Но тут приступ раздирающего грудь кашля скрутил его.
— Вряд ли, — холодно возразил Мендореллен. — Слишком свежи твои раны, и силы твои ещё долго не возвратятся.
— Не останусь с мимбратами, — упирался Леллдорин. — Лучше уж ехать вперёд, и будь что будет.
— Юный Леллдорин, — начал Мендореллен отрывисто, даже резко. — Мне известна нелюбовь твоя к народу Мимбра. Но такие раны, однако, вскоре начнут гноиться, а бушующая в крови лихорадка и горячка, сжигающая плоть, окончательно ослабят тело, и заботы о тебе тяжким бременем лягут на наши плечи. Времени ухаживать за тобой у нас нет, и так уже мы сильно задержались.
Гарион громко охнул, не в силах сдержать негодования, услышав столь жестокие речи, и почти с ненавистью уставился на Мендореллена Лицо Леллдорина мгновенно побелело.
— Благодарю за то, что открыли мне истину, сэр Мендореллен, — сухо заявил он. — Я должен был сам об этом подумать. Если вы поможете мне сесть в седло, я немедленно поеду.
— Даже и не мечтай об этом! — коротко велела тётя Пол.
Вассал барона Олторейна возвратился вместе со слугами и белокурой девушкой лет семнадцати в розовом платье из жёсткой парчи и бархатном плаще.
— Моя младшая сестра, леди Ариана, — представил Олторейн. — Бойкая девушка и, несмотря на столь юные лета, обучена искусству ходить за больными.
— Постараюсь недолго обременять её, господин мой, — объявил Леллдорин. — Через неделю возвращусь в Астурию.
Леди Ариана привычным жестом потрогала его лоб.
— О нет, добрый юноша, — запротестовала она, — думаю, визит твой продлится несколько дольше.
— Неделя, и не больше, — упрямо повторил Леллдорин.
— Как угодно, — пожала плечами девушка. — Думаю, брат мой сможет дать для сопровождения нескольких слуг, дабы те смогли достойно похоронить тебя, что, несомненно, произойдёт, если не ошибаюсь, после того, как проедешь расстояние в десять лиг.
Леллдорин ошеломлённо заморгал. Тётя Пол отвела в сторону леди Ариану и долго шептала ей наставления, передав маленький пакетик с травами. Леллдорин жестом подозвал Гариона, тот немедленно подбежал поближе и встал на колени перед носилками.
— Итак, всё кончено, — пробормотал юноша. — Я так хотел ехать с вами.
— Ты скоро выздоровеешь, — заверил Гарион, зная, что говорит неправду, — и, наверное, попозже сможешь догнать нас.
— Нет, — покачал головой Леллдорин, — боюсь, не смогу.
Он снова закашлялся; сухие хрипы, казалось, разрывали лёгкие.
— У нас мало времени, друг мой, — прошептал он, — так что слушай внимательно.
Гарион, чуть не плача, взял его за руку.
— Помнишь, о чём мы говорили тем утром, когда уехали из дома дяди?
Гарион кивнул.
— Ты сказал, что именно я должен решить, стоит ли нарушать обет молчания, данный Торазину и остальным.
— Помню, — кивнул Гарион.
— Ну вот. Я решился. Освобождаю тебя от клятвы. Делай что сочтёшь нужным.
— Лучше бы ты сам рассказал обо всём дедушке, Леллдорин, — запротестовал Гарион.
— Не могу, — простонал тот. — У меня слова в глотке застрянут. Прости, уж такой уродился. Знаю, что Нечек нас использует, но я дал слово товарищам. Я — аренд, Гарион, и сдержу обещание, даже если буду знать, что не прав, так что решай сам. Нужно помешать Нечеку уничтожить нашу страну. Я хочу, чтобы ты пошёл прямо к королю.
— К королю? Он мне никогда не поверит.
— Заставь поверить. Расскажи ему всё.
Гарион решительно замотал головой.
— Я не назову ни тебя, ни Торазина. Сам знаешь, что он с тобой сделает.
— Это неважно, — настаивал Леллдорин, вновь закашлявшись.
— Скажу о Нечеке, — упрямо заявил Гарион, — только не о тебе. Где можно найти этого мерга?
— Он знает, — очень слабым голосом прошептал Леллдорин. — Нечек — посол при дворе в Во Мимбре. Личный представитель Тор Эргаса, короля мергов.
Гарион замер в изумлении.
— К его услугам всё золото из неистощимых рудников Ктол Мергоса, — продолжал Леллдорин. — Этот заговор, придуманный им, возможно, один из сотни, направленных на уничтожение Арендии. Ты должен помешать ему, Гарион. Обещай мне.
Светлые глаза юноши лихорадочно блестели, он с силой вцепился в руку Гариона.
— Я всё сделаю, Леллдорин, — поклялся Гарион. — Ещё не знаю как, но обязательно помешаю ему.
Леллдорин устало откинулся на носилки, будто все силы ушли на то, чтобы услышать эти слова из уст друга.
— До свидания, Леллдорин, — тихо сказал Гарион, вытирая полные слёз глаза.
— До свидания, друг мой, — едва слышно прошептал Леллдорин; и тут же глаза его закрылись, а рука, сжимающая пальцы Гариона, повисла. Сердце Гариона сжалось от страха, но, заметив, как слабо бьётся жилка на шее, он понял, что Леллдорин всё ещё жив… но едва держится. Гарион с нежной осторожностью положил руку друга ему на грудь и натянул на плечи грубое серое одеяло. Потом встал и быстро ушёл, не сдерживая катившихся по щекам слёз.
Прощание было коротким; путешественники погнали коней к Великому Западному пути. Крестьяне и копьеносцы дружно приветствовали их, но вдалеке слышались другие звуки — это деревенские женщины отправились разыскивать своих близких, бродя среди распластанных на земле тел: вопли и стоны зловещим эхом вторили радостным крикам.
Гарион с мрачной решимостью пришпорил коня и догнал Мендореллена.
— Мне кое-что нужно сказать вам, — горячо начал он, — Может, эти слова придутся не по нраву, но мне всё равно.
— И что же? — мягко осведомился рыцарь.
— Думаю, что вы поступили отвратительно и жестоко по отношению к Леллдорину. И пусть вы считаете себя величайшим рыцарем в мире, но, по-моему, — вы просто беззастенчивый хвастун с каменным сердцем, и можете делать со мной что хотите.
— Ах, вот что! — кивнул Мендореллен. — Поверь, юный друг, ты неверно понял мои намерения. Необходимо было спасти его жизнь. Астурийский юноша очень храбр и поэтому не думает о себе. Не открой я ему глаза, этот молодой человек, несомненно, продолжал бы настаивать на том, чтобы ехать с нами, и вскоре бы умер.
— Умер? — фыркнул Гарион. — Тётя Пол наверняка бы спасла его.
— Именно леди Полгара сообщила мне, что жизнь юноши в опасности, но честь не позволяла ему бросить товарищей, та самая честь, что побудила Леллдорина остаться и не стать причиной нашей задержки.
Рыцарь криво усмехнулся.
— Думаю, слова мои понравились ему не больше, чем тебе, но зато он будет жить, а это самое главное, не так ли?
Гарион молча уставился на ехавшего с высокомерным видом мимбрата, ярость внезапно испарилась, юноша понял, что вёл себя глупо и невежливо.
— Простите, — неохотно пробормотал он, — я и в самом деле не понимал, что вы делаете.
— Неважно, — пожал плечами Мендореллен. — Многим неясны мои поступки. Но пока я уверен, что мотивы благородны, мнение остальных меня не беспокоит.
Однако я рад, что имел возможность объясниться с тобой, — ведь нам предстоит долгое совместное путешествие, а всякая неприязнь в таких случаях опасна.
Они некоторое время ехали молча; Гарион старался привести мысли в порядок.
Должно быть, он и вправду недооценивал Мендореллена.
Добравшись до широкого тракта, они вновь повернули на юг и продолжали путь под угрюмым, низко нависшим небом.
Глава 8
Арендийская равнина расстилалась перед ними — необозримое пространство, заросшее высокой травой, где поселения встречались очень редко. Ветер, гуляющий по полям, был пронизывающим и холодным, грязно-серые облака клубились в небе.
Необходимость оставить раненого Леллдорина повергла всех в уныние, и путешественники почти целыми днями ехали молча. Гарион держался позади вместе с Хеттаром и вьючными лошадьми, стараясь находиться как можно дальше от Мендореллена.
Хеттар, казалось, часами мог обходиться без слов, но через два дня Гарион намеренно попытался вывести олгара с ястребиным лицом из глубокого раздумья.
— Почему ты так ненавидишь мергов, Хеттар? — полюбопытствовал он, не найдя лучшей темы для беседы.
— Все олорны ненавидят мергов, — спокойно ответил тот.
— Да, — согласился Гарион, — но у тебя, кажется, это связано ещё с чем-то личным. Разве не так?
Хеттар, скрипя кожаной курткой, устроился поудобнее в седле.
— Они убили моих родителей, — пробормотал он. Гарион словно ощутил тяжёлый удар в грудь, внезапно вспомнив о собственной семье.
— Как это случилось? — выпалил он, не успев сообразить, что Хеттар, возможно, не желает исповедоваться.
— Мне было семь, — глухо, без всякого выражения, начал Хеттар. — Мы собрались навестить семью матери — она была из другого племени. Пришлось проезжать около восточных укреплений, и тут случился набег мергов. Лошадь матери споткнулась, она вылетела из седла, и мерги появились прежде, чем мы с отцом успели помочь ей. Они убили моих родителей не сразу. Очень много времени прошло. Помню, как мать вскрикнула всего однажды — в самом конце.
Лицо Олгара было холодно-бесстрастным, как скала, а монотонный спокойный голос делал рассказ ещё более ужасающим.
— После того как мои родители перестали дышать, мерги обвязали мне ноги верёвкой и потащили по земле за лошадью. Когда верёвка наконец порвалась, они посчитали меня мёртвым и бросили на дороге. Как сейчас слышу их весёлый смех.
Через два дня меня нашёл Чо-Хэг.
Гарион на миг так ясно представил себе искалеченного одинокого ребёнка, брошенного в пустыне Восточной Олгарии, выжить которому помогли только скорбь и всепоглощающая ненависть.
— Я убил первого мерга в десять лет, — продолжал Хеттар по-прежнему бесстрастно. — Он пытался скрыться от нас, но я сбил его и вонзил копьё между лопаток. Мерг завопил, когда копьё пробило его насквозь, а я почувствовал себя лучше. Чо-Хэг подумал, что если я увижу смерть мерга, то излечусь от ненависти.
Но он был не прав.
Лицо высокого Олгара было абсолютно лишено всякого выражения; длинная прядь на макушке трепыхалась на ветру. Казалось, в душе его царит ледяная пустота, словно там нет других чувств, кроме одного, не дающего спокойно спать, мучающего день и ночь.