровывал в это время партизанскую записку, переданную ему мамой. А после обеда он подошел к маме и сказал:
— Прасковья Ивановна, в поликлинику вам идти незачем: там работает наша Казя и выпишет любой рецепт, какой захотите. И вообще, сегодня вы должны отдохнуть с дороги, а завтра, если не возражаете, провернем с вами одно небольшое дельце. Согласны?
— Да, да, хорошо, Павел Станиславович.
— Значит, завтра мы отправим Владукаса с Анелей пасти козу…
Мама недоуменно улыбнулась:
— Какую козу?
— Обыкновенную живую козу, Прасковья Ивановна, — хитровато прищурился Павилас. — Зовут ее Зюля. Пусть погуляет на воле, пощиплет травку. Она у нас страсть как любит бегать, а у старухи ноги больные. Но вдвоем с Владукасом они легко справятся с ней.
На следующий день я и бабушка Анеля Бенедиктовна повели пасти козу Зюлю.
Когда мы ушли, Павилас сказал моей маме, — она позже рассказала мне об этом, — что партизаны дали им задание определить границы запретной зоны в районе Губернии — так называлась северная окраина города, где, по их сведениям, сосредоточены важные военные объекты немцев. Вот Анеля с Владукасом и повели козу на выполнение этого задания.
— Вы все шутите, Павел Станиславович, — не поверила мама.
— Нисколько. Коза наша особенная, Прасковья Ивановна. Настоящая разведчица! Она предпочитает пастись только у запретных зон. Не знаю уж, то ли трава там гуще и слаще, или может, и для коз запретный плод сладок, — засмеялся Павилас.
Мать охватила тревога за сына:
— Но ведь это опасно!.. Немцы могут пристрелить их, если они запустят козу на запретную территорию.
— Не беспокойтесь, Прасковья Ивановна: уверяю вас, что это не опасно, — уже серьезно сказал Кужелис. — Запретная территория огорожена колючей проволокой, поэтому при всем желании они туда не проникнут. А возле проволоки много разного скота бродит. Там действительно трава гуще. Гораздо опаснее задание надо выполнить нам с вами. Мы должны узнать, какие воинские части немцев передвигаются сейчас по Рижскому шоссе. Эти сведения партизаны тоже запросили. Очевидно, они хотят передать их по рации в Советскую Россию. Понимаете, как это важно?
Мама кивнула.
Теперь она многое поняла, но знала еще далеко не все. Поняла, что именно по указанию Кужелиса портной Волковас, переодевшись в фашистскую одежду, пошел на большой риск, чтобы спасти нас от германской каторги и что сейчас Павилас Стасевич через нее налаживает какие-то дополнительные каналы связи с русскими партизанами. Но она не знала, что он член антифашистского комитета и что в Шяуляе и Шяуляйском уезде существует подпольная партийная организация. Она не знала также, что Шяуляйский уком партии в течение лета и осени 1943 года организовал 15 первичных организаций, объединивших 75 членов, и пять уездных антифашистских комитетов с 28 членами. Все они, конечно, действовали в подполье. Несмотря на большие потери, которые понесли подпольщики в 1943 году, в следующем году их организация выросла до 95 членов.
Активно действовала и уездная комсомольская организация. Шяуляйцы поддерживали тесные связи с Северным обкомом компартии Литвы, с Литовским штабом партизанского движения, получили оружие, боеприпасы, литературу. Среди населения распространялись листовки, которые печатались в глубоком подполье.
Ничего этого не знала моя мама, когда вместе с Павиласом Кужелисом выполняла первое партизанское задание. Еще меньше знал я, когда вместе с бабушкой Анелей Бенедиктовной водил козу-разведчицу по северным окрестностям города Шяуляй. Это была чудная коза с диковатыми зелеными глазами и немигающими белыми ресницами. Когда ее спускали с веревки, она, задрав голову, бежала к колючей проволоке и истошно блеяла. А мы с бабушкой бежали за ней и кричали: